in air

А когда растечётся рассвета багряная росстань,

пряча звёздочки-стразы в светлеющем небе простуженном,

чуть смущаясь, нанижешь колье — поцелуи-жемчужины —

оставляя на коже отметин алеющих россыпь.

 

Настороженно ухо окна к щебетанью овсянки.

Апельсинничать утро? Завидуй. Твори заклинание.

Разбуди этот праздник — дразни — станешь птицею раннею?

Разохоться, вспорхни, завлеки — юркой ласточкой манкой.

 

Заласкаю, разнежу, попытка — не пытка. С подходцем

поднимаясь к губам, кружевное сметая бесстрастие,

зоны вен у ключицы сминать, обвинив в соучастии,

постепенно, поградусно. Лакомство тонко. Не рвётся.

 

Мел ли, мрамор ли в блеске зеркальном стекла отражённый.

Льнущий лён простыни — ненадёжным укрытием телу, и

в попурри запулив — рок-н-ролльно, отвязно, по-белому —

забывайся в экстазе, скользи по поверхности стона.

 

Доверяя ладоням в познании тайн полнолуний,

арабески объятий плетём, в интерьер зачеканены.

И в росе лепестки так нежны и полны ожиданием,

и податливы дерзкой энергии ветра бурунной.

 

Вен ключичных нектар — по измятому — с жадностью выпит.

Парабеллума ночи пробел резонирует гаммами.

Оторваться от неба… Патрон в барабане… и… замерли —

парой тварей, простреленных пулей бризантной навылет…

• • •

Лежим подлуненным лоскутком.

Насытились, как зверьки.

Солнце волнует — раз, голоском.

Солнце волнует — два, колоском

ресничек. Щекочет. Замри.