Эльвира Пархоц

Из воспоминаний Эльвиры Михайловны Пархоц, 1930 года рождения

 

"До войны наша семья жила в Волгограде, тогдашнем Сталинграде, в посёлке недалеко от реки Волги. Город тянулся узкой лентой по берегу, а наш посёлок располагался на одном конце города.

Папа работал на заводе, я училась в начальных классах, мама вела хозяйство.

Мне было десять лет, когда началась война. Вначале она была далеко, бомбили другие города. Потом добрались и до нас. После очередной бомбёжки, когда загорелись нефтехранилища, мои родители вечером снесли всё самое необходимое в большую лодку. Посреди лодки поставили вместительный сундук, в него сложили почти всё наше имущество. На дно сундука положили книги: «Избранное» А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Н. А. Некрасова, несколько книг Л. Н. Толстого в мягком переплёте, книгу «Животные-герои» Э. Сетона-Томпсона… Сверху положили одежду, постель, необходимую посуду и запас еды. Как просто тогда жили! Всё уместилось на одной, хоть и большой, лодке! За вёсла села мама, я угнездилась на корме. Папа оттолкнул лодку от берега, и мы с мамой поплыли. Папа остался на берегу, ведь он всё ещё работал на заводе.

По небу шарили лучи прожекторов, лодку несло течением, мама только направляла её. Мы в ночь плыли к родственникам, которые жили на другом конце города. Проплывая, мы видели, как горят нефтехранилища, над ними светилось багровое зарево и стлался густой, чёрный дым. Создавалось впечатление, что извергаются сразу несколько огромных вулканов, а мы всё плыли и плыли, город был длинный. Стало светать. И тут, посреди реки, мы вдруг наскочили на мель, причём боком. Лодка накренилась, вот-вот зачерпнёт воды и перевернётся! Кругом вода, берег далеко. Что за мель, на которую мы наскочили, – под водой не видно. Мама спрыгнула на эту мель (там оказался песок), удержала, столкнула лодку, потом сама забралась в неё. С юбки её текла вода. Я в оцепенении не успела даже испугаться. Поплыли дальше. Хорошо, что погода была тихая и нам не мешали волны.

Посёлок, где жили наши родственники, располагался у самого берега, почти в лесу. Посёлок назывался Рабочим, так как располагался рядом с заводом по переработке древесины. Но люди звали его Рыбачьим, потому что там жили рыбаки. Они входили в артель, которая ловила рыбу и сдавала её государству.

По приезде мы остановились у родственников. Город с тех пор, как мы уехали, несколько раз бомбили. От заводов и центра не оставили камня на камне. Что стало с папой, мы долго не знали.

Район, где мы жили до этого, состоял в основном из частных домиков. Немцы его не бомбили – говорят, что они собирались там зимовать, когда заберут Сталинград. А тот посёлок, где мы остановились, так хорошо был скрыт деревьями, что там всё время отдыхали и формировались наши войска, а потом уходили в центр, где шли бои.

Мы к тому времени жили уже не у родственников, а в брошенной хатке, которая была построена из плетня и обмазана глиной. Мама работала в военной столовой, мыла там посуду. Мыла в горячей воде, а споласкивала в холодной – от этого у неё стали потом, позже, болеть руки.

Я не помню точно последовательность событий, поэтому опишу отдельные моменты того времени, не соблюдая их хронологии.

Немцы подходили к городу всё ближе, и поэтому был приказ эвакуировать население за Волгу. Но первую баржу с людьми немцы разбомбили. Оставшиеся дома жители стали бояться и прятались где и как могли. Но эвакуация продолжалась: приказ есть приказ.

Однажды меня чуть не увезли. Мама, уходя на работу, запирала меня на замок, словно в хате никого нет. На окнах повесила занавески. И вот однажды, устав лежать с книгой на кроватке, я подошла к окну, посмотрела поверх занавески и похолодела… с той стороны окна глядел на меня в упор смуглый, с узкими глазами солдат-«чечен», как их называли тогда. Они-то и увозили людей в эвакуацию за Волгу. Он бросился к двери и стал прикладом сбивать замок. Я почему-то не кинулась никуда прятаться, а стояла под дверью. Выбитая дверь с грохотом распахнулась и прикрыла меня, а солдат кинулся в хату. Пока он искал меня под кроватью и за печкой, я выскочила и побежала вокруг домика. Прятаться было некуда. Но с торца дома был пристроен курятник, чуть побольше собачьей будки. В него-то я и нырнула. Тут же мимо прогрохотали сапоги и затихли в огороде. Так судьба спасла меня от разлуки с мамой.

Потом мама прятала меня у родственников. Там было трое маленьких детей, и мы отсиживались в погребе.

Мама питалась в столовой, а я ходила туда сама за едой. Помню – зима, ярко светит луна, а я иду мимо маленького кладбища (так шла дорога в другой посёлок, где располагалась столовая) и не боюсь, потому что папа меня с детства приучил не верить ни в какие суеверия. Мало ли что люди придумают? Когда-то соседка у нас ходила с подбитым глазом – говорила, что гадала на зеркалах, да слишком близко наклонилась, чтобы получше рассмотреть «суженого», вот он ей и врезал. Когда я рассказала это папе, он возразил: «Врезать-то ей врезали, только при других обстоятельствах».

Я ходила в столовую с солдатским котелком для каши, а для чая приспособила какую-то железную баночку с крышкой, хорошо её отмыла. Раздатчица положила мне каши, а чай наливать в баночку отказалась: «Она же керосином пахнет, ты пить не будешь». – «Ничего, выпью, чай же сладкий», – возразила я. Дело в том, что у нас с папой вечно был насморк, и обоняние меня подводило.

Немцев от Сталинграда скоро отогнали, военные ушли, а мы остались жить в этом посёлке. Чем и как мы тогда питались, не помню. Помню только, что мы, несколько женщин и детей, ходили в поля собирать колоски. Однажды нас пытались обстрелять немцы из орудий (фронт был ещё недалеко). Но в нас не попадали, да и мы поскорее ушли с того поля.

Зерно это мама толкла в гильзе от большого снаряда и варила кашу. Сдабривала её старым пожелтевшим салом, толчённым с чесноком. Сало было ещё довоенной поры!

Ещё помню, как женщины с нашего посёлка и мама с ними ездили куда-то на берег, возле которого немцы потопили баржу с пшеницей. Зерно в воде разбухло, даже слегка закисло, но лепёшки, испечённые из него, были съедобны.

Освещали мы своё жилище старыми самодельными лампами, сделанными тоже из гильз. Но вот какое горючее в них наливали – не помню.

А потом вернулся из эвакуации папа. Мы переехали в другой район, где он снова стал работать на заводе, а я пошла в школу. Там мы и дождались Победу. Люди ходили по улицам счастливые, смеялись и обнимались: победа! Весна! Начало новой жизни!"

_____

От себя: я попросила перечислить книги, которые ехали тогда в лодке, потому что большая часть их сохранилась:)