Dr.Aeditumus

"Как я провел этим летом" (2010) - Все оттенки серого: минимализм Природы или бесконечность этического космоса?

22.10.2018

 

Я любил в детстве, – да и потом, и всегда, и сейчас люблю, только теперь редко удаётся забраться, – глухие, безлюдные углы, всё равно какие: пустыня, скалы, лес, дикий берег моря… И вот, глядя на стажёра Павла, я остро почувствовал, вернее проникся его переживанием этой холодной каменной пустоши, окружённой асфальтовыми волнами океана с кусками ледяных обмылков, лениво колыхающихся в пугающей тяжести свинцовых вод. Отсутствие опыта смерти, вдруг бесстрастно и неумолимо коснувшейся твоего плеча немым сообщение: «Теперь – ты», – и радостное щенячье чувство свободы, бурлящее в мальчишеской крови колючими пузырьками углекислого газа, застилает взор юности ярко жёлтой пеленой безотчётного доверия к жизни, предчувствия чего-то огромного, специально для тебя припасенного этим бытием, изначально и до глубины блаженным, исполненным счастливых возможностей и драгоценных приуготовлений.

 

Скепсис и настороженная недоверчивость начальника Сергея к суровому, но вполне благожелательному мiру окружающих камней и водных пространств Севера кажется Павлу излишней и навязчиво воспитательной позой мудрости бывалого полярника, устало приводящего ретивое бесстрашие юнца в трезвое чувство затаённой опасности, разлитой вокруг в кажущейся безмятежности природы. Но кто из нас слушает предостережения опыта и зрелого возраста, пока не угодит в указанную их «ненужной» нам заботой неприятность, иногда трагическую и роковую. А ведь всё, что от нас требовалось – это совсем немного доверия и внимания…

 

Безрассудная храбрость, рождаемая неведением, иногда может обернуться столь же безрассудной робостью, граничащей с трусливым малодушием, и резвящийся щенок, напуганный тенью пролетевшей над ним галки, с визгом прячется под крыльцо и, скуля, трясётся там в таком паническом страхе, будто сама смерь задела его крылом ястреба. Вот и наш человеческий детёныш как-то незаметно для себя самого заигрался, сперва просто слегка и, как ему думалось, невинно схалтурив, а потом припудрив оплошность ложью. Но дьяволу, как говорится, дай ноготь, он затянет твою руку в свои гнусности по локоть. А потом сочувственно шепнет: ну всё, ты влип, назад пути нет, теперь ври дальше. И обманутый шкодник, вместо того, чтобы одним махом – словом искреннего раскаяния – рассечь ещё только наметившийся узел будущей удавки и восстановить пошатнувшийся status quo, начинает судорожно наматывать одну бессмысленную ложь на другую, бесповоротно запутываясь, и даже не пытаясь подумать о том, что он упрямо лезет в тёмный сужающийся лаз, выхода из которого не будет, и возможность повернуть назад с каждым новым движением становится всё менее реальной.

 

На что надеялся Павел, начав с халатности и упорно, ступень за ступенью погружаясь в пакость и глупость, уже двумя ногами заступающие за границу преступления и саботажа? Скорее всего, ни о чём. Знавал я по жизни таких типов (слава Богу, считанные единицы), у которых лживость была инсталлирована в их существо на генетическом уровне и цвела буйным цветом по поводу и без повода. Воспитывая сына, тоже Павла, я искоренял в первую очередь ростки именно этого порока, косяки и шалости, даже опасные, врачуя разъяснительными беседами (особенно случившиеся по первому разу), а попытки отовраться или свалить вину на другого усердно выкорчёвывал телесными наказаниями (ныне порицаемыми и изъятыми из педагогического обихода) без всякого снисхождения.

Похоже, нашему практиканту-метеорологу таких прививок в детстве не делали (может, мужской руки рядом не было?). К самостоятельности, обратная сторона которой – ответственность, не приучили, вот инфантилизм и перешёл в хроническую форму. А в условиях Крайнего Севера любые латентные и вялотекущие формы нравственных заболеваний чреваты тяжёлыми проявлениями и фатальными последствиями. Мне приходилось бывать в Заполярье и именно в ситуации ограниченного контингента общения(3-5 человек). Если такое замкнутое и не оттестированное на психологическую совместимость сообщество вынужденно варится некоторое время само в себе, то неизбежно возникают напряжения и конфликты, и чем больше скрытой нравственной гнили в участниках «эксперимента», тем интенсивность негативной психической эксплозии и амплитуда неизбежных выбросов выше.

 

У Павла модель поведения нашкодившего подростка после его «разоблачения» сработала на автомате, и подзатыльники от старшого он «глотает» на раз, слегка поскуливая, и только. Никаких «я тварь дрожащая или право имею» и попыток открытого бунта. Утер сопли и …продолжает косячить. Зачем, как? Поди разбери, что за душевные процессы происходят внутри этой инфузории. Привычка (а точнее, в данном случае порочный навык) – вторая натура, и она действует спонтанно, на подсознательном уровне, а рефлексировать и анализировать Паша, по ходу, не привык. На фига? Втыкаешь в компьютерную стрелялку, и проблема рассасывается, или как там у Фрейда, герметично закатывается в трёхлитровую банку в заливке из психической слизи и опускается в душевный погреб на длительное хранение (если какой-нибудь неуклюжий посетитель с полки не уронит да не разобьёт опасную консерву).

