Глава тридцать третья «Горький сопротивлялся, не отпускал»

 

 

 

 

§5. "Свадебный вечер в Горьком"

 

 

В июле 1985 года, через месяц после нашей с Ольгой регистрации, я с новой супругой приехал на время отпуска в Горький.

Мама тут же заявила мне, что негоже будет не пригласить родственников на свадьбу.

 

«На какую такую свадьбу?» — возмутился я. — Свадьба у нас уже была в Ивделе!».

«Ну на свадебный вечер. Все родственники приглашали нас на свадьбы своих детей, а мы, получается, отмолчимся?

Да и бабушки с дедушками очень рады будут присутствовать на таком вечере.

Если мы не пригласим их отпраздновать вашу регистрацию, то они нас не поймут.

Они живут прежними представлениями» — аргументировано возразила мама.

 

Как мне ни хотелось устраивать традиционную совковскую пьянку, избежать её мне всё же не удалось.

Я сдался под напором давления матери.

Мне стало жалко стариков, уже узнавших о моём бракосочетании и вполне обоснованно ждущих приглашения.

 

В список почётных гостей вошли все родственники по абрамовской (со стороны матери) и смородинской (со стороны отца) линии.

Ольга пригласила на торжество отца и мать.

 

По поводу кандидатуры Ольгиного отца мы долго сомневались.

Ольга утверждала, что он, как всегда, напьётся и испортит весь праздник.

Мои родители, напротив, настаивали на обязательности присутствия Ольгиного отца.

Делать было нечего, мы с Ольгой вынуждены были согласиться с требованием моих родителей…

 

 

В конце июля, в аккурат в годовщину свадьбы моих родителей (она у них была 27 июля 1951 года, ровно тридцать пять лет назад), все приглашённые собрались в нашей квартире на Снежной.

Стол стоял буквой «П» в большой комнате, чтобы уместить всех желающих...

 

Из своих ближайших друзей я пригласил сразу двух условных главных свидетелей: Шурика Малышева и Гошу Одинокова.

Мне хотелось хотя бы частично воздать им должное за то, что они в своё время назначили меня Главным Свидетелем на свои свадьбы.

Я посадил их по правую и левую стороны от нас с Ольгой.

 

Торжество началось...

Гости стали произносить подготовленные к этому случаю поздравления, попутно наливаясь горячительным...

Бабушка Анна Абрамова преподнесла мне кипу (ровно сто!) трёшниц, заработанных непосильным трудом (она продавала овощи и зелень со своего огорода около магазина Водников, в котором заведующей работала её сноха, жена её сына Вовы, Соня).

 

Гоша Одиноков выбрал для меня самый безыскусный подарок, дешёвую безделушку (подставку под специи), которую я помню со времени его свадьбы, где кто-то из жадноватых гостей преподнес её в качестве свадебного подношения.

 

Пьяный гражданский муж моей Тётки по отцу Маши, художник Осьминкин, был оскорблён подобной безвкусицей, он рявкнул по окончании поздравительной речи Гоши: «Дурак!».

Одиноков растерянно опустился на свой стул и расплакался от такого позора.

Я стал успокаивать своего друга, сильно расстроенного таким неожиданным оскорблением.

 

Моя двоюродная сестра, дочь тети Фаи, Анна в тот момент круто поссорилась со своим мужем, ментом Сашкой.

Правила приличия требовали от них прибыть вместе.

Анна, сидя рядом с ним, сурово молчала.

 

Сашка, в свою очередь, решил использовать удачный момент искусственного воссоединения для того, чтобы наладить отношения с Анной.

Он принялся ухаживать за строптивой женой, желая угодить ей и предупредить все её мельчайшие желания.

 

Анна грубо отмахивалась от назойливого Сашки, лебезящего перед ней.

Сашка продолжал свои ухаживания.

Анна стала орать на него прилюдно, позабыв, где и при каких обстоятельствах она присутствует.

 

Меня такое поведение Анки даже покоробило.

Но все окружающие делали вид, что не замечают ссоры между законными супругами.

 

 

Отец Ольги, как она и предполагала, напился и ввязался с разборку с тоже уже сильно пьяным Осьминкиным.

Они чуть было не подрались!

Потому что до удивления были похожи друг на друга: оба обладали сильным духом и имели прескверный характер.

Их разняли.

Я не был свидетелем их разборки, о ней мне рассказали спустя несколько дней после этого вечера…

 

 

Сашка, получивший очередной отлуп от своей благоверной, насупленной Анны, в отчаянии рванулся на балкон!

Он уже перекинул ногу, чтобы прыгнуть вниз, покончив таким образом свою жизнь самоубийством, но на балконе в тот момент курили мужики… Они вовремя подхватили на руки бьющегося в истерике Сашку и занесли в комнату, где привели его в чувство.

 

Анна никак не отреагировала на попытку мужа покончить с собой.

Она со злобным видом сидела за столом, не притрагиваясь к вину и закускам…

 

 

Все шло своим чередом.

По устоявшейся традиции все пели песни.

Среди них были «По Дону гуляет», «Вдоль по Волге-матушке реке» и, конечно же, моя любимая «Волховская застольная».

Тётя Маша, запевала Семёновского хора, инициировала песенный репертуар своим сочным, протяжным, широкодиапазонным, «ляписским» голосом.

Все — хором — подхватывали её начинания.

 

 

…Вечер закономерно подошёл к концу.

Все начали расходиться.

Дядя Женя вышел из подъезда и на асфальтовой площадке у него потемнело в глазах от непомерно выпитого…

Он потерял равновесие, а может и сознание, и рухнул в прямом положении, как оловянный солдатик, лицом в асфальт!

С высоты его роста (под метр восемьдесят сантиметров) башка имела большую вероятность разлететься на куски!

Ангел хранитель, видимо, вовремя подхватил пьянчужку.

…Всего в ссадинах и царапинах его «транспортировали» до дома, благо дом находился в трёхстах метрах от нашего, на проспекте Ленина.

 

О том, что дядя Женя спикировал таким образом мне тоже рассказали гораздо позднее.

Я ужаснулся, представив, сколько гробов могло бы быть после моей, так называемой «Свадьбы».

 

Перестал любить обрядовые «совковые» торжественные мероприятия после событий, которые мне довелось наблюдать на свадьбе моего старшего брата Саши ещё в далёком 1974 году.