Чернова

Не все рассказывать о фильмах, что вызывают в глубинах моих глубин пронзительное горестное изумление. И не каждый день смотреть антологии режиссеров, в авторском взгляде которых, словно в серебряном зеркале, отразились все синдромы и все симптомы проходящего времени. Да-да, не Дюмоном единым. И пусть последние статьи неумолимо устремляют нас на новое знакомство с Финчером, можно вспомнить и о хорошем. Ладно-ладно, хорошее — понятие крайне субъективное, у каждого свое кино и не всё то золото, что не тонет. Однако. Пусть некоторые высокопарно требуют бездн несуществующего смысла (несуществующего и — несущественного к тому же, ибо ответ на главный вопрос жизни, вселенной и вообще по-прежнему 42), пусть другие ратуют за хлеб и зрелища, пусть третьи смотрят свои картины про любовь/войну/мстителей/whatever, - «люди не могут согласиться друг с другом практически ни в чем. В конце концов, это их дело» (с).

 

Мне же нравится одна пьеса. Нет, не так. Мне нравится экранизация одной пьесы, именно с этой труппой, именно с этим саундтреком и именно с этим теплым ламповым дубляжом, когда Зиновий Герд неподражаемо спрашивает любезное семейство «Что же, мы будем вешать елочные украшения или — друг друга?». И речь, само собой, о пьесе Джеймса Голдмена «Лев зимой» и о фильме 1968 года.

 

Итак.

 

На дворе замка Шинон рождество тысяча сто восемьдесят какого-то года, в Англии правит Генрих II, который «всю жизнь интриговал, предавал и выворачивался, поэтому он — король и ему пятьдесят». И всё бы ничего, быть королем в пятьдесят не такая уж и большая проблема. Проблема быть королем в пятьдесят, когда у тебя три взрослых сына. А у Генриха версии 2.0 в тысяча сто восемьдесят каком-то их, взрослых, как раз трое: Ричард (который Львиное сердце), Джеффри (видимо, Рыжий) и Джон (который Безземельный). И каждый из них, конечно, хочет стать королем после того, как папенька успокоится под надгробием в аббатстве Фонтенвро. Поэтому они треплют папеньке нервы по мере сил (а сил, как говорил Гоша Куценко в трешевом боевике нулевых, у них — немерено).

 

И всё бы опять ничего, Ричард — старший, как будто бы достойный, пусть и остается на хозяйстве. Но именно здесь всё запутывается. В больших семьях всё всегда запутывается. Ибо у Генриха Второго Плантагенета есть еще и жена. И жена эта — Алиенора Аквитанская, бывшая супруга французского короля (развелась, а после он сам как-то умер), владелица громадного, политически весомого куска средневековой карты и женщина-динамит. По причине своей взрывоопасности она вот уже десять лет сидит в комфортабельном заточении и заточил ее в это комфортабельное заточение, как ни странно, Генрих Второй Плантагенет. И поскольку Ричард — это мамин сын, и мама желает видеть его королем, то папенька против Ричарда и за Джона, если переводить на русский, за Иоанна, то есть, словно в хорошей сказке — за младшего Ивана-дурака. Ситуация усложняется тем, что у как-то там умершего французского короля успевает подрасти новый французский король — Филипп, тоже версии 2.0, и Филипп требует женить Ричарда на своей французской сестре, как было оговорено триста лет назад, признать наследником, либо вернуть взад Верден (тоже кусок средневековый карты). Ради переговоров (или на свадьбу) он и приезжает на Рождество в замок Шинон. Ситуация становится совсем некрасивой, ибо у французской сестры в это время любовь во все поля с Генрихом II Плантегенетом. Действующие лица собираются на дворе с курами и собаками (средневековье, что вы хотели). И всё это про историю (то есть, действительные исторические факты из учебника, с некоторыми нешекспировскими вариациями).

 

Так вот.

 

Фильм (и сама пьеса) не про историю, не про Генриха II, не про мятеж его сыновей и не про его противостояние с Филиппом Французским. Потому что ради создания видимости королевской фамилии из заточения на время Рождества освобождается Алиенора, Женщина (с большой буквы), и начинается филиал ада в отдельно взятом семействе. Тот самый, который муж и жена — одна сатана. Знаете, я видела еще один фильм, где этот филиал разворачивается в полную силу, там сценарий и проблематика несколько другие, но суть похожа - «Кто боится Вирджинии Вулф?», потрясающий перформанс двух актеров. В «Льве зимой» труппа еще сильнее, на мой взгляд, они просто великолепные и в свете тех чувств и тех мыслей, которые они играют, их исполнение приобретает щемящую пронзительность.

 

Ясно, что Голдмен писал о современниках, вытащив из учебника подходящий контекст. Суметь такое, на самом деле, замечательное качество драматурга. Но дело в том, что всё, о чем он написал, и всё, что великолепно отыграла именно эта труппа, в каждом действующем лице, в каждом аспекте, - ecce homo, слишком homo, вневременное и вечное, возможно.

 

Бремя страстей человеческих?

 

Конечно, да.