Мелькир

Подол — это сказочное место, где старинные приземистые, но не потерявшие былого шарма дома в два-три этажа весьма гармонично соседствуют с новыми, современными титанами в двадцать-тридцать.

 

Маленькие извилистые улочки напоминают порталы. Свернул не туда — и оказался в незнакомом месте: вместо торгового центра вышел к скромной церквушке с зелёными куполами.

 

А ещё, если покинуть логово современного железного дракона — Метро, пройти через небольшой скверик с памятником великому гетьману и свернуть чуть направо, то оказываешься волей чудесного портала не только в другом месте, но и в другом времени.

 

Андреевский спуск — здесь живут разные эпохи, даже воздух пахнет не выхлопными газами мегаполиса, а сеном и нагретыми на солнце камнями. Вся дорога в гору вымощена булыжниками.

 

Подумать только, ещё в начале прошлого столетия — это был прорыв в улучшении состояния местных дорог — дорого, но надёжно и вековечно. Теперь телега не тонула в лужах или размокшей грязи, а уверенно отбивала в такт подковам мелодию о камни. И это без всяких современных амортизаций. Могу себе представить, какой кайф такая прогулка представляла для позвоночника. Но наши предки были довольны подобным новшеством.

 

А сейчас по брусчатке катятся нашпигованные всякими удобствами мерседесы и порше.

 

Старинная каменная дорога источает какую-то магическую энергетику. Даже несмотря на то, что сами булыжники уже несколько раз меняли. С удовольствием бы разулся и прошёлся тут босиком, ощущая шершавые прикосновения камней. Но это будет странно выглядеть: мужик, посреди столицы, идущий без обуви в полдень. Пусть и людей сейчас немного.

 

Нынче Андреевский пуст. А ведь не так давно тут буквально кипела жизнь: прогуливающиеся по городу гости и просто жители, торговцы различными сувенирами, многочисленные зазывающие всевозможными пёстрыми вывесками кафешки, где в час пик не сыщешь места, чтобы на обеде перехватить чашку кофе и пляцик. Сейчас там сидят редкие посетители — места вагон. Но я спешу.

 

Можно было бы воспользоваться транспортом, чтобы добраться на гору, где находится клиент. Но не могу отказать себе в удовольствии пройтись по этой дороге, подышать неповторимым воздухом, что полнится духом других эпох.

 

Вот, почти в самом низу, памятник Вертинскому, что распрямился в образе Пьеро. Огромные пуговицы на балахоне и смешные рукава-клёш контрастируют с печально-задумчивым выражением лица.

 

А если подняться чуть выше, можно увидеть булгаковский домик… Небольшая двухэтажная постройка жёлтого цвета с зелёной крышей, выполненная ещё в царском стиле. Андреевский спуск тринадцать.

 

Сразу вспомнились несколько недавних заметок из соцсетей о Булгакове, Пушкине, Лермонтове, Франко, Лесе Украинке…

 

Тяжко вздыхаю, но не от того, что приходится под лучами палящего солнца карабкаться на гору с рюкзаком, туго набитым инструментами, а от вскипающего внутри когнитивного диссонанса.

 

Да какая же сволочь разбила лиловый шар?! Отчего люди переполнились ненавистью друг к другу? А ведь она не способна породить ничего хорошего, способна только множиться в геометрической прогрессии и плодить свои уродливые формы.

 

Именно она обесценивает культуры одним махом. Но ведь не могут сказки Пушкина, наполнявшие волшебством кажущееся таким далёким детство, в один миг стать чем-то плохим и нецензурным, запретным, табуированным, как и не может быть второстепенной феерия Леси Украинки, которую нам вслух читала перед сном бабушка.

 

Разве можно отказаться от близкой бунтарскому пубертатному духу поэмы Лермонтова «Мцыри», которую выучил наизусть целиком, вместо предложенного школьной программой отрывка? Когда, уронив на пол челюсти, мою декламацию, не перебивая, слушал весь класс, включая учительницу, на лице которой застыло искреннее удивление.

 

Или можно забыть хитрого фарбованого лыса, который во все времена так часто встречается нам и в человеческом обличии?

 

Это всё заносится в генетический код, становясь родным и любимым. Это превращается в духовный орган, ампутация которого может привести к инвалидности… Дефектности интеллектуальной и моральной. А возненавидеть культурное наследие, это значит, возненавидеть самого себя!

 

Тринадцатый номер остался ниже вместе с горчащими в душе мыслями. Дальше брусчатая дорога петляет, делает несколько изгибов, всё выше и выше в гору. А на самом её пике расположилась Андреевская церковь — «детище архитектора Растрелли…» — фраза, часто звучащая из громкоговорителя туристической компании на вокзале.

 

Под холмом, где находится это чудо архитектуры — аллея художников. Тут и выставка, и ярмарка в одном. А ещё можно понаблюдать, как творятся шедевры.

