Лаврик Андрей

I

 

Леонардо - один из тех людей, которых моя учительница литературы называла «илитой». Есть в общественном срезе бесполезная прослойка, гордо именующая себя определением «интеллигенция», которая само слово пишет с двумя-тремя ошибками. Не верите? Вот и зря. Один мой знакомый однажды допустил в этом термине сразу пять ошибок - написал «интилегентцыя».

Неизвестно, чем думали родители парня, называя его столь экзотично. Судя по имени, стезя его лежала либо в актёры, либо в художники, либо в черепашки ниндзя. Талантами Лео не блистал, а жить с крысой-сенсеем в канализации не хотелось. Посему пошёл в искусствоведы. Это был брак по расчёту. Особой любви к творчеству не испытывал. Прельстился перспективой получать деньги за навык с умным видом говорить ни о чём. На занятиях преимущественно отсыпался после студенческих пирушек, которые сам же закатывал. В редкие моменты бодрствования цепкий ум парня нахватался поверхностных знаний о живописи, кино и литературе. Подобно насекомому водомерке, скользил он по поверхности огромной реки мировой культуры, ни разу не удосужившись окунуться в её глубины.

К окончанию обучения наш герой мог рассуждать о любой книге, никогда её не читав, давать экспертную оценку картинам, ничего не соображая в живописи, и сыпать фамилиями кинорежиссёров, не смотрев ничего из их творческого наследия.

Словом, Леонардо присоединился к обширной общине «коекакеров» - людей, знающих своё ремесло кое-как, да по чуть-чуть наслышанных о всяком разном. Для разгадывания кроссвордов навык, конечно, ценный. Вот только называть себя профессионалом с такими знаниями – тяжкий грех против истины. Та же учительница литературы метко звала таких «профессиАнальчиками» - потому что всё у них через бабу Женю, ну то бишь через место, которое находится чуть ниже поясницы на карте анатомической географии.

Получив диплом, Леонардо вернулся в родной город Двоеводск, знаменитый разве что своими минеральными лечебницами.

 

II

 

Каждый год подлечиться сюда приезжали сотни тысяч людей со всей страны и даже из-за её пределов. По своим химическим характеристикам местные воды являлись уникальной панацеей от множества болезней. И когда несколько лет тому назад в городе сменился мэр, новичок наивно полагал, что озолотится на хлебном месте. Не тут-то было! Оказалось, что многочисленные здравницы города не просто являются частной собственностью, но и юридически зарегистрированы в других, более крупных, городах. Так что даже налоги не капали в местный бюджет. Крышевали хозяев санаториев солидные дяденьки из столичных госструктур. Так что «наезд» с требованием мзды был чреват получением не самой мзды, но рифмы к данному слову. Погоревав, градоначальник принялся искать альтернативные источники заработка там, где ищет их всякий современный человек – в гугле. Там он наткнулся на занимательную историю о мэре испанского города Бильбао, который спас населённый пункт от банкротства, открыв музей современного искусства. Идея показалась чиновнику перспективной. Более того – спасительной. Иностранцы, приезжающие лечиться, не преминут посетить культурное место. Все в выигрыше: гости города обогатятся духовно, а власть – материально.

На объявление о поиске специалиста в столь специфической сфере деятельности, откликнулся молодой человек c редким в здешних широтах именем Леонардо. Впечатление он произвёл положительное. Ворковал о силе искусства, заливался соловьиными трелями о великой миссии вырвать наш народ из хищных лап консюмеризма, приобщая людей к прекрасному. Большинство слов мэр не понял, что очень ему понравилось.

- И наш проект станет успешным? – аккуратно поинтересовался представитель власти.

- Будет круче, чем Бэнкси! – поспешил уверить инвестора вчерашний студент.

- А это ваше Бэнкси хорошо продаётся?

- Искусство – бесценно! – патетично пожурил собеседника молодой человек. Почувствовав, что перегибает, тут же, как бы невзначай, присовокупил, – Но, да, на кону миллионы.

- Долларов? – оживился государственный служащий, которого от этой мыли бросило в пот.

- Спасённых душ! – продолжал придерживаться выбранного образа Леонардо. – Ну и вечнозелёных бумажек, разумеется, тоже. Так я получил работу?

- Да-да, конечно. – энергично пожал руку нового сотрудника мэр. – Идите в отдел кадров. Он на третьем этаже. Там сидит Светочка – такая жопас … кхе-кхе … то есть фигуристая барышня. Оформит вас. Приступаете с завтрашнего дня. Да что там! Пишите заявление сегодняшним числом.

