Доводилось ли вам любоваться красотами Фирюзы, жемчужины солнечной Туркмении? Не спешите давать отрицательный ответ. Фильм «Офицеры» все смотрели? Сцены войны с басмачами снимали именно в районе этого курортного посёлка, что на границе с Ираном. Я никак не могла уловить ритмический рисунок сей горной мелодии, но её рваный ритм завораживал, и я чувствовала себя пленницей в чужом краю. В этой неволе хотелось побыть как можно дольше, хотя бы из тех соображений, что обрывистые склоны сдерживали агрессию туркменского солнышка, обезумевшего в своём желании испепелить всё и каждого.

Мне улыбнулось счастье: лето 1995 года я провела в Фирюзе, это было моё последнее лето на родине — Туркмении и последнее лето моего детства, в перспективе вырисовывалась тропа в неизвестность. Пионерский лагерь с говорящим названием «Орлёнок» (туда могли попасть ребята, чьи родители работали в ашхабадском аэропорту) с теплом принял в свои экипажи школяров, которым предстояло с пользой употребить каникулярную свободу. Но как бы ни был сказочно построен сюжет пребывания в детском месте отдыха, каждый ребёнок большего всего ожидал визита своих родителей. Если тебя навестили и оставили немного вкусняшек, то отличное настроение до отбоя обеспечено. Когда бонусом тебя ещё отпросят на два часа погулять по Фирюзе и поесть сочнейших мясных чебуреков и мороженого с двумя шариками разных цветов, то восторженными воспоминаниями об этом событии ты будешь делиться со своими друзьями весь следующий день. Ну а коли тебя ко всему прочему ещё и на выходные домой заберут, то жизнь точно удалась. А в понедельник, начиная с общелагерной зарядки, каждый обитатель пионерской республики будет сочувственно бросать взгляд на твою обиженную дневным светилом красную кожу и несмотря на очевидность последующего ответа зачем-то спрашивать: «Тебя родители в Ашхабад забирали?»

И я дождалась своего звёздного часа: один раз и меня с меньшим братом папа забрал из лагеря на два дня. Правда, не только в столицу. У нас был ещё домик в местечке Ущелье — между Ашхабадом и Фирюзой. Здесь заканчивалась степная часть пейзажа и начиналась узкая полоса асфальта, окружённая скалами, - финишная петляющая, как будто под копирку повторяющая изгибы речки Фирюзинки, дорога в знаменитый посёлок. Ходили два рейсовых автобуса Ашхабад — Певризе (т. е. Фирюза). Встречались они как раз в местечке Ущелье, в пункте их пересечения были даже сконструированы некие подобия остановочных комплексов.

Итак, наш уикенд подходил к концу, пора возвращаться в «Орлёнок». В воскресенье вечером кроме меня, брата и отца в радиусе нескольких сот метров от точки ожидания общественного транспорта — ни души. Стоим. Скучаем. Вот показался икарус из Фирюзы. «Следом наш будет», - папа предупреждающе объявил. Я наблюдаю: автобус остановился, пять пассажиров вышли, и вдруг замечаю, как у мужчины из кармана выпала бумажка, похожая на денежную. Расстояние между двумя остановками метров сто, предполагаемая материальная ценность путь из кармана до земной поверхности проделала стремительно, поэтому разглядеть саму купюру было невозможно.

«У дяди из кармана деньги выпали», - не зная для чего и почему, вдруг произнесла я. К этому моменту все появившиеся из автобуса граждане исчезли с поля зрения, как мираж в пустыне. «Нет, тебе померещилось», - была ответная реплика. «Правда, я же видела», - не унималась я. Потом отец ещё что-то неприятное пробормотал, и его недоверие дало мне мощный пинок: я резко рванула к месту зафиксированного моей памятью приземления туркменской ассигнации. «Куда, дурочка, на автобус из-за тебя не попадём», - слышу вслед. Подбегаю к цели и с чувством торжествующего удовлетворённого самолюбия сканирую в свой внутренний взор: новенькая банкнота в голубых тонах с портретом нашего Туркменбаши, номиналом «yuz manat» смиренно лежит на пыльном тротуаре и ждёт нового хозяина. Крики брата о приближающемся нашем автобусе завершили мой процесс сканирования, и я одновременно с пазиком оказалась на остановке.

«Я всё правильно увидела: дядя уронил сто манат (русские словари фиксируют верное употребление множественного числа «манатов», но в Туркмении я слышала во множественном числе только «манат», поэтому буду писать так)», - довольная, сообщаю я такую чудесную новость. «А что ж ты тогда не подняла эти деньги?» - с недоумением и насмешкой надо мной сокрушался отец. «А разве надо было?» - я растерялась и диалог больше не продолжала, искренне не понимая, с чего это вдруг я должна была подобрать не принадлежащее мне. Поэтому всю дорогу до лагеря нас сопровождал монолог родителя о моей непрактичности, глупости и тому подобном. Я забилась в свой мир и не издавала ни звука. Папа уже посчитал, сколько раз можно было съездить из Фирюзы в Ашхабад и обратно, сколько чебуреков и порций мороженого можно было купить на эти сто манат, и так мастерски он свою информацию украшал риторическими фигурами, что даже меньший брат, к тому же замученный атаками аппетитных запахов, господствовавших по всей Фирюзе, захныкал в мой адрес: «Если бы ты была умной, сейчас бы шашлык ели».

 

Я неслучайно вспомнила именно этот эпизод из своей биографии. Мне тогда было одиннадцать лет. С тех пор многое изменилось, были преодолены трудности, выдержана борьба за выживание. Прежней осталась только я. И повторявшийся несколько раз в моей жизни сценарий про то, как я не подняла сто манат. И это не обязательно был подарок, выпавший из дядиного кармана, это были награды, предназначенные непосредственно мне и ожидающие только меня. Но я боялась к этому прикоснуться, поскольку считала себя недостойной. Даже люди вокруг говорили мне: «Бери!» И в руки пытались моё же мне вложить. Но я была неумолима в искусстве самокритики. Осознание допущенных ошибок пришло позже, когда судьба прекратила осыпать меня прекрасными возможностями. И теперь даже жалкие сто манат я не могу отыскать на дороге своего существования.