Воспоминания о детстве. Свобода.
Если вы читали мои рассказики о детстве, то не могли не заметить, что детство в них предстает хоть и скудным,
но вольным.
Да- была школа. И учиться надо было обязательно. И учителя были строгими. Но, по счастью, сам курс предметов был не тяжел и доступен каждому мало-мальски здравомыслящему школьнику.
Учебники были тонкими, домашние задания небольшими. Пришел из школы, перекусил, чем бог послал(иначе говоря, что бабушка приготовила)- и свободен. Свободен, как птица. Лети- куда хочешь!
Вот об этой самой свободе мне хотелось бы поговорить с вами. И заодно вспомнить что-нибудь из своего детства. Что вспомнится.
Те, кто не читали мои первые рассказики могут спросить- «А почему я считаю, что воспоминания мои будут читателю интересны или, хотя бы любопытны?» «А?»
Резонный вопрос. Всякий человек так устроен, что не прочь поболтать о самом себе. Эта тема для него занимательна. Она его воодушевляет. У человека загораются глаза и человек начинает размахивать руками.
Но, если он, с горящими глазами вспоминает о том, как ему вырезали гланды или ставили банки, когда он болел ангиной, то, простите, что в его рассказе может быть интересного для другого человека?!
Ни-че-го! Такого рассказчика никто и слушать не будет.
Но, если относиться к слушателю бережно и иметь к нему уважение, то не будешь писать все вподряд. А выберешь. Выберешь, что-нибудь занимательное, любопытное или, на худой конец, поучительное. Из своей жизни.
Впрочем, хватит разговоры разговаривать. К делу.
И так я заметил, что детство наше было вполне вольным. И- это было славно! Это было замечательно!
Мир открывался перед нами неторопливо, но разносторонне. Мы не «иссушали ум наукою бесплодной»- по образному выражению Михал Юрьича Лермонтова, но жили. Мы не только думали о том, чему равен квадрат гипотенузы, но мы и наблюдали, мечтали, чувствовали и, наконец, действовали. Мир был интересен. На все хватало времени, почти на все хватало свободы…
И вот опять мы кружим около этого многозначного и сладкого слова «»свобода».
Что ж. Ничего страшного в таком кружении я не вижу. Может быть удастся вспомнить или помыслить что-то важное и новое. Давайте, давайте покружимся. Не беда.
Да, свободы хватало. Но у вольницы нашей были не одни лишь радости да приятности. Отнюдь!
Была и обратная сторона медали. Да,мы носились на речку, прыгали с обрыва, плавали до посинения лазали через заборы, бегали босиком по лужам, зимой катались на лыжах с крутых горок. Но…
Поскольку никто за нами не следил(некогда было следить), никто не опекал, мы, при столкновении с окружающим миром, неминуемо и неизбежно «набивали себе шишки».
Нас кусали собаки, мы падали, мы отмораживали пальцы, носы, разбивали носы, разбивали головы, ломали ноги.
Если говорить обо мне, то к десяти годам у меня уже было с десяток самых разнообразных шрамов. Многое, многое в памяти не сохранилось, но могу вспомнить историю одного весьма незначительного шрама. Под глазом.
…Ясный, в меру морозный день. Светит солнце. Искрится снег.. Мы стоим на высоком берегу Байгоры, напротив плотины. Спускаться вниз просто так неинтересно. Мы взялись строить на склоне небольшие трамплинчики. И прыгать с них. Ветер свистит в ушах, лыжи поскрипывают на свежем снегу. Прыжки требуют ловкости и координации движений. Иногда мы при прыжке падаем, иногда нет. Здорово! Но одними трамплинчиками дело не ограничивается. Рядом с плотиной в беспорядке разбросаны железобетонные плиты. Видно, оказались лишними при строительстве плотины. Так их строители и бросили. Строители бросили, а мы подобрали. То есть, конечно, не подобрали, а использовали. В своих целях. При спуске, в самом низу уже на высокой скорости, мы стараемся проехать между плитами. Задача не столько трудная, сколько опасная. Я проехал неудачно. Упал, зацепившись палкой за плиту и в кровь разбил лицо. Ранку пришлось зашивать в больнице.
Была еще одна опасная забава. Некоторые, особо отчаянные ребята мастерили самодельные пистолеты. Пистолеты эти назывались поджигняками(от слова поджигать).
Я не буду утомлять читателя и рассказывать об устройстве этого убойного оружия, скажу лишь, что были случаи, когда стрелки ранили сами себя( им выбивало глаза или отрывало пальцы).
Вот такие были риски свободы. Вот такой была ее оборотная сторона. Но. Но сладость свободы все перевешивала. Боль и страдание быстро забывались, а радость свободной жизни память сохранила до самой старости.
Кроме того- добавлю- мы почти вовсе не болели. Вольный воздух, движение и почти постоянный легкий голод укрепили наш характер, а уж иммунитет укрепили до невозможности.
А теперь, прошу прощения у читателя, я еще немного порассуждаю. Если рассуждения,как таковые, Вам не любопытны, а интересны события, то можете с легким сердцем остановиться. На том мы с вами и распрощаемся. «Оревуар, как говорится!.
А для остальных выскажу еще несколько соображений. И все о ней. О любезной моему сердцу свободе.
Представьте, что на вас тесная обувь. Например, ботинки на пол размера меньше вашего. Ходить можно, но слегка жмут.
Теперь представьте еще более фантастическую вещь, что вы такую тесную обувь носите всегда. Что вся ваша обувка жмет, вся она на пол размера меньше.
Что вы тогда можете сказать плохого о своей обуви? Да, ничего! Совершенно ничего!
Ведь хорошую обувь вы не носили никогда! Вы даже не представляете, каково это. Как она сидит на ноге.
Так и со свободой. Не попробуешь- не узнаешь. Если ее хоть раз не вдохнул, о чем с тобой говорить?!
И вот- наше детство. Вольное детство. Ранний опыт свободы. Ее ощущение. Вкус. Запах. Прикосновение.
В конце шестидесятых мне было семнадцать, я был молод, но что-то было не так, не по себе.
В тридцать я вертелся, как уж на сковородке Мне было нехорошо.
В сорок пять- я чуть не задохнулся и чуть не умер.
И все это- от отсутствия невидимой, а некоторым людям и вовсе незнакомой субстанции под названием свобода.
Спасибо тебе, детство, что познакомило со свободой. Затем долгие годы я жил без нее. Жил кое-как, через пень колоду.
Казалось, она исчезла навсегда, умерла. Но нет. Она спала, как медведь в зимней берлоге. И, если сравнить свободу с водой, а не с медведем, то хоть тонким ручейком, но потекла она вновь, когда дали ей возможность течь.
