Перцевая Людмила

Санаторий, в котором я отдыхаю, представляет собой роскошный парк, во всем великолепии майского цветения. Для северян, которых тут подавляющее большинство, эти сочинские субтропики такая же экзотика, как и для меня: и цветущая пальма, и японская камелия, и новозеландский лен.

- Смотри, Влад, на одном кусте и цветы, и ягоды уже созревают!

- Какие-то синие…наверное жимолость, слышал про такую?

Я, испугавшись, что они станут это есть, останавливаю:

- Вы что, ребята, какая жимолость! Листья, как у рябины, только крупные и заостренные, ягоды в кисть собраны…Да вот же написано: магония Биля.

Они недоверчиво склоняются к табличке, переглядываются, и хмыкнув, идут себе дальше.

А у загадочных ягод останавливается женщина с малышкой. Детей здесь очень много и естественно очень много вопросов, воплей, требований и желаний.

- Мам, смотри, ягоды, уже спелые! Что это?

- Это, доченька, дикий виноград (авторитетным голосом)

И я опять вмешиваюсь:

- Нет, это магония Биля! Только не вздумай пробовать!

- А вы откуда знаете?

- Так вот же табличка!

И мама, и дочь смотрят недоверчиво, живая иллюстрация к Козьме Пруткову: «Если на клетке слона написано верблюд – не верь глазам своим!» Уходят, оглядываясь на меня.

Тут у всех есть табличка, с именем, биографией, на русском и по латыни, но нынешняя публика читать не любит, интереснее – догадываться! Или сделать селфи, на фоне цветущих рододендронов, бардовых лоропеталумов, лучистой сосны или сирийского гибискуса. С девчонками пятиклашками я говорю о том, что можно собрать фотогербарий из субтропиков, а потом, дома – и местной флоры. Это же так интересно! Проходящий мимо вовсе мелкий пацан прислушивается к нашему разговору и уверенно заявляет:

- А я из Мончегорска, мне это ни к чему!

- Ну как же, нельзя ведь ограничить круг своих познаний местом рождения, ты же когда нибудь поедешь в другие страны, континенты, будешь путешественником!

Он хмурит лоб и по-взрослому сомневается:

- Это вряд ли, папка не разрешит…

Мне тут набираться здоровья – целый месяц, и я с увлечением, как необычную повесть читаю эти таблички.

Вот про бешорнерию из Мексики сообщают, что она зацветает лет через 15, все как у людей, раньше – ни цветов, ни плодов. Многие растения-эмигранты спешат прежде всего сообщить, откуда они родом: багряник – китайский, клен дланевидный – из Японии, сирень – индийская. А некоторые имеют персонификацию по открывателям: та же магония – какого-то Биля, а фотиния – Фразера. У некоторых особей подчеркнута особым образом характеристика: саговник – поникающий, а эриоботрия – отклоненная, интересно, кем и когда, навсегда ли? Нандина – домашняя, ель – колючая, а сосна – лучистая. Очень занятная повесть! Я вдруг вспоминаю диалог тургеневской Анны Сергеевны с Базаровым. Легко написалось:

 

Интересничает Анна,

Хмурит брови нигилист:

- На латыни?.. Прихоть странная…

Смял и бросил сныти лист.

- Должен быть во всем порядок,

И в гербариях – закон,

Обозначить четко надо,

Что за лист и где взят он!

Ах, чудит аристократка,

Воли доктору не даст,

Не с одной она с ним …грядки,

Вот и вся игра и сказ.

 

Мысль моя совершенно неожиданно возвращается к поэтическим конкурсам, в которых то тема не та, то модераторы – привереды, то судьи без фантазии. И я говорю себе: вот тебе тема - ГЕРБАРИЙ, разыгрывай ее во всех аспектах, без ограничения в размерах и ритмах!

Вот как в этом стихе ЗАСУШЕННЫЕ ЦВЕТЫ:

 

Лелеять буду долго, нежно,

Тобой подаренный букет,

Была разлука неизбежной,

А розы - верности завет!

