androg

ВАРЕЖКИ

 

Она потеряла варежки у сельмага.

Долго пыталась засунуть чекушку в карман засаленного пуховика, потом вытаскивала из кармана по одной варежке, перекладывала их из руки в руку, снова толкала в карман неловкую бутылку, затолкала, наконец, и сунула варежки поверх горлышка. Через пару шагов варежки вывалились. Самовязанные с какими-то детскими и одновременно старушечьими узорами – так старухи вяжут варежки детям.

Когда она переходила улицу, я увидел, что второй карман на пуховике полностью оторван. Она мелким, неровным и скользким шагом поплелась к вокзалу.

Я накинул капюшон и пошёл следом.

Я шёл за ней до электрички. Следом сел в вагон. Следом пробирался по проходу.

Она опустилась на пустую скамью, к ней никто не подсаживался. Я сел напротив.

Она когда-то была красивая. Да, можно представить… Говорят, алкоголь старит женщин очень быстро. На вид ей было под шестьдесят. Но на ней лежал ещё отсвет красоты. Это вдруг проявлялось и даже не в лице, не в выражении глаз, а может в осанке, посадке головы, манере держаться. Словно тело помнило ещё то, что забыла душа.

Предугадав её взгляд, я быстро отвёл глаза. Электричка тронулась, она качнулась ко мне.

- Ты варешки тут не видел?

- Где? Нет.

- Да вот тут вот прямо, я их вроде в руке несла.

- Нет, извините, не видел.

- Да чтоб их… третья пара за зиму.

Она долго смотрела мне в лицо. Потом подняла руку, оказывается, в ней уже давно грелась чекушка.

- Выпьешь со мной?

Она уловила что-то в моем лице – то, что показалось ей согласием и сомнением.

- Да ты первый, первый хлебай, - она сунула мне бутылку, - и закуски есть… а как же.

Она расстегнула пуховик, откинула ворот с правой груди и вытащила из-за пазухи молочно-белый кусок хлеба в мягком целлофане.

- На!

Я выпил.

Хлеб был тёплый и душистый. Никогда не пробовал такого.

- В городок? Я тоже. Там эта… - она сделала неопределённый жест, - вроде подработка.

Выпила она.

- Дети есть?

- Двое. Мальчишки-погодки. Старший уже в школу пошёл.

- У-у… счастье… А у меня сын. Был. Ну, есть... Где-то. Дура была, малолетка. Нагуляла. Мать отдать заставила. Село, сам понимаешь, позор, сплетни. Суды-пересуды… Я отдала. Дура. Дура такая. А потом… один, другой… ай… – она машет рукой, – Словом, не с кем рожать было.

Помолчала. Посмотрела в окно, а там бело, снежно, мутно.

- Теперь и до жизни дела нет.

Она снова глотнула из горлышка.

- А ведь я искала его. Искала, да. Хотела вернуть. Сына. А его, сынка моего, в семью уже взяли. А мне ничего не дали – сказали, данных нет, затерялись. Затерялись… Это что грёбаные варешки, чтоб просто так затеряться? Поищем, говорят, поищем. А потом опять – нету ничего, ничего сообщить не можем. Я искала… Адрес свой оставляла. Каждый раз. Думала, может сам отыщет. Если захочет. Видно не захотел. Понятное дело.

Приехали в город. Я поднялся. И вдруг она уцепилась за мой рукав, притянула к себе, потянулась сама к моему лицу и полувсхлипом полустоном просипела:

- Скажи, не ты бродил сегодня весь день у дома моего?

Я ушёл. Я так и не вернул ей варежки.

Такие варежки вяжут детям.

 

По стихотворению Алёны Воскобойник https://poembook.ru/poem/1118204