о любви к родине

О чувствах ко мне ночами токует влюблённый город,
но каждое злое утро похмельный встает с колен.
Измятый сюртук прокурен, по швам переулков вспорот
и перхотью снег ложится. На плечи. Все тлен, все тлен.
Так хочется сделать ноги. Немедленно. И подальше.
В какой нибудь там Египет, не знающий о зиме.
Где море ласкает берег и ночь безо всякой фальши,
свои обхватив колени, печалится обо мне.
Где время, урча, бодает подножие пирамиды,
уставшей от воплощенья великой Id;e fixe,
Где вся суета и мерзость тенями проходят мимо,
и щурит глаза, пригревшись на солнцепеке, сфинкс.
---
Лижут песок Египта
мёртвые языки
волн... колесничих..
Шёпотом полилога
умерших первенцев
вяжутся узелки
памяти жертв
о милосердьи бога.
Мертвый сезон.
Голос прибоя глух.
Ветер пустыни
высушил губы сфинкса.
Из-под хиджабов
рыбьи глаза старух
в мёртвой надежде
"вот бы хоть раз влюбиться"
к дряблым щекам
гонят стада морщин.
Здесь ощущаешь себя
колониально белой.
Курят гашиш на рынке
стайки худых мужчин,
жадным семитским взглядом
мне исцарапав тело.
Хочешь - не хочешь,
зубы сцепив - терпеть
этих детей фараонов,
таких же мертвых.
Здесь понимаешь - песок -
это больше смерть,
нежели снег,
или заточка по'д-дых.
Значит приходит
время сводить мосты.
Да, сигареты здесь-
Смесь из дерьма и палок..
Я возвращаюсь в холод.
Египет, ты
стар для меня и
откровенно жалок.