...Меняла воду, подрезала,

От зноя солнца берегла,

Потом сушила, пыль сдувала,

И наконец в печи сожгла!

Цветы живыми лишь прекрасны,

Как ласки, жаркий поцелуй...

Над чувством тоже время властно,

Прошло - и Бог с ним, не горюй!

...Сухие памятки былого

В сердцах сожгу прощальным словом.

 

Или еще не как следует прописанном черновике:

 

Хрупкий стебель хвоща,

Поэтажные хвоинки,

Ловят солнце, трепеща,

Выбежав к лесной тропинке,

Папоротник рядом с ним

Так же нежен и раним.

Как из страшного далёка,

Из мифических времен,

К нам, сюда, добраться смог он,

Как в пути истаял он!

А неизвестно, кем мы сами

В будущем далёком станем…

 

Оказывается, у меня в поэтическом собрании довольно много пригодных для поэтического гербария виршей. Вот хоть эта орхидея – Венерин башмачок из рассказа Старого таежника:

 

«Я вряд ли выразить сумею…

В тайге уральской рос цветок,

Всего-то, эвон - с ноготок,

Но, представляешь, орхидея!

Зовут – Венерин башмачок...

Его так тонок аромат,

И еле уловим, и нежен,

Букетик нюхаешь прилежно –

И сказочному чуду рад

В чащобе дикой и безбрежной!

… Я помню шишки смоляной

Ядреный запах и здоровый,

Дух можжевеловый - со мной,

И запах рыжика грибной,

И рощи аромат сосновой!

Но след обувки той Венериной

Был в обонянии – да сплыл,

А как он голову кружил!.. -

- Так мною истина проверена,

что юность навсегда утеряна

И я довольно уж пожил…»

 

А чем вот это не раздел гербария, совершенно особенный: "Перевод с зеленого"

 

Зеленых листьев письмена

Я разбираю скрупулезно:

Штрих-код предъявит мне сосна,

Сердечком шлет сигнал береза.

Не плачет ива - восклицает,

Когда листочек свой теряет,

Но где у восклицанья точка,

Чей здесь приложится листочек?..

А семипалый лист рябины -

О чем вещает, что таит?

Кто напрягает лист малины? -

- Он сморщен и смущен на вид...

Кленовых звезд не ясен символ,

Но, Бог мой, как они красивы!..

И без меня проблем тут море:

Черемуха и вишня спорят,

Кто первый сочинил овал

И в азбуку его вписал...

Зеленым этим эсперанто

Я не владею, признаюсь,

И даже с президентским грантом

За перевод я не возьмусь!

Но силюсь в памяти сберечь

Таинственную рощи речь...

 

Есть садовое собрание во всем его великолепии: «Загадки цветущего сада»:

 

Дивит фантазиями лето,

Загадками волнует сад,

Зачем ирис так фиолетов?

Пион - роскошен и лохмат?..

Настурция огнем пылает,

Гортензия как смерть бледна,

Альпийский лук теснится с краю,

А в центре лебеда видна!..

Вот по дорожке я иду,

И слышу, горячится как,

Перебивая резеду,

Волной душистою табак!..

О чем заспорили так страстно?

В спор не вступает георгин,

Багров, надут, и сразу ясно:

Без запаха, а господин!..

Но тут садовница устало

Сказала, спину разогнув,

"От жизни ты, мой друг, отстала,

Сорняк главнее всех в саду!

Не помню, чтоб его сажали,

И пестовали... Нет, едва ли...

Но он, представь, живучей всех!

Чем объяснишь его успех?.."

 

А вот этому красавцу персонально посвящен целый поэтический рассказ:

«Лето в венке из подсолнухов»:

 

Кто семечек натыкал, олухи?!,

На грядках, в парнике, в меже,

- Везде проклюнулись подсолнухи,

И буйно в рост пошли уже!

Веселая шальная братия

Заполонила огород,

И не берусь предугадать я,

Что дальше здесь произойдет!..