 

III

 

Обладательница пышных форм Светочка произвела на молодого человека куда меньшее впечатление, чем сгорбленная под непосильной ношей финансовой отчётности престарелая бухгалтерша Зинаида. Совсем не потому, что Леонардо отличался извращёнными вкусами и пристрастиями. Просто принадлежал он к абсолютному большинству манисексуалов – людей, которых больше всего возбуждают деньги. Именно Зина своим писклявым голоском с лёгкими нотками старческой хрипотцы отдавала приказ об очередном финансировании статьи городского бюджета «Строительство объектов социально-культурного назначения». Следует заметить, суммы эти были совсем не мизерные.

Под помещение будущего музея был выделен комплекс строений заброшенного санатория на окраине. Для начала провели косметический ремонт фасадов, памятуя о важности экстерьера. Стены и крыши обтянули большими кусками блестящей жести. По сути сплагиатили идею упомянутого выше испанского музея Гуггенхайма. Когда градоначальник обратил внимание на сходство с виденными в интернете фотографиями, в ответ получил дежурное оправдание всякого любителя спиратить достижения больших умов:

- Естественно, похоже! Я же вдохновлялся идеей архитекторов из Бильбао.

Стоит отметить, что на выборе материалов схожесть заканчивалась. Ибо если оригинальный музей со стороны похож на огромный блестящий корабль, то расставленные по периметру здания бывшей здравницы скорее напоминали выброшенные за ненадобностью металлические унитазы, которые каждый из нас имел сомнительную радость брезгливо наблюдать в туалетах отечественных плацкартов.

Далее перешли к внутреннему ремонту.

По сложившейся веками неписанной традиции, две трети финансирования осваивал через откаты мэр. Затем ещё две трети от оставшейся трети прикарманивал Леонардо. Освобожу вас от мучительных математических изысканий, подсчитав, что в итоге на громкий проект поступало чуть больше одной десятой части от первоначальной суммы. Если быть уж совсем точным, то в дело шло 11,11 процентов бюджета.

Почесав репку, будущий директор музея отыскал в районе всеми забытую экспозицию доисторических экспонатов: имитацию наскальной живописи, изображение неандертальцев, убивающих мамонта и даже несколько весьма недурно сделанных фигур кроманьонцев, высекающих с помощью камней огонь у большого кострища. Во имя искусства и по велению главы района, музейные древности перекочевали в Двоеводск. Фактический бюджет составил сто грамм и пирожок. По документам, само собой, провели огромные суммы на приобретение и транспортировку предметов культурной ценности.

Интерьер второго зала решено было выполнить в стиле позднего барокко с элементами изысканного стиля ампир. Получилось «дорого-богато», как выразился один из прорабов. Если бы мужчина обладал словарным запасом пообширнее, сказал бы что-то вроде: вычурно и помпезно. Стулья из красного дерева с изогнутыми ножками, столы с перламутровыми вставками, мозаичные окна, мраморная колоннада и, конечно же, декорированная имитацией сусального золота лепнина с виноградными гроздьями и ангелочками. Демонстративная роскошь, склонная к излишествам, настолько понравилась мэру, что он отпраздновал в этом зале юбилей супруги, и после этого проникся к Леонардо настолько безграничным доверием, что перестал посещать строительство, ограничившись подписанием платёжных поручений банку о выдаче всех необходимых средств.

Третий корпус заполнили списанными станками и устаревшими конвейерными линиями, экспроприированными за ненадобностью у заводов и фабрик города.

Дальше фантазия покинула мастера, и помещение бывшего спортзала долго пустовало. А так как вдохновение, перед тем, как уйти, прихватили с собой остатки осторожности и осмотрительности, то Леонардо купил огромную плазму во всю стену, а также игровую приставку «Sony PlayStation» последней модели. Не видя смысла дальше снимать квартиру, перевёз сюда и все свои нехитрые пожитки.

Последнее – пятое здание - не удосужились даже обтянуть железом, как остальные. Так и стояло оно – похожее на чужеродный гнойный фурункул на примарофеченном, напудренном лице территории музейного комплекса. Двери покосились, потолки облупились, а крайняя стена – так и вовсе наполовину развалилась, обнажая вид на небольшую полянку, густо заросшую сорняками.

Всё дело в том, что человек искусства от недавнего времени впал в затяжную депрессию. Виною всему проклятое знакомство с так называемым главой крупной инвестиционной компании. Он тоже весьма убедительно сыпал терминами из своей области знаний: фьючерсы, венчуры, биржевые облигации. На каком-то этапе Леонардо услышал о возможности вложиться в новую криптовалюту, сулящую девяносто процентов рентабельности на вложенный капитал. Устоять было невозможно. Он сам предложил забрать собственные накопления и прибавил к ним бюджетные деньги, предусмотренные на дальнейшее строительство. Как нетрудно догадаться, словоохотливый бизнесмен вскоре пропал с радаров, вместе со всеми до копейки средствами.

