Буйницкий Олег

В Минске хиппи появились в конце 60-х благодаря рок-музыке.

Один из первых столичных «детей цветов» Сергей Филиппов говорит:

никогда прежде жители СССР настолько не вливались в мировое движение.

- У нас в 9-10-м классах были записи поляков - «Червоны гитары», «Трубадуры», «Скальды», «Небеско-чарны». Да и западные пластинки в Минск прибывали почти одновременно с их выходом за железным занавесом - отставали разве что на пару недель, например, из-за каникул иностранных студентов, наших поставщиков.

Я эти «пласты» переписывал, а затем перепродавал.

Деньги были нужны - хотелось быть похожими на кумиров с фото в польских журналах:

впечатляли яркие костюмы, прически, аксессуары.

Поначалу завидовали обладателям настоящих западных вещей.

«Помню, как мы школьниками бегали смотреть на Людку по кличке Скво -

у нее была замшевая куртка с бахромой вдоль рукавов, как у индейцев в кино», - рассказывает Сергей.

- А после 10-го класса, в 1970-м, у меня появились первые джинсы - оригинал часто был недоступен,

но нашлись умельцы, шившие штаны из плотной ткани по доступным ценам.

Копеечные фенечки мы плели сами.

Я не умею шить, но сноровисто делал матерчатые сумки с длинными ручками.

 

За экстравагантность ребятам нередко доставалось.

- Первая компания хиппи стала собираться на Круглой площади у «Березки»,

но там нас разогнали быстро - уж слишком были на виду. И не только милиция старалась,

но и местные жители махали кулаками. По той же причине недолго продержалась точка возле цирка.

У Красного костела хиппи злобно била урла из Сельхозпоселка - такие же молодые люди, как и мы. Собственно, как и возле кафе «Лакомка» или у ГУМа.

БИЛИ ЗА СЕРЬГУ В УХЕ И ЗА ПРОГУЛКИ С КУРИЦЕЙ НА ПОВОДКЕ.

В 1970-м я впервые проколол себе ухо - впечатлился фото кого-то из кумиров в журнале и, не скрою,

хотел подразнить окружающих. Но за это постоянно получал на остановках, на улицах.

Ведь тогда с серьгой ходили всего два человека во всем Минске - вторым был мой приятель,

который, правда, сходил с ума по пиратской теме.

Иногда яркие аксессуары помогали определить чужих:

- С начала 1970-х хиппи каждый день в 18.00 встречались и обменивались пластинками у ГУМа.

Своих среди незнакомцев отличали по самодельным сумкам для обмена пластинок.

А то пару раз появлялись граждане с портфелями, наполненными «пластами»,

и нам оставалось только отнекиваться, мол, просто так стоим.

Сомнительных знакомств ребята опасались - от ГУМа их регулярно забирали

в опорный пункт милиции Центрального района. Например, за то, что они прогуливались

по Ленинскому проспекту в расклешенных штанах и с длинными волосами.

Их пытались уличить в перепродаже пластинок или в спекуляции какими-нибудь джинсами.

Поначалу ситуация забавляла: дежурные милиционеры знали «волосатых» поименно,

а хиппи с ними шутили, мол, можно пореже задерживать - ведь некогда музыку послушать.

Да еще и отвечали на задержания и побои большим эпатажем - например, водили у ГУМа курицу на поводке. Но когда несколько человек выгнали из института из-за приводов, стало не до смеха.

- Я дважды не смог поступить в институт из-за бумаги из этой опорки, - делится Сергей Филиппов.

С другой стороны, для хиппи считалось нормальным часто менять работу, устраиваться только на зиму, потому что в ноябре уже холодновато валяться на травке в скверике.

«Я работал и сторожем, и истопником, но идеально было устроиться художником», -

говорит собеседник «Комсомолки», чья трудовая книжка растолстела от кучи вкладышей.

- В свободное время рисовали портреты любимых «битлов», прямо в скверах раскрашивали друг другу майки, а на работе оформляли детские садики, рисовали профили Ленина - наловчился это делать с закрытыми глазами. На въездах в колхозы кое-где сохранились барельефы Ильича моей работы, - улыбается Сергей.

А однажды Филиппов устроился в какой-то НИИ.

Там он втерся в доверие к сотрудникам, которые имели доступ к множительной технике.

Так, за бутылку он потихоньку печатал запрещенные книги. И не он один.

Например, в начале 1970-х Сергей прочел «Собачье сердце» Булгакова,

отпечатанное неизвестными на машинке и размноженное на копировальном аппарате «Эра».

 

В апреле хиппи увольнялись, чтобы путешествовать автостопом по СССР.

Их неофициальной столицей стал Гурзуф, но своих хватало повсюду.

Определяли по внешнему виду, а музыка была общим языком.

В любом мало-мальски крупном городе подходили к длинноволосым ровесникам,

заговаривали о новейшей музыке, и тебе сразу предлагали «флэт» для ночевки.

- В Риге я таким образом на две недели оказался в общежитии, которое стало на ремонт -

каждое утро просыпался в побелке, - рассказывает Сергей. -

Там жило человек тридцать из разных городов СССР - настоящая коммуна.

А через полгода в Таллинне ко мне с друзьями подошла девушка: «Привет! Меня зовут Пеппи. Пошли со мной». Так вписались в коммуналку под снос, где уже несколько месяцев жило 10 - 15 человек.

Кстати, нас тянуло в Прибалтику, где ощущалась некая свобода.

Впрочем, там нас и вправду куда меньше забирали в милицию.

В Беларуси тоже были коммуны. Например, на дачах в Городище под Минском,

на станции Зеленое на Минском море.

