Сибелиус
Мир её чист и наполнен прекрасным неведеньем мира, распятого рунами, сурами, ведами…
Она могла обойтись без всего. Ей хватало себя и леса.
Наденет наушники, включит Сибелиуса,
юркая, чернобурая, вот такая себе лиса –
и катит на велике, наматывая на колёса
глину дней, песок времени, солнца косы,
что ласково падают в ноги, тонут в росах.
Всё её. Всё в копилку её, в багажник –
будь то листик сухой и почти бумажный,
или дуб, основательно и винтажно
простирающий важность свою дебелую
на четыре стороны света белого,
оттеняемого птицами да омелами…
Он смотрел на неё – иногда вскользь, но чаще всего внимательно,
находя что-то важное в этом простом занятии.
Подойдёт, бывало, глубокой саамской ночью к её кровати,
постоит тихо, поправит прядку сбежавшую…
Откроет окно, почистит луну от ржавчины,
налегая на совесть, мол, хватит уже, не жадничай,
у тебя этих снов котомка полная:
– Ну, давай-ка, – развяжет привычно, найдёт искомое,
отогреет попутно кого-нибудь босикомого,
что-то вспомнит, улыбнётся в усы густые,
позвонит Сибелиусу, спросит:
– Ты ли?
Начнут на финском, попрощаются на латыни…
Марья-Лии́са – юная, чернобурая –
спит легко, по-лисьи свернувшись в клубок.
Сон её тих и пока что не тронут бурями.
Девушке снится музыка, лес и Бог.