Под тяжестью надвигающейся перспективы тюремного заключения директор недостроенного музея просрочил все термины сдачи объекта и жутко запил. Одним прекрасным летним утром из состояния алкогольной кататонии его вывел звонок градоначальника:

- У меня прекрасные новости, дружище! – голос в смартфоне переходил на визжащий от радости поросячий фальцет.

- Слу - ша - ю, - с трудом вымучил по слогам искусствовед, шаря рукой под кроватью в поисках спасительной жидкости. Во рту было так сухо, словно в пустыне Сахара, которую ещё и засунули на просушку в огромную газовую плиту.

- На открытие приедут журналисты из всех самых влиятельных издательств в сфере культуры. Вечером лично еду с караваем встречать корреспондента из «New York Nimes». У нас получилось, Лео! Наша жопа мира послезавтра станет его лицом!

- По-сле-зав-тра? – апатично повторил парень, словно пытаясь распробовать на вкус слово, каждая буква которого горчила.

- Ну конечно же! Завтра открытие. Следовательно, статья выйдет на следующий день. Как хорошо, что удалось вовремя закончить все приготовления. Покажешь, чем там собирался меня удивить. Господи, как же не терпится войти в историю.

Внезапное прозрение в пустой голове Леонардо ударило в большой медный колокол: БАМ – он вспомнил, как на прошлой неделе отрапортовал начальнику об окончании работы. БАМ – осознал, что мэр собирался приехать, чтобы осмотреть результат, но был остановлен заверениями, что готовится сюрприз, который лучше увидеть позже. БАМ – в голове возникло слово, созвучное с «молодец» и «холодец», но начинающееся с упоминания итальянского города Пизы, что в Тоскане.

- Ау! Ты в порядке? Леонардо? Всё ведь готово?

- Да-да. Что-то со связью, – пришёл в себя культуролог.

- Завтра утром жди делегацию. С тебя презентация нашего великого проекта. С меня – банкет. Всё! Пока. Целую-обнимаю.

Какое-то время будущий подсудимый по инерции слушал тишину в трубке. Ладно бы местная комиссия приехала. Возможно, скандал удалось бы замять. Но иностранные журналисты! Да уж. Единственной статьёй, с которой свяжут его имя, будет статья криминального кодекса за растрату государственных средств.

Леонардо почувствовал, как вмиг протрезвел. Если со строительством уже ничего поделать было нельзя, то это дело было поправимым. Собрав остаток налички, директор музея отправился в центр города с целью поскорее напиться.

 

IV

 

Предусмотрительно приобретя сразу две бутылки виски, Лео примостился на набережной. Утреннее солнышко весело играло на спокойном плёсе реки, разбрасывая сотни слепящих бликов.

Спешащие на работу прохожие осуждающе косились на запухшего парня, который забыл закупиться закуской и пакетом, и теперь просто сидел, прижимая к себе алкоголь. Взглянув на это со стороны, подумал, что похож на мадонну, прижимающую к груди младенца на картине

Рафаэля. Или Караваджо. А может, это был Микеланджело. Нет, тот больше по скульптуре выступал. Впервые в жизни выпускник института искусств пожалел, что плохо учил матчасть. Даже достойная аналогия безжалостно ускользала от него.

Поймав на себе очередной «громкий» взгляд, гласящий: «такой молодой и уже конченый пьяница!», - Лео взял в каждую руку по бутылке, и поплёлся туда, где заканчивалась тротуарная плитка. Перелез через невысокое бетонное заграждение, разорвав футболку, продрался сквозь кусты шиповника, миновал небольшую рощицу, и уселся прямо на берегу реки у большой мусорной свалки, которая ежедневно пополнялась всё новыми отходами жизнедеятельности города.

- Доброе утро, внезапный гость! – послышалось откуда-то сверху.

Наведя резкость, молодой человек увидел на вершине самой большой кучи хлама тёмную стройную фигуру. Причудливое солнце со всех сторон обрамляло мужчину, делая похожим на святого с росписи Сикстинской капеллы. Или собора Святого Петра? Недостаток знаний вновь ввергал парня в отчаяние, разламываясь, словно тонкий лёд под ногами грузного путника. Что там – под этим миллиметровым налётом знаний? – мрачная пропасть невежества. Наверное, это и есть ад – ничего не знать о мире, в котором столько интересного.

