Одиночество 2

Выпуская в море мальков харибд,
он не ведал, глупый, чего творит,
прорастал в похмельные январи
и шептал ей глупости на латыни.
Он не слышал скрипа её молитв,
называл то Евою, то Лилит,
и не знал о том, как оно болит,
потому что там у него не стынет.
 
Он менял места и в корзинах Зин,
был понятен каждой из (Карамзин
отдыхает). После, как муэдзин
он скулил и жаловался с окраин
боковых в вагонах и узких тахт
на собачьих самок, взвинтивших фрахт,
возвращался, скрёбся с котом не в такт.
И кошачий взгляд был почти сакрален.
 
Он сдавался в плен при любой войне,
находил и снова искал в вине
способ выхода из себя во вне
и, привычно мучаясь, не кончался.
Убеждаясь утром, что снова жив,
предлагал ей трон и себя в пажи,
повторяя мантру про святость лжи
сам себе настойчивей час от часа.