Wowk

Игорь Владимирович Бахтерев (27 августа (9 сентября) (по другим данным 27 сентября) 1908 — 20 февраля 1996) — русский советский писатель и поэт, драматург. Участник объединения ОБЭРИУ.

В середине 1920-х гг. познакомился с Даниилом Хармсом и Александром Введенским. Был одним из организаторов театрального коллектива «Радикс», готовившего постановку пьесы А. Введенского и Д. Хармса «Моя мама вся в часах» (не осуществлена). В 1926 г. вошёл в литературную группу «Левый фланг», а в 1927 г. стал одним из основателей ОБЭРИУ.

В январе 1928 г. участвовал в подготовке вечера «Три левых часа», для которого разработал композицию спектакля по пьесе Д. Хармса «Елизавета Бам», а также был сценографом. На самом вечере выступал с чтением своих стихов. С 1930 г. начал печататься в ленинградских детских журналах и газетах.

14 декабря 1931 г. был арестован по обвинению в участии в антисоветской группе, сочинении и распространении контрреволюционных произведений (по одному делу с Д. Хармсом, А. Введенским, А. Туфановым и др.); 31 марта 1932 г. освобожден без права проживания в Московской и Ленинградской областях, пограничных округах сроком на 3 года.

Позже в соавторстве с Александром Разумовским написал пьесы «Полководец Суворов» (1938), «Двойная игра» (1951), «Откровение в бурю» (1962) и др. Иногда соавторы выступали под псевдонимом Б. Райтонов, а в соавторстве с Н. Никитиным — под псевдонимом Брайтон. Написал воспоминания о Н. Олейникове, Д. Хармсе, Н. Заболоцком, А. Ахматовой.

Одновременно с официозными сочинениями продолжал писать не предназначавшиеся для печати стихи и прозу в обэриутском духе. В конце 1970-х гг. сблизился с поэтами-трансфуристами (Ры Никонова, Сергей Сигей, Борис Констриктор), в 1978 г. стихи Бахтерева были впервые опубликованы за границей, а с 1980 г. он начал регулярно печататься в самиздатском журнале «Транспонанс». Первая публикация стихов и прозы Бахтерева в официальной советской печати состоялась в 1987 г. в рижском журнале «Родник». Скончался в Петербурге 20 февраля 1996 г.

Первое отдельное издание обэриутских сочинений Бахтерева на родине вышло в книгоиздательстве "Гилея" в 2013 г.

 

Один старик вместо лампы себя повесивший

 

Тихо в комнату мою двери отворяются

Тихо в комнату мою старички являются.

У раскрытого окошка ветерки колышутся

Управдомов голоса за окошком слышатся.

И крадутся старички к этому окошечку

Из кармана достают небольшие ложечки

А на ложечках сидят воробейки птички

Длинные хвосты у них и смешные личики.

Стал летать один из них ровными кругами

И летая говорил птичьими словами:

Наши берди не для вас

Ваши тверди не для нас

Мы ритать хотим как вым

Крылетать вам не дадим.

Вслед за птичкой старичок

Тоже разлетался

В подтверждение чего ложечкой махался

Завершая третий круг очень утомился

Пролетая потолок за крючок схватился.

Лампу он напоминал и висел часами

Воробей давно уснул под его усами

Тихо стало за окном голоса не слышатся

В тихой комнате моей старичок колышется-колышется.

 

ОПРОКИНУТОЕ СВИДАНЬЕ

А.А.А.

 

я стучу в твое окошко:

поле обрати в опушку,

под кустом взмахни ромашкой,

нюхай клен упавший там,

слушай крик, где спал Адам.

Но молчали перводевы,

первовдовы,

первоевы

у навесистого древа.

Вот он лес, над лесом стайка

длиннокрылых крякв немых.

По лужайке речка плещет

разгоняя щук прямых.

За тобой крылами блещет

крякв ночей усталый полк.

Скоро балка, а за балкой

птичий враг: безгубый волк.

Ты впотьмах стволы сгибаешь,

напоследок пожелаешь

снять с ветвей прильнувших сов,

свить гнездо из твердых слов.

Я смеюсь, ты повторяешь

о дневной болот красе,

убегаешь по тропинке,

опускаешься к пестрянкам,

прижимаешься к росе,

где в струях звучат тростинки,

то былинки,

то быстринки

разных форм и высоты.

Мы уложим их в корзинку

и отправим в пустоту,

тишину звериных снов,

глубину упавших в ров —

первоев,

перводев,

ночь мечтавших нараспев.

Вот и кончена прогулка

с перевернутым желаньем.

Опрокинуто свиданье,

полный чан к застолью в чайной.