- Глухой, что ли?!? К тебе обращаюсь. – подошедший оказался вполне земным бездомным забулдыгой. – На нового жителя свалки, вроде, не похож. Хотя, в нашем мире от павлина к общипанной курице путь не долог. О-о-о! Да у тебя и портал в новую реальность имеется.

- Чего? – не сразу понял Леонардо.

- Бухлишко! – указал на вискарь бродяга. – Телепортирует по социальной лестнице со скоростью света. Я – Михалыч! Вроде как здешний смотрящий.

- А за чем тут смотреть?

- За нашей небольшой общиной. Я раньше учителем был. Труды преподавал. Видать, организаторские способности остались.

Гость пригляделся к хозяину этого места. Одежда на том была старенькая, но чистая. В остальном – обычный дед, каких миллионы. Разве что не очень аккуратно побрит и давно не стрижен.

- Я из-за него, проклятого, сюда и попал, - снова кивнул на алкоголь. – Дочка выгнала. И я её, в общем-то, понимаю.

Уловив намёк, молодой человек открыл бутылку и протянул её новому знакомому. Тот сделал несколько жадных глотков. Затем поднял брошенную на землю пробку, и отнёс её к общей куче, пояснив:

- Не хорошо.

- Что не хорошо?

- Гадить там, где живёшь, не хорошо. Если, конечно, не имеешь удовольствие быть прописанным на мусорной свалке. Ой, дорогой, люди порой такое выбрасывают! Можно жить - не тужить. Правда, Сеня?!?

Откуда-то издали послышался хриплый бас:

- Правда, Михалыч! Зырь, чё отрыл!

Обладателем голоса оказался низенький лысый человечек, похожий на толкиновского хоббита. Или это Лавкрафт написал? Нет, точно - Джон Рональд Руэл Толкин. Имя ясно всплыло в памяти. А экранизировал режиссёр Питер Джексон. Кое-что парень таки помнил с занятий. Это его слегка приободрило. Хорошо, когда есть хотя бы малейшие основания себя похвалить. Отсюда и к самоуважению недалеко.

Хоббит Сеня притащил с собой недоеденную банку сардин. Они с Михалычем угостились. Леонардо брезгливо отказался.

- Хорошо у нас. Поел – да и спи себе. – резюмировал основной принцип своей жизненной философии коротышка.

Вскоре к трём товарищам присоседилась женщина, словно луковица, наряженная в добрый десяток латанных-перелатанных юбок и платьев. Её Лео сразу же узнал. Старушка была местной знаменитостью – лет двадцать тому назад заняла вакантное место городской сумасшедшей. Часто дети толпами следовали за ней, дразня и кривляясь. Кажется, её заболевание называлось синдромом Туретта. Время от времени лицо искривлялось непроизвольными тиками, которые несчастная не в силах была контролировать. В такие моменты она ещё и клацала языком, лаяла, мяукала, и – это приносило мелким хулиганам особое наслаждение – сыпала матерщиной и скабрёзностями. За особенности поведения жители Двоеводска прозвали бабушку Склочной Галькой. Обычно её видели собирающей бутылки или ковыряющейся в урнах.

- Как жизнь, Галина? – осведомился Михалыч.

Губы женщины искривились, зрачки ушли под лоб, голова дёрнулась к левому плечу.

- Жопа! Жопа! Грязная грёбаная жопа! – выпалила она.

- Сегодня ты не так остра на язык. Значит, денёк задался. Угощайся.

Склочная Галька снова скорчила странную гримасу, и села рядом, достав из кармана завёрнутый в несколько грязных носовых платков кусок сала. Принялась жевать.

- Вот ты и познакомился почти со всеми здешними обитателями. Кроме Валеры. Пойдём-ка к нему.

За одним из мусорных барханов обнаружился последний житель Свалколенда. Бородатый сухопарый мужичишко с удивительной для своего внешнего вида и возраста сноровкой жонглировал четырьмя яблоками, время от времени откусывая по кусочку от каждого из них прямо в процессе номера.

- Тренируется, - уважительно сообщил Михалыч. - Наша звёздочка. Бывший участник передвижной труппы артистов.

- Часть меня всё ещё продолжает гастролировать с цирком, - указал вниз Валерий.

- У нашего товарища нет одной ноги, - пояснил очевидное хоббит Сеня.

- Неправда! Что за вздор!? – возмутился фокусник. – Вернее будет сказать, что у меня есть одна нога.

