Перцевая Людмила

«Не зря же я тут числюсь пользователем», - говорю сама себе время от времени и лезу в конкурсы, читаю всякие нелепости и жалостные истории в альбоме, заглядываю в чужие дневники. И по ссылкам в рекламе читаю стихи, вызвавшие наибольший восторг поэтической общественности. Кое-что мне нравится, где-то дивлюсь повальному восторгу и зашквалу лайков, обожаю читать отклики фанатов. И вот один диалог, восхитивший меня искренностью и бессмысленностью одновременно, долго не выходил из ума. Имен называть не стану, явление довольно распространенное.

Стих был из серии самых у нас модных, когда в вихре надуманных метафор и сравнений, не сопрягающихся ни коим боком, смысл теряется вовсе, во второй строфе забываешь, о чем была первая, а финал является из другой реальности. Если можно вообще говорить о каких-то реалиях, о каком-то отражении действительности! Или сна? Или?..

Похоже, что Автор добивался именно этого эффекта, именно этого сумасшествия слов, надерганных отовсюду, от него ждал и Фанат, так как под Шедевром состоялся такой чудный диалог:

- Милая! Милая! Люблю, люблю, только ты это можешь сделать, как закручено, просто фантастика!

- Правда? Понравилось? А я боялась, не слишком ли просто, не очень ли смысл проглядывает…

- Нет-нет, ничего не проглядывает, вообще ничего не ясно, как ты это делаешь, чудо, чудо!

Примерно таким образом шло обсуждение и с другими обожателями новой музы. Я вдумчиво перечла Шедевр несколько раз, пока не поняла, что реакция фанатов искренняя, осмысленная (в противоположность стиху!), люди сознательно добиваются того, что вполне успешно уже делают машины. Компьютерные программы.

Со мной был забавный случай. После публикации в издательстве ЛитРес сборника рассказов «Испытание на прочность», появления этой книги на читательских сайтах, я вдруг увидела большой отзыв и с волнением начала его читать. Ведь не поленился же кто-то, строк двадцать накатал! Читаю, пытаюсь понять, вроде фразы все понятные, принятые в рецензиях, обкатанные, как камни-голыши, а смысла – нет! Как такое возможно? Упорно снова и снова возвращаюсь к началу – чуть ли не по слогам дохожу до конца, вроде хвалит, но все это точно не про меня, не про мои рассказы. И вообще как-то нелепо скроено, из каких-то обрывков сшито…

Показываю сыну, стеснительно пытаюсь объяснить, но он, схватив этот опус одним взглядом, начинает хохотать: «Мать, да это не человек писал! Сейчас такое сочиняют программы: в компьютер загружают сто рецензий на современные книги, а он по лекалу выдает сто первую! Независимо от того, к чему она будет прилеплена! Ну, разумеется, полный абсурд, но факт, что книга отмечена отзывом – налицо, и слова такие…соответствующие». После чего я с облегчением начинаю смеяться вместе с ним.

Да что рецензии! Эксклюзивные тексты машина сочиняет! Правда, с некоторым заданием от человека. К примеру, известный писатель Сергей Лукьяненко сочиняет «гоголевский» сюжет, голую схему с действующими лицами. В машину загружают сначала массив художественной литературы того времени, потом – гоголевские тексты, дают задание написать новую повесть по сюжету от Сергея. Она пожужжит-пожжужит и выдает новое творение от Николая Васильевича!

«Жил в селе пекарь: возле церкви, близ церкви Иоанна-Галеевского (она была большая, церковь). Церковь деревянная, почерневшая, убранная зеленым мохом, с тремя конусообразными куполами, уныло стояла почти на краю села. Заметно было, что за время обмелели или, лучше сказать, совсем потухали последние ее свечи, свечи теплились пред темными образами. Свет от них освещал только иконостас и слегка середину церкви. Отдаленные углы притвора были закутаны мраком.

Харитон приходил в церковь и становился обыкновенно около дверей. Многие из них были заперты, прочие двери с замками и малеваниями поминутно открывались и показывали, что там никого нет. С другой стороны двери в двери глядели несколько бесцветных взглядов света, как будто бы в них не было огня».

Я читаю в полном восторге вот эти блуждания Искусственного Интеллекта среди дверей и свеч, света и мрака, представляю, какой восторг вызвал бы этот рассказ у наших читателей, с таким дивным продолжением:

«Он вспоминал о красавице жене своей, хорошенькой, и к ней, казалось, уже чересчур привыкнуть нельзя. Ах, как было бы хорошо провести эту ночь вместе с нею. Но увы! Увы, покамест, вместо сего, грезит мысль о ней, как будто об одной только внезапной, временной помощи, и тайная тихая грусть подступает к нему. «Экая судьба!» — подумал про себя Харитон и, пришедши к себе в комнату одеться и лег в постель. Долго боролся он с бессонницею, наконец, пересилил ее. Опять какой-то сон, какой-то пошлый, гадкой сон. Боже, умилосердись: хотя на минуту, хотя на одну минуту покажи ее! Мою милую супругу, которую я еще недавно держал в своих объятьях. Но занемогла она родами дочери, и нет больше моей милой, без которой, может быть, и не будет никогда ничего. Сердце мое только так и ломается от горя.

Был он мужчина небедный и не старый в самом деле, но остался один, не могши перенести потерю жены своей, как бы потерял теперь свою волю, по крайней мере, так, как был прежде.

Пить начал было сильно, и почувствовал, что должен пить, потому что иначе жить не захочется. Без женского пригляда и хозяйство, и порядок, и все, что следует, все это облеклось в тишину, бездействие и дым. даже в булках и пирогах его можно было отыскать, если только случалось, всякие гадости: что-нибудь вклепывается вроде таракана, да в ином месте клок волос, ну, а в другое время, бог знает, что было бы. Может быть, и по миру бы пошел; а может, еще и хуже. Чорт его знает, как оно дошло!

Старушка мать взмолилась — как же ей, мол, без него внучку растить — не сумеет и сама скоро помрет; и так укоризненно покачала головою, что не можно было ободрить ее».

Весь фокус в том, что оно как бы и на русском языке, и вроде бы слова из лексикона Гоголя, и даже последовательность в повествовании существует, но плетет эти слова нечеловеческий разум. И есть в этом блуждании какая-то заковыка, какая-то искусственная воля, постичь которую просто невозможно нормальному человеку. Тут вот замышляются гоголевские чтения в литературной гостиной, дарю энтузиастам рецепт, как всех потрясти невообразимым эссе, помнится, там за глубокую философию блуждания Колобка были приняты...

Мне же остается только воскликнуть: «Милая, гениальная, как ты это делаешь, что на тебя снисходит! Ну, ведь ничего не понятно, о чем ты это, зачем ты это, для кого?!»