Чернова

Не-не, сейчас не про кино, не про кладбища искусства (я буду твердо стоять на своем: музеи — это кладбища искусства, люди приходят к милым костям стародавних захоронений, но умерла — так умерла, однако) сейчас про перевод.

Так, честное признание: я не умею легко и свободно на любом зарубежном (то есть, здесь больше уместно «на никаком зарубежном»), хотя после килотонн разных технических статей могу быстро читать и изредка переписываться с китайцами на тему, в каком из морей утонуло мое проектное оборудование, на языке Шиллера и Гете, тьфу ты черт, - Тома Йорка и Стива Джобса. Lingua franca современного мира рулит и чаще занимает куда меньше символов (и сложных конструкций), чем родной православный (в любом случае, китайцы определенно понимают его лучше).

Но есть один нюанс.

Быстрочтение и умение понимать общий смысл по диагонали не имеет ничего общего с художественным переводом. Может быть, дело в множестве сложных конструкций, которые нужно привертеть, чтобы как-то скрасить бесконечные it was. Я помню, что неточный перевод способен перевернуть смысл напечатанного на прямо противоположный. И, конечно, помню, что бытие определяет сознание, то есть, многих очевидных штук, которые наблюдает автор в повседневной жизни, в моей повседневной жизни просто не существует, и нет для них подходящего слова, ну, просто нет. Мне нравится, что весь этот процесс похож на путешествие (по встречной полосе без тормозов) по направлению к новым открытиям, что это некая головоломка с бездной удовольствия от разгадывания (дело не в бедности лексикона, для лексикона всегда есть Google Translate) и финального результата, того как оно начинает после перевода звучать.

Я что хочу сказать. Я хочу сказать, что реально хороший художественный перевод — это тяжкий труд. И я снимаю шляпу перед всеми теми, кто им занимается (профессионально или любительски).

Вы просто космос, ребята, и большое спасибо всем вам.