Артюр Рембо "Пьяный корабль" (перевод)
В качестве иллюстрации выбрана работа польской художницы Юстины Копани (Justyna Kopania)
Когда спустился я с бесстрастных рек, то понял:
Матросов больше нет, пропал ориентир.
Индейцы, закричав, затеяли погоню,
Прибили их к столбам, – готов кровавый тир.
Я был невозмутим к утрате экипажа,
Фламандского пшена и хлопка англичан,
Хозяева мои скончались, – эка важность!
Пошёл я вдоль реки, презрев любой причал.
И в зиму, словно вспять – в ледовую эпоху,
Я в ярости сбежал и стал как эскимос.
Так полуострова бегут в Тоху ва-Боху
От суши. Был и я, глупей, чем детский мозг.
Меня благословил приход морских циклонов,
Я пробкой налегке плясал с морской волной,
Там были маяки, сродни глазам циклопов,
По десять пар ночей следившие за мной.
В мой пихтовый каркас проникла зелень; воды
Кислы мне были, как сок яблок для ребят.
Они сорвали руль, отмыли слой блевоты,
И синего вина, чьи пятна так рябят.
С тех пор купался я в поэме наводненья,
И ел её лазурь со звёздным молоком,
Дрейфующий мертвец, восторженно бледнея,
Порой сплавлялся вниз, течением влеком.
А в томно-голубой, такой унылый вечер
Густел из облаков и сумерек навар.
Созвучней ваших лир и алкоголя крепче
Любовной кислоты бродила киноварь.
Открыл мне океан в безумствах ураганных
Течения, прибой, кометный фейерверк,
Взлетающий восход весь в птичьих содроганьях
И то, во что других он никогда б не вверг:
Срывалось солнце в пасть мистической химеры,
Где волны, как жрецы над гекатомбою,
Они играли вновь трагедию Гомера,
И падали навзничь, как греки в том бою.
Слепящие снега, зелёной ночи плесень,
Ленивый поцелуй хмельной морской губы,
И танец фосфоров под слаженную песнь,
Разлитую в тонах лимонно-голубых.
Ни месяцы пути меня не уморили,
Ни хищный океан, что нервно гложет риф.
Не верил я, что он к ногам святой Марии
Покорно припадёт, все морды усмирив.
Флориды чудеса, они ли вам известны,
Слияние цветов с глазницами пантер?
Там радуги летят, как привязи над бездной,
Их будто натянул мифический Антей.
Брожение болот, где в тине их ловушек
Гниёт Левиафан, большой, как монолит,
Где только гул воды свергает богу в уши
Потоки бранных слов и праведных молитв!
Чистейший перламутр запрятан в тине бурой,
Алмазы звёзд – в углях ночного рудника.
Клопы бегут на змей пахучей хищной бурей,
На скрученных стволах их недожрут никак.
Я б детям показал тех рыбок из металла,
Которые звенят, играя и резвясь,
В прозрачности воды, где пена расцветала,
Где ветер окрылял меня в который раз.
Я – мученик, порой, уставший от скитаний
От полюса до зон, где тропики пьянят,
Как женщина, упал в желтевшие цветами
Присоски анемон, баюкавших меня.
Как остров, чьи края помётом птицы гадят,
Я видел их раздор и мутные глаза.
В то время, как я плыл по тихой синей глади,
Утопленник во мне сонливо полз назад.
Был выброшен в эфир, в блуждающие газы,
Запутан в волосах лагун, ручьёв и рек,
Ни быстрый монитор, ни парусники Ганзы
Догнать мой не смогли почти что рыбий бег.
Скурив лиловый дым, я рушил мощь Бастилий,
Воздушных миражей величественный вздор.
Всех лириков Земли в тех замках угостили б
Сопливым джемом звёзд и лишаями зорь.
И диск луны звенел янтарным тамбурином,
А я летел доской утратам вслед моим,
Июльское сверло воронки там бурило,
И рушился в огонь небес ультрамарин.
Меня пробрал озноб, когда на сотой лиге
К Мальстриму в брюхо пал толстяк гиппопотам.
За синим миром грёз, недвижным и великим,
Свой мраморный гипюр хранит Европа там.
Меж звёздных островов движеньем утомлённый,
Чей вид для моряков отчаянно красив,
Изгнавший сам себя из стаи миллионной,
В какой ночи ты спишь, о Феникс Новых Сил?
Но хватит слёз! Рассвет висит, подобно гире.
И солнце, и луна жестоки и горьки.
Всё замерло вокруг, заснуло в летаргии,
Скорее бы на дно! Скорей ломайся киль!
Мне в жизни не забыть Европы сумрак ржавый.
Уж чёрная вода видна издалека.
Там мальчик запустил во флот своей державы
Кораблик, что белей и хрупче мотылька
Я столько перенёс: я бездну моря выпил,
Пред мощью всех стихий не пал ни разу ниц.
Но как перенести и тот спесивый вымпел,
И жуткий взгляд слепых понтонных злых глазниц?!
