Одиночество 2

Выпуская в море мальков харибд,

он не ведал, глупый, чего творит,

прорастал в похмельные январи

и шептал ей глупости на латыни.

Он не слышал скрипа её молитв,

называл то Евою, то Лилит,

и не знал о том, как оно болит,

потому что там у него не стынет.

 

Он менял места и в корзинах Зин,

был понятен каждой из (Карамзин

отдыхает). После, как муэдзин

он скулил и жаловался с окраин

боковых в вагонах и узких тахт

на собачьих самок, взвинтивших фрахт,

возвращался, скрёбся с котом не в такт.

И кошачий взгляд был почти сакрален.

 

Он сдавался в плен при любой войне,

находил и снова искал в вине

способ выхода из себя во вне

и, привычно мучаясь, не кончался.

Убеждаясь утром, что снова жив,

предлагал ей трон и себя в пажи,

повторяя мантру про святость лжи

сам себе настойчивей час от часа.