Крикунова Людмила

Воспоминание первое: Рождение

«Ребенок, к сожалению, мертв» - это первые слова, которые я услышала сразу после появления на этот свет. Вы скажете, что такого не может быть, что новорожденные дети ничего не слышат и ничего не понимают. Может и так, да только каждая мамаша вам расскажет, что в первые дни жизни малыш смотрит вокруг каким-то странным пристальным взглядом, словно оценивая нас, взрослых, словно понимая что-то, нам взрослым неизвестное и непонятное. И лишь потом, через какое-то время, взгляд становиться бессмысленным и по-детски наивным. Древние верили, что души умерших переселяются в тела вновь рожденных детей. Может поэтому младенцы в момент своего появления на свет смотрят на нас так серьезно и внимательно, словно уже прожили жизнь и знают, что такое смерть, а мы – взрослые еще не знаем, потому что забыли все, что было до наше-го рождения. И они через месяц тоже все забудут, и только некоторые из вновь появившихся на свет словно так и остаются с этим знанием навсегда, просто не догадываются об этом. И лишь при определенных обстоятельствах эти воспоминания словно выплывают откуда-то, и им кажется, что это уже когда-то было, и они видели это место или ходили по этим улицам в той другой жизни. Вот так случилось и со мной.

Слова «ребенок, к сожалению, мертв» часто всплывали в моей памяти, и я никак не могла понять, откуда они у меня, у маленькой девочки, которая не то что не понимала, что такое смерть, но и слов-то таких не знала. Лишь когда мне было примерно лет десять, мама рассказала мне о том, как я родилась.

Но обо всем по порядку. Мои родители познакомились в маленьком приволжском городке, где была затеяна грандиозная стройка, и молодежь со всей страны ринулась совершать трудовые подвиги во славу советской родины. Моя мама, красавица и умница, закончила медицинский и устроилась в этом городке врачом педиатром в родильное отделение больницы, специально по-строенной для обслуживания работников строящегося комбината. Папа, бывший морской офицер, ушел в отставку якобы по состоянию здоровья, а на самом деле, чтобы избежать военного трибунала за то, что высокопоставленному подлецу объяснил, что тот подлец подручными средствами в виде табурета, который разлетелся вдребезги от удара о голову вышеназванного подлеца.

Родители встретились случайно, полюбили друг друга и, как принято, поженились. А через год в начале ноября должна была появиться на свет я.

Папа привез маму в роддом, когда схватки уже шли полным ходом. Мама, будучи сама врачом, тянула до последнего. Вообще, я заметила, что врачи чаще всего страдают от запущенности собственных заболеваний, видимо это связано с чувством самонадеянности, дескать я сам врач, и сам все знаю. Так и моя мама, сама работала в роддоме, так что ей был никто не указ.

УЗИ в те времена не было, и как ребенок лежал в утробе, врач определял на ощупь. В большинстве случаев дети рождаются головой вперед. Если ребенок идет вперед ножками, то чаще всего это кончается родовыми травмами, сейчас это прямое показание к кесареву сечению, а вот в старые времена, ребенок, идущий вперед ножками, выживал редко, а если и выживал, то оставался инвалидом на всю жизнь. Я думаю, может потому-то и покойника выносят ногами вперед.

Вот и я лежала неправильно, да и рождаться стала не просто ножками, а вообще - спиной. Перевернуть в ходе родов меня не получалось, видимо мама тянула до последнего с решением о кесаревом сечении. Схватки продолжались двое суток, но рождаться я упорно не желала. В результате у мамы началось сильнейшее кровотечение, все перепугались и уже не знали, что делать: спасать меня или маму.

В коридоре стоял мой отец, а с ним и весь персонал родильного отделения, отец не отходил от дверей в течении всех этих дней, а сестрички, врачи и санитарки подбегали и периодически спрашивали с надеждой: «Родила?». Я думаю, что их беспокоило не только состояние моей матери, хотя, наверное, все за нее искренне переживали, но и мысль о том, что неудачные роды- это плохой знак. Все дело в том, что родильное отделение только-только открылось. До этого женщины ро-жали в старой больнице на окраине города. После открытия новой больницы, многие роженицы боялись ехать в нее, дескать, врачи молодые, неопытные, да и больница незнакомая. В старой же все было привычным и надежным. Мама стала практически первой роженицей и к тому же единственной пациенткой в этот день. Вот ведь не даром говорят, мол, первый блин комом, все опасались, что до второго блина дело может и не дойти.

Когда врач, выйдя в коридор и объяснив положение, спросил: «Кого спасаем?», перед отцом встал выбор. Маму он любил до безумия, а я была неизвестным существом, которое к тому же угрожало жизни его любимой Валечки, поэтому ответ был очевиден. Меня стали буквально выдирать из мамы, уже не заботясь о том, останусь ли я жива. Цель была одна- спасти мать. И вот, по истечении вторых суток, врач, вытащив синий, окровавленный комок со свернутой набок головой, сказал: «Ребенок, к сожалению, мертв». Меня положили в кювету, а маму перегрузили на каталку и бегом повезли на второй этаж в хирургическое отделение, я же осталась лежать на поддоне без признаков жизни. Санитарка выключила свет, открыла окно, чтобы проветрить помещение (в ком-нате стоял удушливый запах крови и смерти), а сама побежала на второй этаж, чтобы быть вместе со всеми.