Я стучу. Твой свет в окошке:

выйди-выйди,

ночь свежа,

позабавиться немножко

над лукошками

с морошкой

шумным пением быков.

Но запомни,

призапомни:

в судный день

повторять в отечестве безделица,

под конвоем девий лес

просторно молится.

За околицей

враг утроится,

потому что часто делится.

Потому что под конвоем девий храм

проворно стелется.

Там лежит,

там шуршит

другой Адам

на подогнутой спине,

над развесистой землей

в многоцветной тишине,

разноцветной темноте.

Но припомни

и запомни восемь раз:

там играет на валторне

разноцветный Оффенбах.

 

ЗРЕЛИЩЕ ВОЙНЫ

 

Столба фугасного видней

минувший час

является послушно:

простор нетоптаных полей

в последний раз

при свете душном.

Сирени буйный хоровод

садов хмельных прощальный взвод

девчат в хмелю переполох

лесов больших прощальный вздох.

Иль гор природные сеченья

поэту смирному в окно

погоды мирной полотно

природы грузное скопленье.

В ландшафте грозном

натощак

вы под скирды подруг бросали

наутро с дымом на плечах

скирдами в ряд

герои пали.

Они комдиву говорят

на диво мне

клубясь в дымах

заряд невзорванный хранят

пока дымит заря в домах.

Не взыщет пушка-миномет

взметая пепел — жар пожарищ.

Пчела бросает в ульях мед

а ты омёт

бросай товарищ.

Сюда идут полки солдат

они затворами стучат

слова надменные кричат

и шпаги в небо простирают

по столбовой пыли шагая.

В туманах пыльных танки свищут

евреев безоружных ищут.

Соседи добрые томленьем

врага встречали дробным пеньем.

Мы в бой вступили на рассвете

над рощей смерть взлетела

на север гнал осенний ветер

ее безжизненное тело.

Я грудью опустился вниз

я по-пластунски землю грыз.

Мне жизнь была недорога

прямые локти вытянув далёко

мой ангел бедный-бледный

печень выдрал из врага

а тот не ждал

победного

урока.

Пылает луч

под вечер сладкий

колес смешных мелькает

хлам.

За тенью туч

боев остатки

да останки

где танки

бродят недокрученные

пополам.

Где я стою

один в строю

с борщем в руках

сукном обжат

луной объят

от лба впотьмах

до светлых пят.

Я памятник неверных

исчислений

из преждевременной золы

еще наверное

из жести

ваты

ветра

и вогнутых зеркал

куда смотреться неопрятно

ведь неопрятен вид стрельбы

ведь неприятны запахи смертей.

 

ВОСПОМИНАНИЯ

 

Ты слышал музыку чудесней

чем хрип

и храп

хмельных предместий?

пой, малец, пей,

иль снова пой,

где за дверями, за столом

кукушек бой,

беседы гром;

“налей стакан

слепой невесте!”

летит дискант

по снежной Пресне;

стакан налит

и перелит,

тот что в утробе не горит

с запахом простецким

старикам мертвецким;

ты слышал отзвуки чудесней

чем стон колоколов на Пресне?

звучат прохожие кругами,

их поиски дренчат ногами

монашки праздной под зонтом;

скрипит гармошкою про то

купец

и рубит дом

на слом.

Большим скупцом был бородач,

пропив казне немало дач;

простерся демон здешних верст

городовой, убого черств;

трепещет нянька пухлым задом,

пройдя за дом

с ребенком рядом,

в недлинный немощеный двор,

где дворника бранится взор;

а за углом калека бедный

твердит про вздор

войны победной;

из двери в дверь

стучится плут “не верь плуту

беспечный зверь!”

В руке плута ужасен кнут,

ларнет сверкающий — в другой,

но звонок рой

ничьих монет;

гляди: грозит

во тьме разит

мечтой воздвигнутый кастет;

спешат картежники рядами

над распростертыми домами;

пиковых дам валет свалил

к ним прикасаясь палкой

гадкой.

Ту песнь принес швейцар Вавил

смысл излагая кратко;

нам дев не жалко

их балет

кароль топтал,

еще валет

да бабий туз.

А банк прибрал

один кадет,

карманом пуст,

душою вял;

уж много лет

кароль украткой

свершал налет

на девок тех

в час упоительных утех;

а в подворотню голос гладкий

о булках сладких

весть несет;

там повариха на ветру

толкует повару Петру

опять про голых

телом кволых

тещ прескверных

вдов неверных;

но тощий повар безответен

не любит он

про тещу сплетен;

бывало спит

и видит сон:

пернатый кит,

где крыши склон,

кому-то

с Пресни

перси

жмет,

слюны вкушая пресный

мед;

таков его во сне доспех,

совершавшихся наспех

утомительных утех;

звук “зра и рэ”

цыганской песни

послушай на заре

морозной Пресни.

