ХАТЫНЬ
С огромной благодарностью к Александру Еськову, подтолкнувшему меня к написанию этой мини-поэмы.
ХАТЫНЬ
Мы вышли на последней остановке,
А далее – пешочком, через лес.
Надела, помню, на себя обновки…
Лилось потоком солнышко с небес…
Звенели птицы, тишина густая.
И запах земляничный был такой(!),
Объёмным был, и тяжко плыл, не таял,-
Он пропитал «до нитки» летний зной…
Сплошные земляничные поляны!
Над ними ликовала неба синь!
И я была от аромата пьяной!..
И, вдруг, сквозь тишину прорвалось: тинь-нь-нь-…
И в воздухе растаяло. Откуда?
С вопросом этим я к отцу бегом:
- Ой, что это? Ты слышал? Будто чудо!
- Оттуда. Потерпи. Сейчас дойдём…
А ягод сколько! Сами в руки скачут!
Да что ж никто тех ягод не берёт?
Ведь так легко решается задача:
Ты только наклонись – и прямо в рот
Блестящие и чистые такие,
И яркие, как бусы! Красота!
Волною льнут к ногам дары земные,-
Поляны земляничные – мечта!
Но папа почему-то смотрит строго:
- Не трогай, говорю тебе! Остынь!
Другой тенистой – просто нет дороги!
И снова в тишине над лесом: тинь-нь-нь-нь…..
Пробралась в душу странная тревога.
Стоит в ушах печально-долгий ТИНЬ-НЬ-НЬ-НЬ….
- Откуда звуки доноситься могут?
- Сейчас увидишь. Впереди – Хатынь.
***
Жила деревня в целом небогато,
Всё чаще - больше промыслом лесным…
У дома – огород… Грибов и ягод
Полным – полно. И погреба полны.
Зимой – само собою, здесь – охота.
Понятно, в каждом доме – ружьецо.
Охота – больше мужичков забота.
Трудов домашних – женское лицо…
В Хатыни было двадцать шесть домишек.
Похожий на другие быт-уклад…
В семье любой по нескольку детишек.
Все знают всех. И гостю каждый рад…
Но гостем страшным, ясно, что незваным,
Нагрянул сорок первый, чёрный год
Не зарастающей, гноящеюся раной!
И на войну отправился народ.
Деревня выла. Каждый двор – кто мужа,
Кто сына, брата, зятя провожал.
Мужик в дому, в лесу – ведь, ой, как нужен!
А он, мужик, с подводы – на вокзал…
Остались старики одни да дети.
Покрепче кто – тот за ружьё – да в лес.
Чтоб чужеземец знал – ему «не светит»
Свой при себе оставит «интерес»!
***
Заканчивался март. Год – сорок третий.
Войны уж намечался перелом.
И враг зверел. Ведь «партизаны эти»
Могли скрываться за любым углом.
Враги однажды где-то «промышляли»
И «в деле» кто-то, ясно, был убит.
Да для войны – всё это лишь детали!
А тут ведь разыгрался аппетит:
Среди убитых – фюрера любимец,
Ганс Вельке – олимпийский чемпион,
Ядра толкатель, а не «проходимец»!
И он быть должен страшно отомщён!
СС бригада «Дирлинвангер» - руки
Марать свои брезгливо не хотела.
И чтоб народ в сельце подвергнуть мукам,
Другой «народ» призвала сделать «дело».
Сто восемнадцатый, охранный вспомогательный
Использован быть должен батальон,-
Из полицаев, пленных и предателей
Был в сорок первом сформирован он.
Приказ отдали. Из домов на улицу
Повыгнали всех-всех, кто дома был…
Март в Беларуси – снег. И небо хмурится…
Но не унять карателям свой пыл:
- Одет? Босой? Старик? Дитя безвинное?
Вам холодно? Сейчас согреем вас!
Их всех – в сарай – сто сорок девять жителей.
Там запереть – и сжечь. Таков приказ.
Загнали, заперли в сарай толпу вопящую.
Вокруг поставили солдатов и собак…
(Ведь знали, знали, эти, зло творящие,
Что не сойдёт им эта казнь «за так»!
После войны по норам все попрятались,
Есть, даже, кто удрал за океан!
И кой-кого нашли в восьмидесятые,
Срок давности для этих дел не - дан!)
Сарай поспешно был кругом соломою
Обложен. Щедро вылит керосин.
И тишина отчаянием сломлена.
И ужасом кричащих. Ни один
В живых остаться быть не должен. Если же
Кто вырвется – того – под автомат!
Забьют ногами иль штыками вырежут.
Устроят людям настоящий ад!
И взвилось пламя яростно и весело,
Всех пастью безразмерной поглотив.
Из криков, треска автоматов месиво
Обрушилось на весь лесной массив!
Горели люди! Их дома привычные!
Ближайший лес, меж делом, занялся…
Огонь творил свои дела обычные.
Костром живым пылала местность вся.
Детишек чудом уцелело пятеро.
А лет пятнадцати парнишке кузнеца,
Почти что «повезло»: проститься с матерью
Да умереть в объятиях отца:
Кузнец-то сам в лесу был. Много хворосту
Набрал и, неспеша, его тащил…
Увидел в небе бледном дыма борозды,
Услышал выстрелы, да из последних сил
Помчался он туда! Уже каратели
Закончили кровавые дела…
Он кучу трупов «перебрал» старательно!
Ну хоть одна б душа жива была!
И сына он достал тяжелораненым.
Подросток тут же умер на руках.
Застыл Каминский – весь от горя каменный.
И каменным останется в веках*…
***
Мы наконец дошли. И разглядела я
Нет, не деревню – лишь мемориал.
Какого горя людям понаделали!
Кто это пережил? Как устоял?
Домов здесь нет. Бетона, камня царствие.
На месте том, где помещался сруб,
Фундаменты цементные поставлены
Да двадцать шесть печных печальных труб…
В просветах труб – звоночки-колокольчики
Напоминают «Здесь была Хатынь».
Так вот откуда по лесам разносится
Как вечный стон печалящее: тин-нь-нь-нь…
***
Таких вот деревень по Белоруссии
Почти две сотни – страшно их считать!
Кровавой бойни огненные бусины –
Их непрестанно нужно собирать!
Чтоб ПОМНИЛИ. Чтоб ДУМАЛИ. Чтоб ЗНАЛИ,
Какой ценой даётся в мире жить.
За те «дрова», что предки «наломали»,
Потомкам вечно надобно платить!
***
Путь страшен был не тем, что он – далёкий…
Я глянула на туфельки свои:
За день они истрёпаны жестоко,-
И показалось, что они – в крови!..
По землянике целый час шагали.
И, правда, что другой дороги – нет…
И за собой, шагая, оставляли
Чуть влажный и душистый красный след…
………………………………………………….
*Иосиф Каминский – 56-ти летний кузнец, единственно уцелевший из взрослого населения Хатыни, послужил моделью для создания единственного памятника на территории мемориала.