 

Сейчас и тут пустовато, не кипит, не бурлит, а вяло тлеет жизнь. Но даже этого движения хватает, чтобы согреть цепенеющее от безнадёжности сердце.

 

Помню, как два года назад мы ходили тут с племянницей, которая мечтает стать художницей. Я показывал ей картины, коих на аллее тогда было в разных техниках множество. А она говорила, что это всё уже отживающие своё архаизмы, и будущее за планшетами. Зачем ей кисть — если можно ловко управляться пером.

 

А потом, почти в самом конце, у лестницы, ведущей к подножию старинного храма, мы увидели раскладку с керамическими украшениями и сувенирами. За импровизированным прилавком стояла моторная бабулька, одетая в вышиванку и юбку в народном стиле, на голове красовался цветастый платок, завязанный по-старинному. На блузке красовались диковинные цветы, преимущественно в красных и синих тонах. А на юбке переплетались ромбические узоры в красном и чёрном, точно спирали ДНК. И, наверное, так оно и было, ведь что, как не этника — генетическая память народа и его культуры.

 

Старушка первая начала диалог:

 

— А ви знаєте, що це за споруда? — суховатый палец указывал на, казалось, реющее в облаках, здание Андреевской церкви.

 

— Так, це Андріївська церква! — ответила племяха.

 

— Ні, дітки. Подивись уважніше, — старушка прищурилась, — це космічний корабель, який пращури залишили нам. Бачиш, он посередині сам корпус, а з боків двигуни, які мають підійняти його до неба.

 

Мы с малой переглянулись, одарив друг друга саркастическими ухмылками.

 

— Так… Але ми все забули… — вздохнула бабушка, устало махнув рукой.

 

Племянница заинтересовалась одним из сувениров, которых было много на прилавке — глиняным колокольчиком, оттуда во все свои протуберанцы улыбался древний огненно-красный Ярыло. Сам же сувенир подвешивался за серо-желтоватую бечёвку, а язычком служил небольшой лакированный глиняный шарик на аккуратном сером шнурочке.

 

— Подобається? — спросила старушка.

 

Племяха кивнула головой.

 

— Це оберіг. Таке раніше підвішували над немовлятами, кріплячи на крюці зверху колисанки. Він веселив малечу й відганяв нечисту силу. Оберігав. Бери, дитино.

 

Племянница схватила заинтересовавший её сувенир.

 

— А скільки коштує? — спросил я.

 

Старушка засмеялась и ответила:

 

— Оберіги не мають ціни у людському розумінні.

 

Я молча вытащил крупную купюру и протянул старушке.

 

— Я кажу, дзвоник не має ціни. Це оберіг. Гроші тільки зіпсують його сутність.

 

Я всё-таки сунул в суховатую ладошку деньги и сказал:

 

— А це не гроші. Це енергія. Вона може перетворитися на глину для нових виробів. Або на фабри. Або… на смачну вечерю…

 

Старушка улыбнулась:

 

— А ти розумник… Оберіг буде працювати. Ви йому сподобалися.

 

Я было хотел прикупить и себе кулон в виде сварожьего колеса, но племянница отвлекла и потянула вверх, по ступенькам, чтобы побыстрее посмотреть церковь.

 

Пытаясь поспеть за ней, решил, что куплю в другой раз. Но с тех пор больше никогда не встречал эту старушку. Ни в тот день, ни в другие.

 

А оберег действительно работал. Первый раз я обратил на это внимание, когда в поезде, где малая ехала с одноклассниками на экскурсию, вагон обчистили цыгане, а её рюкзак остался нетронутым. На дне его лежал в коробочке с бархатными стенками старушкин колокольчик.

 

Во второй раз волшебный звоночек сработал, когда оборвалась верёвочная лестница, брошенная через реку с крутыми берегами, а рюкзак, где лежал заветный предмет, зацепился лямкой за оказавшийся весьма кстати крюк, что намного смягчило и сделало плавным падение.

 

В третий раз он сработал, когда племянница ехала в эвакуационном поезде, и совсем рядом с путями пролетел реактивный снаряд, не задев состав, а только напугав свистом и грохотом от взрыва где-то позади.

 

Я мотнул головой. От воспоминаний оторвала разорвавшаяся прямо на кармане белой рубашки чёрная бомба, пущенная каким-то пернатым истребителем, удобно и безопасно устроившимся в густой кроне клёна.

 

«Ладно, пора двигать булками, клиенты заждались», — подумал я, брезгливо скидывая остатки «снаряда» влажной салфеткой. Ступеньки, несколько минут — и вот она, красавица, Андреевская церковь.

 

«Ну что, космический корабль предков, будем пытаться тебя запустить?» — мысленно шлю вопрос величественному зданию.

 

А вот и окошко кассы.

 

— Мастера связи вызывали? — улыбаюсь женщине средних лет, которая безразлично смотрит на меня, но после вопроса явно оживляется.

 

— Да, у нас что-то сегодня не работает терминал…