Сначала хлопали ладошками,

Потом вертели головой,

Смешными, в лепестках лукошками…

И вот гляжу я сам не свой,

Как они свеклу притесняют,

На клумбе с флоксами шалят,

А те, что у крылечка, с краю,

Ворваться в дом ко мне хотят!

Газоны стричь мне несподручно,

Кто в баньку заглянул, в окно?!

И наступают браво, кучно, -

Ух, надо было прополоть!

А там и птицы налетели,

Шум, гомон – с раннего утра!

Управились за две недели…

И где ж тут урожай собрать?

 

А еще про цветущую черемуху: "Весенняя тайна»:

 

Закономерность роковая:

Черемуха лишь зацветет -

Нагрянет вьюга, завывая,

Хоть на день - а свое возьмет!

Цветы - в сосульку, куст - в ознобе,

Хрустит трава - зеленый лед,

А легкомысленной особе

Все нипочем, пьянит-цветет!..

Поди, пойми, зачем к цветенью

Нужны ей эти холода,

Но по народному поверью

Происходило так всегда.

И сговор вьюги с белым цветом

Останется для нас секретом...

 

Доигралась я, собирая свой гербарий, как- то незаметно стала его составной частью:

 

Ветвей осмысленная путаница

Диктату солнца подчинена,

И в этой чаще лесной мне чудится:

Я тоже ветка, из них - одна...

Поймать ладонью хоть лучик света

Я тщусь и руки вверх тяну,

И блики на исходе лета

Напомнят странно вдруг весну...

Забьется сердце смешной надеждой -

Переживу период снежный!

 

Веткой-то ладно, но вот уже и в КУСТ переродилась плавно:

 

Отвезите меня в лес,

Посадите на поляну,

До лазоревых небес

Ветками тянуться стану.

Всеми фибрами души

Я вопьюсь в сырую землю,

Радостно в лесной тиши

Статус новый свой приемлю.

Я в зеленые ладони

Соберу тумана влагу,

В годовые свои кольца

Заложу лесную сагу,

Удивятся старожилы:

"Это что за новый куст?

Незатейливый, но милый,

Раз прижился - что же, пусть!.."

 

И уж вовсе немыслимо принять китайскую казнь от бамбука! Было в истории и в моей горестной любовной эпопее нечто подобное:

 

Всем телом ощущая землю,

Я казнь ужасную приемлю –

В ступни и кисти бессильных рук

Побеги острые вонзая,

Растущий весело бамбук

Распнет мне тело…О, я знаю,

Как больно будет он прорастать

Сквозь кровоточащую душу,

А я не стану ему мешать,

Его движенья не нарушу.

Как упоенно он ловит стон

Пронзаемой стеблями плоти,

Пусть бьется сердце, он не своротит,

И по прямой – наружу – вон!

 

Побеги, рыжие от крови,

Забудут, кто их напитал,

Вот он на воле, лист солнце ловит,

Бамбук звенящим лесом стал!

Я казнь ужасную терплю,

Пусть длится дольше. Я – люблю...

 

Совершенно точно, на этой звенящей ноте следует остановиться. Хотя… Я понимаю, что в общении с зелеными братьями, собирая их в немыслимый поэтический букет конца нет и быть не может. А сколько толкований и оттенков! Играйте вдосталь…

 

Хоть я упрямицей слыву ещё,

ресурс сопротивленья истощён…

По воле ветра и течений вод

мой утлый челн отныне поплывет.

 

Забыв о сохранении лица

в боях за истину, и принципы отбросив,

я стану отрешенно созерцать,

как лист на волю отпускает осень,

как кружит снег и как цветут саранки

- всем свой черед! - на маленькой полянке.

 

Стук сердца мартовской капели соразмерен,

щебечут птицы на моих плечах,

примите, насекомые и звери,

меня в свой круг. Я заслужу доверие,

и победить сумею глупый страх.

 

Качну ветвями, головой кивну,

пока ж оставьте все меня одну…