Операция длилась несколько часов и, к исходу ночи, из операционной вышел усталый хирург. По его расплывшейся улыбке все поняли- все прошло хорошо. Хирург действительно совершил чудо, и мама не просто выжила, она могла иметь в будущем других детей. Боже, как все радовались, смеялись и плакали, кто-то целовал папу, кто-то хирурга, и никто не вспомнил, что в операционной, тремя этажами выше, в ледяной комнате, продуваемой насквозь ноябрьским ветром, лежит мертвый ребенок со свернутой набок шеей. Лишь санитарка, спохватившись, поспешила наверх убрать труп ребенка и вымыть родильную комнату в ожидании новой роженицы.

Уже подходя к родильной палате, она услышала пронзительный детский крик и вначале решила, что ей померещилось. Вы представляете ужас пожилой санитарки, когда, включив свет, она увидела на столе существо, все синее, в засохшей крови и слизи, с вывернутой почти на 90⁰ шеей. И это существо орало благим матом. Вот уж действительно, кому быть повешенным, тот не утонет. Так и я. Видимо где-то там, на небесах, решили во что бы то ни стало пристроить чью-то освободившуюся душу.

Санитарка, позабыв про все свои болячки, про больные суставы, про тахикардию и повышенное давление, ринулась по коридорам и лестницам вниз, навстречу ликующей толпе врачей и медсестер с криками: «Он смотрит! Смотрит! Боже праведный, голова набок, а сам смотрит!!!». Вначале никто ничего не мог понять. Решили, что старуха от переживаний рехнулась, но потом постепенно до всех стало доходить, что речь идет о мертвом младенце, который непонятно по какой причине куда-то смотрит. Решили проверить, и всем скопом рванули в родильное. Вот уж действительно, картина маслом: лежит мертвый ребенок, с вывернутой неестественно шеей, смотрит на всех глазами, полными слез и орет как оглашенный. Вначале все просто застыли, а потом, отойдя от ужаса, бросились ко мне, стали осматривать, тормошить, наконец отмыли, осмотрели, согрели, короче убедились, что я жива, хотя и не совсем здорова. То, что я выжила было не просто чудо, а чудо тройное: во-первый, я самостоятельно не понятно, как сама себя реанимировала, смогла выплюнуть слизь и кровь изо рта и задышать, во-вторых свернутая шея не повредила позвоночник: разо-рвались жили и мускулы, но сами позвонки остались целыми, и в- третьих, при открытых настежь окнах, в ноябрьскую почти зимнюю погоду, лежа голышом на металлическом поддоне, я не заработала даже насморка. Но еще одно чудо случилось уже много позже, когда мне было уже шесть лет.

О том, что я жива родителям сообщили на следующий день. Врач предупредил, что родилась я с вывернутой шеей, и мне предстоит всю жизнь проходить в корсете. Кроме того, неизвестно как скажется на мне кислородное голодание, скорее всего мозг погиб, и я навсегда останусь растением. Но к счастью врач ошибся. Я очень рано начала говорить, и на следующий год, стоя у елки в кругу родственников и друзей, я громко продекламировала: «Белая роза – свиданье, красная роза –любовь, желтая роза – разлука, вся пожелтела от слез», чем вызвала настоящие слезы умиления и восторга. В четыре года я научилась самостоятельно читать. Одно лишь омрачало мою жизнь – это моя свернутая при рождении шея. Держать ее самостоятельно я не могла, и поэтому вынуждена была носить постоянно гипсовый воротник. И вот тут-то и случилось четвертое чудо. Говорят, Бог любит троицу, а, следовательно, весь лимит чудес для меня был исчерпан. Но видимо кто-то там, наверху, решивший подарить мне жизнь, решил идти до конца.

Случайно в наш захолустный городок приехал известный детский хирург, столичное и даже миро-вое светило – доктор Мазо. В нашем городке жил его фронтовой друг, который работал в той же больнице, что и мама, и более того, был тем самым хирургом, который спасал маму в ночь моего рождения. Мама уговорила Сан Саныча, так звали хирурга, познакомить ее с Мазо, и на коленях стала умолять того сделать мне операцию, но Мазо упорно отказывался. Дело в том, что в момент рождения, когда меня тянули со всей дури, порванные жилы и мышцы закрутились вокруг сонной артерии. Операция могла закончиться летальным исходом, что совсем не устраивало столичную знаменитость. И вот тогда ему рассказали об истории моего рождения. Это-то и стало решающим. «Ребенок, который реанимировал себя сам, выкарабкался, не смотря на все усилия врачей его угробить, должен жить полноценной жизнью, стать красивой девочкой, выйти замуж и нарожать детей»- именно эти слова сказал доктор Мазо и рискнул. Операция была сделана, причем очень успешно, но это уже, как говорят, другая история.