 

Но это только в Городе цивилизованные люди могут строить себе многоэтажки из вранья и обитать в них без ущерба для здоровья. А в экстремальных условиях дикой природы («Парня в горы тяни, рискни» – как пел Владимир Семёныч) больная подлостью особь элиминируется посредством естественного отбора. Гренландские эскимосы, индейские племена Амазонии и прочие простодушные дети Земли не имеют иммунитета не только к нашим патогенным вирусам, но и к нашей духовной заразе, потому что на Севере вся эта дрянь вымораживается Арктикой, а в тропических джунглях Амазонки смывается Дождями и уносится Рекой – механизмы выживания и целесообразности регулируют гомеостаз и обуславливают самоликвидацию случайных вредных флуктуаций при появлении первых их признаков: полезное для особи не всегда полезно для вида в целом (каннибализм, например)).

 

Мы ведь по сути зеркала друг для друга, а когда всё время смотришься в кривые, то и своя кривизна становится вроде как нормой. А тут под огромным серым небом среди холодных серых скал под шум монотонно перетирающих гальку серых волн два зеркала смотрятся друг в друга и теряются в бесконечной перспективе повторяющихся отражений. Тут адекватность становится таким зыбким понятием, а резонанс любого действия таким непредсказуемо фатальным, что эти двое становятся похожими на пару канатоходцев, случайно встретившихся посередине одного и притом изрядно раскачивающегося троса.

В фильме, не считая белого медведя, всего два персонажа, а весь объем диалогов уместится на страничке школьной тетради, но при этом психологические полюсы и меридианы связывающих эти полюсы линий напряжения проступают на фоне безразличной ко всему происходящему Природы столь отчётливо, что тонкая вязь невидимой схватки, или игры, двух характеров затягивает зрительское внимание в медленно закручивающийся водоворот почти не имеющих очертаний событий, и тяжёлый ком нехороших предчувствий неумолимо растёт у тебя в низу живота. Причём в последней четверти фильма это гнетущее ощущение неминуемо надвигающейся развязки какой-то космически обусловленной и в то же время до крайности нелепой трагедии становится невыносимым.

 

Мля! Ну как, как? Это ж суметь надо было соорудить себе проблему масштаба «to be or not to be» на ровном как высокогорный каток Медео месте! И мало того, не искать из мелкого недоразумения простого выхода, а накручивать вокруг него непроходимые лабиринты вранья и абсурдных действий. Вот тебе и адекватность, как говаривал Фома Аквинский, вещи и понятия. У нашего сознания даже в ситуации tet-a-tet сбиваются настройки, ум теряет реальные опоры и не в состоянии корректно оценивать масштаб событий. Неудивительно посему, что одиночное заключение или другие виды вынужденного одиночества сводят среднестатистическую особь нашего рода с ума. «Блюдите, – говорит некто, – како опасно ходите!» И эта тайная тёмная сила не просто стремится лишить нас рассудка, но и в мгновенном помрачении толкает к суициду. Иначе как объяснить этот «нечаянный» сон над радиоактивной бездной. Дела, отягощающие совесть, дают падшему духу власть внушать нам безумные, гибельные помыслы, загонять наш ум в пространство кривых зеркал и вволю потешаться над несчастной, уловленной в его сети душой, слушая её безутешный плач в «комнате смеха», созданной мелкими грешками гордости, безотчётным страхом и огромным неведением…

 

Ну, ладно, мальчишка, огрехи воспитания и отсутствие жизненного опыта – его адвокаты. Но как, как взрослый, бывалый, испытанный на пиковых нагрузках мужик, пусть и выведенный из равновесия трагической вестью, позволил ситуации выйти из-под контроля и зайти так далеко? И был ли он, как старший и опытный, в своих поступках и действиях адекватен по отношению к немощам и слабостям желторотого практиканта, не гнул ли он палку, пока та не сломалась? А если бы это был его сын, то несоразмерная строгость к глупостям нежного возраста нашла бы себе оправдания в его отцовской совести? Хорошо, что в итоге он понял свою ошибку и принял вину за случившееся на себя. Да и не просто вину, он, пожалуй, увидел как Промысел, вне времени и пространства, связывает в единый узел концы судеб, размотавшихся по бескрайним просторам огромной страны, что причины и следствия не лежат на плоскости, но могут стать ступенями бесконечного восхождения, что провинившийся не всегда виновен, а гибель безвинных случается по законам какой-то высшей, непостижимой справедливости, единственным критерием которой всегда было, есть и будет благо – благо всякой души, не по своей воле в сей мiр пришедшей, но вполне своей волей по нему странствующей и в нём действующей.

 

В общем, шикарный психологический этюд на фоне пейзажа всех оттенков серого. Если не сравнивать фильмы по эпохальности рассказанных в них историй, то близким по теме и атмосфере я бы назвал «Территорию», во всяком случае, кинокартина по книжке Олега Куваева постоянно маячила за кадром и на краю моего сознания, пока я смотрел эту ленту.