Этого персонажа Леонардо тоже видел раньше. Часто он сидел на рынке или около железнодорожного вокзала. Рядом всегда стояла верная пара костылей, а перед ним – столик, по которому метался маленький оранжевый шарик, то и дело желающий скрыться под одним из четырёх напёрстков. Многие жители и гости Двоеводска оставляли часть своего капитала в карманах ловкого мошенника. Истории о том, как он потерял ногу, всегда разнились от героической версии со спасением детей из страшного пожара до банальной фразы «уснул на рельсах». Неизменным было одно – каждый раз версия была новой.

- А меня ведь зазывали участвовать в цирке дю Солей, - словно невзначай сообщил ловкач.

- Долбаные мрази! Клоуны-импотенты с вялыми членами! – поддержала беседу Склочная Галька.

- Но пришлось бы переехать в Монреаль. Что ни говорите, наш Двоеводск мне и ближе, и милее.

Как у большинства жуликов, у Валеры был талант самому верить в те небылицы, которые он рассказывал окружающим.

Допив имеющиеся запасы спиртного, заслали Сеню за добавкой. Когда пылающий небесный шар закатился за мусорный Эверест, все были уже изрядно пьяны. Леонардо мельком взглянул на часы. До торжественного открытия музея оставалось чуть больше двенадцати часов.

 

V

 

Нашего героя разбудили первые лучи рассвета. Солнечный зайчик перепрыгнул с носа молодого человека на закрытые веки. Леонардо машинально махнул ладонью, безуспешно пытаясь прогнать обнаглевшее природное явление. Недовольно жмурясь, приподнял голову. В общих чертах парень уже понимал, кто он. Нерешённым оставался вопрос – где он? Тайна сия разрешилась без промедлений. Музейный основатель лежал на травке ровно в центре круга, образованного вверенными ему зданиями.

Фрагментарно припомнилась вчерашняя попойка с бродягами, но не то, как удалось добраться назад. В нос шибануло запахом бензина. Присмотревшись, увидел рядом канистру. Так вот оно что! Ай, да Лео! Даже в пьяном состоянии придумал выход. Сжечь всё дотла. Потом посокрушаться по этому поводу, да и начать заново. Теперь уже без необдуманных инвестиций в сомнительные проекты собутыльников.

Уже направляясь нетвёрдым шагом в сторону первого сооружения, Леонардо услышал гул приближающегося автомобильного кортежа. Не прошло и минуты, как десяток представительных машин выстроились стройным рядом перед входом на территорию. Жечь было поздно. Оставалось одно – отжигать. Хранитель музейных ценностей поплевал на ладони, прилизал таким образом непослушные пряди волос, и отправился встречать дорогих гостей.

Ими оказались нарядно разодетые солидные господа с лицами хронических язвенников. Узнать среди них культурного обозревателя «Times» было нетрудно. Во-первых, толстяк выше всех задирал нос; во-вторых, вокруг него услужливо выплясывал мэр Двоеводска.

- Это Джек Фингельтон, – представил градоначальник большую шишку.

- Леонардо, – пожал влажную руку американца директор музея.

Мистер Фингельтон тут же достал из нагрудного кармана пиджака носовой платок и вытер руку после рукопожатия. Презрительно осмотрел архитектурный ансамбль. Затем извлёк блокнот, карандаш, и сделал несколько пометок. Остальные последовали его примеру. Остановившись, корреспондент принюхался. Леонардо тоже уловил в воздухе неприятный аромат. Решив, что причиной тому не принятый утром душ, отошёл от гостей на несколько шагов. Жестом пригласил посетить экспозицию.

В первом зале надолго не задержались. Осмотрели рисунки первобытных людей, сдули пыль с манекенов наших диких предков.

Барочный интерьер следующего строения осматривали немного дольше и внимательнее. Леонардо собирался что-то прокомментировать, но потрескавшийся с похмелья язык намертво присох к нёбу. Он уже хотел-было нарушить неловкую тишину, но тут внезапно для самого экскурсовода в третьем здании заработал один из станков. Гости поспешили туда.

И действительно! Пыхтел старый конвейер – ровесник зари технического прогресса. Вертелись огромные шестерни, ржавые клапаны издавали громкий скрежет. Леонардо показалось, что краем глаза он увидел тощую тщедушную фигурку мужчины в застиранной одежине. Странный субъект шмыгнул на улицу через запасной выход.

Далее осмотрели спортзал, оборудованный под холостяцкую берлогу. Огромная плазма не привлекла особого внимания Джека из «Times». Зато беспорядок у кровати, а также обилие пустых бутылок и пачек из-под чипсов на полу, заставил дорогого гостя задуматься. Мужчина поскрёб ногтем большого пальца идеально выбритый подбородок, задумался, и снова что-то черкнул в блокноте.

