о любви к родине

О чувствах ко мне ночами токует влюблённый город,

но каждое злое утро похмельный встает с колен.

Измятый сюртук прокурен, по швам переулков вспорот

и перхотью снег ложится. На плечи. Все тлен, все тлен.

Так хочется сделать ноги. Немедленно. И подальше.

В какой нибудь там Египет, не знающий о зиме.

Где море ласкает берег и ночь безо всякой фальши,

свои обхватив колени, печалится обо мне.

Где время, урча, бодает подножие пирамиды,

уставшей от воплощенья великой Id;e fixe,

Где вся суета и мерзость тенями проходят мимо,

и щурит глаза, пригревшись на солнцепеке, сфинкс.

---

Лижут песок Египта

мёртвые языки

волн... колесничих..

Шёпотом полилога

умерших первенцев

вяжутся узелки

памяти жертв

о милосердьи бога.

Мертвый сезон.

Голос прибоя глух.

Ветер пустыни

высушил губы сфинкса.

Из-под хиджабов

рыбьи глаза старух

в мёртвой надежде

"вот бы хоть раз влюбиться"

к дряблым щекам

гонят стада морщин.

Здесь ощущаешь себя

колониально белой.

Курят гашиш на рынке

стайки худых мужчин,

жадным семитским взглядом

мне исцарапав тело.

Хочешь - не хочешь,

зубы сцепив - терпеть

этих детей фараонов,

таких же мертвых.

Здесь понимаешь - песок -

это больше смерть,

нежели снег,

или заточка по'д-дых.

Значит приходит

время сводить мосты.

Да, сигареты здесь-

Смесь из дерьма и палок..

Я возвращаюсь в холод.

Египет, ты

стар для меня и

откровенно жалок.