Су Катя

В поселковом ДК был краеведческий музей. Нельзя сказать, что это был полностью музей трудовой славы земляков, но, как в любой сельской местности, труду было отведено значительное место.

Нас часто туда водили, и я любила туда ходить. Я вообще люблю музеи, историю и историю родной земли в частности. Ибо кто мы без корней?

Я ходила туда здороваться с родственниками. Первые походы заканчивались потом вопросами дома:

- Ба, а, ба? А ты знала Николая Блинова, первого председателя Блиновской коммуны?

- Кольку-то? Родня наша.

 

В этом было что-то от посещения кладбища. Сначала мы проходили комнату с бытом вятского крестьянина, где я чуть заметно кланялась самовару - ведерному туляку с медалями, который со слов бабушки выцыганил у неё заика Толик Ведерников и отнёс в музей от своего имени. Позже, сопоставив вводные, я с удивлением обнаружила, что это наш физрук Заяц\Ферштейн\Егорыч, по молодости лет бывший электриком и первым хулиганом на деревне.

Где-то там, в глубине комнаты, имитирующей крестьянскую избу, стояла наша прялка в ряду прочих, и льняные полотенца, вышитые Анютой-тычинкой, висели на бревенчатой стене. Всё это не многим отличалось от нашего деревенского дома, разве что лучину мы уже не жгли - при отсутствии электричества зажигалась керосинка или свечной фонарь. Утюги каслинского литья у нас валялись в ограде, мне нравилось ими играть, они выглядели как железные волки с этими треугольными отверстиями для раздувания углей - клац, клац, бонжур, мон пети Красная шапочка, ле лю гри, арррр!

Деревянная зыбка подпиралась жёрдочкой, бабушка рассказывала, что и меня в такой качали. Сама я не помнила, но в потолок был вбит крюк, на котором вполне могла висеть такая же зыбка. Я помнила только улей, в котором я сидела вместо манежа под окнами в палисаднике, и крапиву, склонившуюся над ним, да тепло от деревянных стенок и ватной подушки, пахшей медом, прополисом и воском.

Потом нас вели в музей военной и трудовой славы. Вот уж где я кланялась во все стороны - одна родня в каждой музейной витрине. Вот дед Миша, сгоревший в танке, вот дед Семён - председатель колхоза в Киселях, вот бабушка Анюта - мать-героиня, вот Герои социалистического труда, с которыми мы жили и работали рядом - здравствуйте всем.

Они образовывали такой треугольник, в центре которого оказывалась Анна Петровна, хранитель и экскурсовод, и они смотрели на неё, и сквозь неё на всех нас через витринное стекло, внимательно слушая путь трудовой славы племзавода "Соколовка".

Уходя, краем глаза я цеплялась за фото деда Семёна - его портрет с орденом Славы на груди был хорошо виден с порога - и кивала на прощание.

Полдетства я провела на фермах племзавода. На проходной четвертого отделения сидела круглая, весёлая старушка, поила меня чаем, пока я ждала мать с работы: сначала с ветлечебницы, потом с погрузки или перевески. Там всегда специфически пахло, потому что с обеих строн проходной лежали дезинфицирующие коврики. Сейчас, если мне встречается похожий запах, я тут же мысленно уношусь в свое дошкольное детство, проведенное на проходной свинофермы - травяной чай, мягкие баранки, клеёнка на столе в клеточку, главветврач, рисующий мне волка из "Ну, погоди" на листочке. Потом, став постарше, я уже сама шла с мамой на перевеску, выбраковку, погрузку. Получала в руки короткий бич, становилась вместе со свинарками и гнала отобранных свиноматок или поросят в погрузочный коридор. Ещё позже я уже пробегала через проходную рысью, здороваясь на ходу, чтобы успеть к утренней пересменке и заступить на свою смену. Где-то рядом работала Маслова, герой Соцтруда, в таких же трениках и кофтах, что и остальные, ничем от нас не отличаясь.

Потомственность и преемственность.

Мы стояли в музее, а на нас со всех стен смотрели наши соседи и родственники - труженики, воины, учителя, ремесленники, напоминая о том, что путь человеческий от зыбки до могилы должен быть чем-то наполнен, желательно такими делами, чтобы каждый твой земляк не гнушался с тобой здороваться.

Хулиган Толик Ведерников, безобразничавший в деревне, стал уважаемым педагогом, вырастившим не одно поколение девчонок и мальчишек, крепких телом и духом, умеющих бороться до конца, на собственном примере. Конечно, его боялись: он гонял бы нас по стадиону в любую погоду, если бы мог. Но его усилиями была создана такая лыжная база в школе, что потом, в университете, я испытала горькое разочарование - город нам сильно проигрывал по многим параметрам. И лыжи были разнопарные деревяшки в отличие от наших пластиковых (и нововятских, и иностранных), и читали мы поболее городских, и театр у нас был народный, и хор, и хореография, и даже немного музыкалки.

Когда моя подруга стонет мне в телеге, что не знает о чем говорить студиозам на занятиях по патриотизму, мне хочется рассказать ей об этом музее, созданном в обычном сельском поселении посреди вятских лесов, обычной сельской энтузиасткой Приемышевой Анной Петровной и обычным учителем рисования Аркадием Сергеевичем Кузнецовым с любовью к земле, на которой они живут. И пусть давно уже нет в живых Кузнецова, но до сих пор живы его ученики, а картины, написанные обычными сельскими ребятами - его учениками - маслом по холсту, висят в школьных коридорах.

Приезжая домой, я стремлюсь попасть в школу (сейчас музей размещён в её стенах), чтобы поздороваться со своими ушедшими земляками, где каждый третий - родня или сосед .

Кто мы без этой связи, что будет держать нас, когда дует ветер перемен?