Последним посетили не обтянутый металлом корпус. Делегация прошла по гнилому полу, перешагнула через гору осыпавшейся штукатурки, и, приняв дыру в обвалившейся стене за декорированную дверь, вывалилась на полянку. Увиденное там более всех присутствующих удивило Леонардо.

Собственно говоря, самой полянки теперь видно не было. Её погребла под собою огромная куча мусора. Вот и обнаружился источник зловония.

На переднем плане сидел верхом на перевёрнутом дырявом ведре, словно на ржавом троне, Михалыч. Джек Фингельтон дважды обошёл вокруг старичка. Очень удивился, когда тот обратился к нему:

- Привет, капиталист! Желаю здравствовать.

Мистер подозвал юную переводчицу в огромных очках в роговой оправе. Та пояснила сказанное. Через помощницу гость осведомился, как дела у жителя свалки.

- Как дела? Как сажа бела, - ответил Михалыч, извлёк из-под ведра бутылку водки, и предложил американцу полакомиться её содержимым. Получив отказ, тремя отчаянными глотками осушил тару до дна, закусил поднятым прямо с земли куском копчёной колбасы, и громко икнул.

Видимо, девочка перевела фразу про белую сажу дословно, поскольку обозреватель на мгновение завис, словно компьютер, получивший непрописанную в базе данных информацию, лишённую смысла. Потом подошёл к дремлющему на солнышке, словно толстый ленивый кот, хоббиту Сеньке. Поинтересовался, чем он тут занимается.

- Живу, - философично ответил свалочный Диоген. – Поел вот. Сейчас посплю.

- А потом?

- Потом? Проснусь. Нарою ещё еды. И снова посплю.

В этот момент к делегации приковыляла любопытствующая Склочная Галька со своим маленьким скарбом – грудой картона в старенькой тележке на трёх колёсах. Функцию четвёртого колеса выполняла изобретательно примотанная изолентой подошва роликовых коньков. На дружелюбное «how do you do?» заморского посетителя женщина ответила нервным тиком и вырвавшимися изо рта вместе с крупными каплями слюны скабрёзностями:

- Мразь! Сволочь! Скотина! Грёбаный члeнococ!

Покрасневшая от стыда переводчица, заикаясь, попробовала донести до работодателя суть произнесённого. Тот аккуратно обошёл новую знакомую полукругом, продвигаясь к выходу. Остальные засеменили следом. У последней горы мусорного массива их встретил одноногий Валера. Перед ним стоял стул с привычными напёрстками.

- О-о-о! Дамы и господа! – циркач манерно сдернул с головы кепку, продемонстрировав похожую на большое куриное яйцо лысину. - Добро пожаловать на представление!

Поманил Фингельтона пальцем. Когда тот наклонился, шепнул на ухо:

- Делайте ставку!

Получив порцию перевода, Джек положил на табуретку банкноту в один доллар. Оранжевый шарик отчаянно заметался из одного напёрстка в другой, со скоростью полёта шайбы в финальной игре NHL.

Естественно, гость не угадал. С той же долей успеха было проиграно ещё несколько зелёных бумажек. Перед уходом жулик окликнул озадаченную жертву ловкости своих рук:

- Эй, мюсье! Или как вас там? Это вы оставили мне на память о встрече?

Захлёбываясь смехом, Валера швырнул журналисту дорогущий ролекс. Фингельтон удивлённо осмотрел его, после чего вернул часы на запястье.

Молча покинули последнюю экспозицию через густые заросли черёмухи, снова оказавшись у входа в комнату с первобытными людьми. Как и в момент встречи, корреспондент «New York Times» снова внимательно осмотрел двор, черкнул несколько слов в дорогом блокноте, и поспешил вернуться в машину. Остальные гости последовали его примеру. Только мэр на прощание погрозил подопечному кулаком, вытер со лба каплю пота, и отправился вслед за журналистами.

Оторопевший Леонардо, словно во сне, долго смотрел вслед удаляющемуся кортежу, зачем-то даже помахав им рукой – совсем по-детски.

Из состояния оцепенения его вывел сиплый голос Михалыча.

- Ты это. Прости за станок, Лёня.

- Я Лео, - поправил его молодой человек.

- Я ж раньше труды преподавал. А у нас оборудование тоже допотопное было. Ну у меня руки и зачесались проверить – фунциклирует ли?

- Функционирует, - снова исправил директор музея.

- Ага. Оказалось, ещё работает. Только вот ума не приложу, как вас током не шарахнуло? Заземления-то нету.

- Что вы вообще здесь делаете? – наконец задал самый важный вопрос Леонардо.

