Из простых взял в палаты девчонку князь. За невинность и нежность, за пылкий взгляд он приблизил красавицу. Не таясь, душа в душу с ней прожил пять лет подряд. Милым именем бредила и клялась, позабыв одиночество стылых дней. Хоть всю землю пройди, наш пресветлый князь — не отыщешь ни ласковей, ни верней.

 

Вечер горький настал: не скрывая слёз, наблюдала красавица из окна — молодую жену любый в дом привёз. Так горда и надменна была она! Усмиряя горячий и буйный нрав, князь жене подавал за столом вино, после в спальню повёл, плотно губы сжав, будто было на сердце черным-черно…

 

Дни летели стремительной чередой, за рассветом закат выгорал дотла. Не была княгиня великой бедой, но и радости мужу не принесла. И лишь только в предутренний волчий час погружались хоромы в глубокий сон, приходил потаённо за лаской князь к той, что накрепко сердце взяла в полон.  

— Ты моя, — говорил жаркой ночью ей, будто властен был что-то менять в судьбе.  — Мне с постылой зачать бы дитё скорей, а любовь вся, по-прежнему, лишь тебе.

 

Весть жене соглядатаи донесли о любовнице княжеской, и тогда жемчуга хозяйки у той нашли — на груди пригрели змею, вот беда! Стиснув зубы, смотрел, посмурнев лицом, как воровку пороли, надёжа-князь. Лизоблюды потом, обступив кольцом, выгоняли босую под дождь, смеясь.

 

В речке быстрой над омутом берег крут, каменистое дно, холодна вода. Не достанут жестокость и подлость тут, ни наветов не будет лихих, ни стыда.

• • •

Красной птицы охотники в камышах настреляли доволи. Сгустилась тень. Возле заводи лагерь разбить спешат — больно хлопотным выдался долгий день. Споро дичь потрошат: подвело живот, тянут из лесу ветки для шалаша. Князь на берег ушёл — манит свежесть вод, неспокойна в предчувствии злом душа.

 

Тишина по округе — лишь плеск волны. Белым дымом над речкой туман застыл. Там увидел в жемчужных лучах луны деву юную сказочной красоты. В волосах, что струились, как водопад, белых лилий речных вплетены цветки. А глаза точно яркий сапфир, горят, так и манят к себе, в шёлковы силки. Вспомнил вдруг — лет пятнадцать уже тому — вот в такую же синь, всё забыв, глядел...

 

Тут девица-краса подошла к нему, обняла, и, ласкаясь, ведёт к воде.

— Долго, — молвит, — ждала тебя, дорогой. Сколько жил-горе ведал, судьбу кляня — не хотела тогда забирать с собой. Но теперь расцветаешь день ото дня. От бесплодной, постылой, дурной жены отбоярился, в скит доживать сослал. Длились месяцы, маятны и больны. Милосерден Предвечный — надежду дал: светом ясным во тьме отмолила грех молодая княгиня. И зреет плод в её чреве, но тайну ту ото всех, чтоб не сглазили счастье, она пасёт. Не видать тебе сына, не обнимать, не растить, не сажать его на коня. За предательство виру пора отдать. Не укроешься в тереме от меня. Будешь, княже, десяток десятков лет угождать да прислуживать под водой. Не раскроют пропажи твоей секрет. А княгинюшке век доживать вдовой.

• • •

Князь исчез, где искать его — невдомёк, челядь мечется, волосы рвёт в тоске. Лишь из лилий речных у воды венок, еле видимый в сумерках на песке.