Посох
В моём домашнем чемоданчике с инструментами есть собственный молоточек под девочковую ладошку, две отвёртки, выкидной ножик с мягким механизмом... Нет топорика. Но очень нравится дедов походный. Его тусклое полотно шустро мелькает перед глазами: шкрык-шкрык, тюк-тюк, тяп. Тоже хочу так уметь.
— Держи, вроде не занозишь, — дед протягивает мне свежеоструганную ветку ольхи. — Мерь давай. — Васильковая полянка слегка припорошена кудрявой стружкой. Довольно принюхиваюсь.
— А почему ты не срубил живую? — Интересуюсь я, опираясь на новенький посох. Мне пока непонятно, зачем он нужен, не хромаю ведь. Да и дедушка здоров. Здоров и хмур, я бы сказала. Золотистая проволочка его бровей выглядит особенно колюче, когда он чем-то недоволен.
— А зачем живое гробить? Нет, если б совсем не нашлось, когда идти сразу по чаще, пришлось бы рубить, чего уж. — Он смотрит на меня немного огорчённо. Оправдываюсь: я и не хочу обижать Лес, просто интересно про прочность и гибкость, мы как раз недавно сарай строить закончили.
И, вообще-то, идём к Дальнему озеру. Отмечать. На рыбалке. Договорились, что срежем дорогу прямо через лес. Маленький поход — это по-настоящему, только недолго. Поэтому я приноравливаюсь к непривычной подпорке: деда говорит, что в настоящей тайге высокие корни, глубокие норки и много скользких склонов. А ещё — что он подростком с настоящими геологами жил далеко от городов. И там, как и здесь, травы выше колена, пахнет влажным мхом и небо видно только с полян.
— Деда, а ты медведя видел? — Любопытничаю я, пока мы продираемся через сухие калиновые ветки: примёрзла по зиме прямо над тропинкой. Хорошо быть маленькой, мне достаточно пригнуться пониже. Подражая главе нашей экс-пе-ди-ци-и — вроде так? — стараюсь не сбивать дыхание и идти размеренно. Посох пригождается постоянно, кругом сплошные вымоины.
— Сейчас, — пыхтит дед, попутно расчищая дорогу. Бережётся, даже очки на глаза опустил. — Дойдём, шрапнельки соорудим, и расскажу тебе про медведя́, — он смешно ставит ударение на последний слог.
— Мы кого-то стрелять будем? А удочки зачем тогда? — Охоты же в планах не было, да и нельзя здесь. Почти заповедник.
— Не, — смеётся дед. — Шрапнель — это перловка, по-солдатски её так кличут. Дошли, кстати.
Металлическая миска обжигает кончики пальцев. Даже через полотенце. Перловка с мясом крепко пахнет дымком, а травяной взвар парит лимонником и облепихой. Когда действительно проголодаешься — еда особенно вкусна. А ещё вокруг тихо. Раньше я глохла, когда приезжала из города. Пару дней ходила и щёлкала пальцами возле ушей. Казалось, что потеряла звуки. С тех пор, как пошла в школу, стала радоваться этому контрасту. Недоверчиво слушаю байку про медведя, который пришёл просить помощи у людей. Да, прямо с капканом на лапе. Как узнал, что они не злые...
Поплавки прыгают по мелкой ряби, и мой ныряет чаще, чем дедов. Вода ледяная, высокая после дождей, но под сапожками на мне тёплые носки мэйд ин бабушкины спицы. Да, мы уже учим английский.
— Новичкам везёт, — нарочито ворчливо заявляет дед. Знаю, что радуется моей удаче.
Лещик, карасик, сколько рыбок чистить придётся, подлещик, опять карасик... И, видимо, щучонок. Непойманным уходит с добычей: теперь мне нужны запасные снасти. Не беру. Просто достаю из рюкзачка «Детей капитана Гранта» и читаю вполглаза. Половинка внимания поначалу достаётся деду и его улову, после — мечтам о путешествиях. Проваливаюсь в дрёму.
Городская девчонка из бабушкиной теплички, тогда я ещё не знала до какой степени окажусь дедовым внуком. И что хранителей у Леса много — не только волка возле родного дома встретить доведётся: будет и медведь из малинника в дружеском походе, и лиса дорогу к ручью однажды покажет, и сестрица рысь курочек у соседки стащит. Они всегда рядом. Важно, чтобы слышали — правильное.