- Так ты ж сам нас притащил. Не помнишь, что ли? Сенька в ларёк за добавкой бегал. А потом ты поблагодарил за гостеприимство, и пригласил к себе с визитом вежливости. Даже предложил пожить у тебя. Мол, места много. Мы сказали: со свалки ни ногой. Тогда ты вызвал бульдозер и три самосвала, которые именем мэра перетащили часть мусора на полянку. Там мы продолжили колдырить. А под утро ты взял канистру бензина, попросил у меня спички, и куда-то пропал. Потом вернулся с этой бригадой тоскливых гуманоидов. Один из них подходит ко мне, и давай лепетать по-ненашенски …

- Да это я уже помню! – прервал рассказ Лео. – Не нужно пересказывать то, что произошло пять минут назад.

- Так что теперь будет? – тоже посмотрел на пустую дорогу Михалыч. Гостей уже и след простыл.

- Не знаю. Точно могу сказать только, чего не будет: моей безбедной старости. Кому нужен искусствовед с судимостью? Тебе не нужен?

- Мне и без судимости ни к чему.

- Вот и я о том же.

 

VI

 

Следующие двое суток Леонардо провёл, впитывая в себя алкоголь с жадностью губки для мытья посуды. Нужно было успеть насладиться сомнительными радостями свободной жизни, перед тем, как предстать перед судом. Четвёрка сожителей, как умела, утешала горемыку, прерываясь лишь на то, чтобы порыться в новой порции мусора, который теперь сразу свозили на полянку за музеем, посчитав это место новой свалкой.

На третий день на территорию музейного комплекса въехал мерседес мэра. Лео удивился, что тот явился без полицейских. Наверное, не смог отказать себе в удовольствии надеть на обманщика наручники лично. Молча вытянул вперёд руки, чтобы удобнее было защёлкнуть браслеты на запястьях. Поравнявшись с подчинённым, градоначальник на секунду замер с ничего не выражающим лицом. И вдруг … повис на Леонардо, принявшись обнимать его, даже несколько раз поцеловав в обе щеки противными влажными губами. Виновник фиаско опасался домогательств в тюрьме. Но даже подумать не мог, что подобные поползновения начнутся ещё на свободе. Происходящее всё больше стало напоминать полотно в жанре сюрреализма. Словно Господь отошёл от холста мироздания, и баламут Сальвадор Дали, пользуясь случаем, решил нарисовать на нём свои нелепые фантазии, а рядом стоял писатель Франц Кафка, и подсказывал сюжеты.

- Кормилец! Благодетель! Гений! – кричал мэр, до хруста сжимая в объятиях нашего героя.

«Понятно!» – подумал Лео. Чиновника с позором сняли с должности, и он сошёл с ума на почве утраты хлебного места. Можно будет писать письма из камеры ему в палату психиатрической лечебницы.

- Ах! Что же это я? Вот – читай! Признаться, не зразу уловил ход твоих мыслей. Хорош, стервец. Ох, хорош!

Извлёк из-за пазухи свежий выпуск журнала «New York Times», трепетно открыл нужную страницу и протянул товарищу. Название статьи гласило: «Real art is a ruthless mirror of truth».

- Ruthless, ruthless, - принялся плямкать незнакомое слово Лео. Знания английского у него ограничивалось двумя десятками самых популярных слов и шаблонных выражений, позволяющих заказать выпивку в дешёвой забугорной забегаловке, но явно недостаточных для потребления информации из иностранных печатных изданий.

- Вот! – достал мэр из другого кармана листок формата А4. – Заставил своих толмачей перевести на человеческий язык.

Леонардо развернул мятую от неоднократного прочтения бумажку. Впился в текст глазами:

 

«НАСТОЯЯЩЕЕ ИСКУССТВО – ЭТО БЕЗЖАЛОСТНОЕ ЗЕРКАЛО ПРАВДЫ

 

Вынужден начать свою колонку с покаяния. За долгую, плодотворную карьеру культурного обозревателя я видел, слышал и чувствовал всё. Последние лет тридцать по сути занимался лишь поиском новых слов для описания старых идей, переливающихся из одной творческой головы в другую, без особых потуг на оригинальность. Чего-то подобного ожидал и от командировки на открытие музея в далёком городе Двоеводск, о котором ни разу не доводилось слышать. Ах, как я ошибался, считая, что миру больше нечем удивить моё пресыщенное воображение!

Музейный комплекс, в который мы прибыли, состоит из пяти зданий. Экстерьер четырёх из них выполнен в виде огромных консервных банок. Пятый – живой во всех смыслах этого слова.