 

ВЕЧНОСТОЯЩЕЕ

 

Оно шагало по необъятному простору

пространству

ничего не имея

позади

впереди

в глубинах его ни с чем не соизмеримого тела

шагало и шагало

уже тогда потеряв самое необходимое

для всего что глотает

что поворачивается

поначалу это были уши

возможно длинные

возможно покороче

затем всевозможное другое

носоглотка и нос

глазницы и глаза

имеются данные даже о гремонофобии

и все же оно ступало

иначе не могло

продолжая помахивать руками

то другими равнодействующими сочленами

вскоре

(спустя лет 130)

рук тоже не стало

они превратились в щеки

и тут же

(лет через 150)

окаменели

зато оставались ноги

три упора

но и они стали постепенно затвердевать

сменилось тысячелетие

и тогда окаменело многое другое

яйцо головы

горло

шея

плечи

главные три ступни

три пятки

теперь окаменело всё

тогда-то не осталось и последнего

самого последнего

наипоследнейшего

называемого движением

вперед

назад

движением вбок

значит не двигалось ничего

кроме ядликов

произносивших на окаменевшем затылке единственное

доступное тем крошкам созвучие

3 Р Ю

пока эти гномики

пернатые карлики

навозные блохи

у к в а л ь з и к и а н и

не разложились

там

в далеком необъятном просторе

пространстве

оставив после себя тишину

а та окаменелость на которой они еще недавно

суетились

(по мировому исчислению назад лет 800)

она

продолжала стоять

продолжает стоять

будет стоять всегда

всегда

вечно

аминь

 

* * *

Вращаясь в памяти приятно

Вы думаете о капрале

Его давно вы не видали

Пред вами лик встает прекрасный

То бред больной, то миг опасный

То подпоручик Иванов

Наш современный Казанов.

Но и другого помнит Настя

Он невысок, он полон власти

Над кредитором и купцом

И над Венерой пухлой частью

О дева, не умри от счастья!

Ты помнишь, Настя, отчий дом

И за обеденным столом

Полковника с кривым лицом.

То Тризнов, Настя, он смешон

Как всякий, кто в тебя влюблен

Его уж нету в Петербурге

Он проживает в Магдебурге.

Нет я не скрыл луны сиянье

Ребенка мертвого стенанья

И крики доктора впотьмах

Еще во лбу надежда млеет

И головешкой скверной тлеет

В моих стареющих руках.

Ты, Настя, темная невзгода

Как петербургская погода,

Давай взойдем на перекресток

Где столб стоит большого роста.

Смотри, весна на оселке

Летает в красном кушаке.

По небу плавает природа

Забудь людей мужского рода.

Забудь капрала тучный стан

И мы поедем в Туркестан

Там вдалеке от суеты

Мы будем есть с тобой цветы

Глотать соломку на лету

Купаться в ледяном пруду...

Настасья слушать не хотела

За скулами капусту ела

О баржу долго ухом билась

И к вечеру на старой Пряжке

В лохматый веник превратилась.

 

***

узнай меня

во тьме огня

я неба крот

годами пел

на сковородке лет

пришел наоборот

без уха безо лба

с нежнейшей пяткой

горести поэт

узнай меня

 

ВАРВЫРА

(сатира)

 

Давайте пойдемте

На берег Фонтанки

Взойдемте на мост

Распивая октавы

Отчалит Варвара

От ближней стоянки

К мосту приплывет нарушая речные уставы.

Давайте возьмем

По лампадке украдкой

Давайте зажжем

Огоньки на мосту.

И вымолвим кратко

О желании сладком

Встречая Варвару на сухопутном посту.

Варвара под мост проплыла горделиво

На нас не глядела

Плескалась игриво

И долго мы слышали шорох весла

Варвыра как рыбка в Неву уплыла.

Выходит мы зря на Фонтанку пришли

Выходит не к месту лампадки зажгли

В смешном положеньи

С огнями стоим

Смешными глазами на волны глядим.

Давайте уйдем поскорее с моста

Картина для нас и ясна и проста

Кто хочет налево

Кто хочет направо

Мы верно ужасно смешная орава.

Один из нас — толстый другой — слишком длинный

У третьего бантик подвязан аршинный

У четвертого ноги вместо ушей

У пятого примус вместо очей

У шестого оглобля заместо плеч

А седьмой хромает и хочет лечь.

Варвара, Варвыра твоя амбиция

Отбила надолго охоту жениться нам.

Мы жизнь одинокую будем влачить

Сердечные боли

Сердечные моли

Сердечные манны

Сердечные банны

Бесцельно лечить