- Мы слыли ребятами спокойными, в драку не лезли, даже покурив или выпив.

Ну, а к внешнему виду поначалу испуганные соседи привыкали, сами начинали общаться.

Было и несколько столичных «флэтов». Самый удивительный, говорит Сергей Филиппов,

- в доме номенклатурных работников напротив цирка.

- Там жил наш 17-летний приятель Игорь - его квартира была постоянно свободна, люди там жили месяцами.

А заглядывавшая к нему для контроля старшая сестра сама влилась в наш образ жизни, - вспоминает Сергей.

 

Именно на этом «флэте» молодежь из Минска решила по льду Финского залива бежать в Швецию.

«Теперь думаешь: ну хоть бы карту посмотрели - дойти нереально», - говорит Сергей.

 

Конечно, отчаянных хиппи увидели пограничники и отрезали им путь,

разбив несколькими выстрелами лед перед ними. Незадачливых «детей цветов» вернули в Минск,

выгнали из институтов.

А один из организаторов побега повесился - в том числе из-за погони за образом жизни наших кумиров.

 

- Немногие из поколения минских хиппи погибли от алкоголя.

А вот от наркотиков - хватало. В основном мы курили, но кто кололся - прожил недолго, - говорит Филиппов.

Ну, а высокопоставленных родителей Игорька гоняли на допросы в КГБ.

«О чем говорят?» - интересовались следователи.

«Да ни о чем - слушают музыку», - разводили руками родители.

- Это правда: мы собирались и лежа на полу на всю громкость слушали новые пластинки по нескольку раз, - рассказывает Филиппов. - Мало того, пели целиком рок-оперу «Иисус Христос - суперзвезда»,

не говоря уже об отдельных песнях.

А потом много говорили об ассоциациях от музыки, о том, как мы поняли песни - ведь английского языка не знали. Казалось, что рокеры поют какие-то откровения.

Но много лет спустя, узнав, о чем тексты The Beatles, я расстроился: такая банальщина -

мы слышали в их вещах иное. А вот с Джими Хендриксом или The Doors я более-менее угадал.

В середине 1970-х у Сергея с женой уже была квартира - его теща годами работала далеко от Минска.

- Из мебели там имелась хорошая стереосистема с громадными колонками, одна табуретка,

пара матрасов и кроватка нашего сына - я ее сделал сам.

К нам ежедневно приходила куча людей, часто незнакомых.

Ныне известный художник Володя Цеслер, у которого своей квартиры не было десятилетиями,

не только сам заглядывал ко мне, но и приводил гостей.

Однажды в его день рождения с ним зашло человек тридцать нерусскоговорящих людей.

Спрашиваю: «Кто это?» Володя ответил: «Греки, по-моему, я не уточнял. Хорошие ребята,

знают певца Демиса Руссоса».

Бывало, возвращаясь с женой и ребенком с прогулки, у себя на квартире я заставал новых людей.

Они спрашивали у нас: «А вы кто?» Но тут же любезно добавляли: «Заходи...»

У Сергея и Галины Филипповых первыми среди минских хиппи появился ребенок. Но это событие не меняло образ жизни необычной молодой семьи.

- Мальчик вместо колыбельных слушал Карлоса Сантану, а первое, что увидел, - симпатичных длинноволосых юношей и девушек. А потом появились еще две дочки… Трое детей уже обязывали много работать.

Снова спасало умение быть художником.

И в результате всех халтур уже в 1983-м у меня появилась «Волга» - шик для 30-летнего советского человека, да еще и занятого чем попало. Хотя галстук я и тогда не надел.

И до сих пор мой ближний круг - 15 - 20 человек из тех времен.

Дальше в СССР пошли другие процессы, Сергей стал руководить одним из ведущих белорусских рекламных агентств. А затем стал губернатором дистриктов Беларуси и Украины в международном благотворительном «Ротари-клубе»:

- Моя нынешняя активность там - это то же взаимопонимание, взаимоуважение, помощь другим людям и жизнь согласно принципу «Миру мир», как и во времена хиппи…

Знаете, когда сегодня встречаюсь в высоких кабинетах с чиновниками, часто завожу разговор о рок-н-ролле. Спрашиваю: «Шизгару» помните?» - и люди меняются, мы сразу на одной волне!

Помню, как миллиардер Пинчук в Киеве выложил миллион долларов,

чтобы на площади дал концерт Пол Маккартни.

Спросил у него: «Виктор, а зачем?» - «У меня была мечта!»

Ясно, что он может себе позволить такое удовольствие, но это дорогого стоит…

Кстати, очень многие из нашего поколения стали людьми созидающими - музыкантами, художниками, кинематографистами. И многие мои друзья продолжают так жить.

Вот, например, в деревне, занимаясь творчеством под любимую музыку, живет Александр Забавчик - художник, чьи работы продаются по всему миру.

Да целая плеяда талантов, малоизвестных на родине, вышла когда-то из хиппи!

 

А Володя Цеслер сделал плакат о хиппи, который выставляют в Лувре...

- О фестивале в Вудстоке 1969 года мы узнали сразу, слушали всех его героев - в наших реалиях такой фестиваль был мечтой, - рассказывает Сергей Филиппов. - Снова с Вудстоком я столкнулся лет через тридцать, когда пришел к Цеслеру с рекламным заказом от американского джинсового бренда -

давай, мол, сделаем что-нибудь эдакое.

И Володя со своим соавтором Сергеем Войченко выдали: Вудсток.

Мол, джинсы - это хиппи, хиппи - это рок, а рок - это Вудсток.

И сняли под Минском похожее поле.

Этот снимок и лег в основу плаката, который теперь находится в коллекции Музея рекламы в Лувре.