Сперва мы входим в зал, посвящённый нашим диким предкам – первобытным людям. Следующая выставка – подчёркнуто вычурная в своей безвкусной роскоши комната барочного типа. Безусловно, весь этот блеск символизирует эпоху Возрождения – как высшую точку развития чувства прекрасного в человеке. Впрочем, долго насладиться красотой, порождённой тягой к совершенству, нам не позволяет шум станка в следующей экспозиции. Там нас настигает громкий, ржавый, рычащий, безжалостный технический прогресс во плоти.

Следом за ревущей машиной попадаем в преувеличенно гротескную комнату современного человека. Огромный телевизор вместо окон, обёртки от дешёвой еды на полу. Настолько искусная имитация жилого помещения, что даже носки и трусы демонстративно выглядывают из-под кровати. Поразительное внимание к мелочам!

Что же будет следовать в исторической перспективе за потребительской сущностью нашего общества? На этот вопрос отвечает последний – пятый павильон. Если предыдущие законсервированы в знак того, что они – уже данность, с которой приходится примириться, то здесь мы видим потенциальную разруху, ведущую человечество к апокалипсису. Отсутствие железного саркофага, безусловно, символизирует призрачную надежду избежать печального итога.

Точная, невероятно жестокая инсталляция, проникающая в самую суть гнилого нутра социума. Здесь нас встречают четыре порока, которые и уничтожат мир. Первый – вредные привычки, которые чувствуются в дыхании встречающего нас бездомного алкоголика. Второй – лень, представленная здесь праздно спящим в нечистотах толстяком. Третий – злость и ненависть к окружающим, реалистично переданная в образе женщины, лексикон которой лишён приличных слов. И наконец - четвёртый порок – мошенничество - желание присвоить себе чужое имущество обманным путём.

Когда же, оглушённые правдой, возвращаемся в привычный мир из зарослей страшного пророчества - БАБАХ! – новый удар: мы оказываемся на входе в музейный комплекс. Творец закольцевал историю, дав таким образом понять, что подобный сценарий повторялся уже не раз, и будет повторяться впредь. Снова и снова. А этот запах разложения! Клянусь, мне так и не удалось отстирать его с одежды.

Всю дорогу в аэропорт я прорыдал в экзистенциальном прозрении.

Слово «культура» происходит от понятия «культивировать» - то есть выращивать благородные семена на месте, где прежде произрастали лишь сорняки. Эту задачу блестяще решает музей в Двоеводске!

Я не имею права судить творчество столь великого человека, но, если вам интересно моё скромное мнение, – вердикт один: ГЕНИАЛЬНО!»

 

«New York Times» cultural columnist Jack Fingelton

 

-А! Как завернул пузатый мистер? – запрыгал на одном месте мэр от переполняемой его щенячьей радости. – А остальные журналисты смотрели этому Джеку Фингельтону в рот всё это время. Никто не посмеет спорить с мнением авторитета. Браво, Леонардо! Молодец. Получишь грамоту. Да что там? Титул почётного гражданина города.

Мужчина снова полез целоваться. Кажется, тюрьма-старушка пока что обошла искусствоведа стороной.

 

VII

 

Прочтя о себе статью, четвёрка бездомных отошла в сторону и о чём-то долго, упорно совещалась. Отдали листок Леонардо. Первым заговорил Михалыч:

- Мы решили вернуться к реке. Прикажи опять привозить мусор туда.

- Как?!? - не поверил собственным ушам директор музея. – Наверное, вы превратно истолковали написанное.

- Нет. Там всё предельно ясно. Просто я – потомственный алкоголик в пятом поколении, а не экспонат в кунсткамере. Если человек живёт среди мусора, это ещё не значит, что он нашёл себя на помойке. Говорят, что смирение перед судьбой – четверть святости. Если так, то мы четверо – по сути один полноценный святой.

- Хорошо. А что скажет Сеня?

Хоббит приосанился:

- Я умных слов не знаю. Но мне и так живётся неплохо. Станут шастать всякие-разные. Глазеть начнут. Какой тут сон?

Склочная Галька в ответ на вопросительный взгляд лишь изобразила свой всегдашний тик, выпалив:

- Cyкu! Уроды! Безмозглые кретины! Сраная бумажка-промокашка!

- Но вы-то, Валерий, остаётесь? – обратился Лео к последнему участнику квартета, который скучающе покачивался на костылях.

- Я – честный жулик. Артист оригинального жанра. Узость амплуа задушит меня скорее, чем голод, холод, или какая-либо другая нужда.

Экспонаты развернулись, и зашагали прочь, оставив Леонардо наедине с мыслями о жизни вообще и о роли в ней искусства, в частности.