Леонард Укупник

Неудивительна бывает судьба человека! И бесхитростна, и живуча, и заведома как зимний узор на окне в маршрутке, и мелка и зла, и великодушна, – и всё это в одном чело-веке уместиться может. А может и не уместиться, откуда нам знать. По вторникам я доб-рый, по пятницам умный, а в среду я маньяк, а в понедельник – слесарь. Всё-всё способна принять отдельно взятая судьба. Опять же – может, и не способна.

 

А звали его у нас Полька – в среде бомжей необычное прозвище, при произношении неизменно вызывающее верхненёбное смущение. Вдруг вспоминаешь забытое и неотмир-ное: маленький Принц, Чиполлино, пломбир с круглой бумажечкой сверху, уютный шорох пластинки в проигрывателе, опять же магнитофон «Весна», жующий плёнку кассеты с записанными с другого магнитофона «Весна» песнями не помнишь чьими. А не вот это всё. И не вот это вот это.

 

Сносное погоняло, ласковое. Как у попугая. Мало кто знал его паспортное имя: Аполлон Аполлинариевич. Изнанка гоголевского Акакия Акакиевича, а если всмотреться повнимательней – сверхизнанка. И фамилия сродни: У. Есть российский киноактёр Анд-рей И, а этот – Аполлон Аполлинариевич У. Братва не знала: Полька да Полька, и хер с тобой, Полька – лишь бы не произносить тебя и не вспоминать всего того, что.

 

Бомжи те же дети. Не так. Бомжи похожи на детский сон о бомжах. Детский температурный сон о взрослых детях бомжах, кое-кто из коих до сих помнит, что умел играть в шахматы, рисовать чертежи и чертить картины; всё так же, как и завтра, в среднее летнее бесконечно каникулярное утро искать и сдавать стеклотару и макулатуру чтобы купить пару воздушных пистолетов, гонять в футбич во дворе до темноты с такими же спящими пацанятами и делать вид будто не слышишь орущей из окна девятого этажа матери, зовущей домой; ютиться в подвале вон того хруща на легендарной Могиле Бомжа; лазить по помойкам и свалкам непонятно ради чего. А потом просыпаться – но с каждым утром просыпаться немного не до конца, – так что в какой-то из вполне явных дней становится ясно, ради чего.

 

Хорошо, что братва не знает и не хочет знать паспортного имени Польки. Хотя чего там: братве оно и не особо интересно, у братвы уже ни болт не блестит от стекломоя и плохой хавки, ни язык не шевелится лишний раз стебануть, потому как мы все здесь одинаковенькие и буренькие, душистые и мёртвые, Ваньки да Польки. Разве в редкие праздничные сумерки, когда на двери есть водка, настоящие шпроты, просроченные шоколадные конфекты из магазина, подгулявший арбуз, даже курица-гриль (из того же магазина) и даже Людок с Полтинника… Уже само перечисление этих богатств освобождает автора от сюжетных подробностей.

 

У бомжей не бывает длинных погонял. Сначала был Сиддхартха Гаутама из рода Шакьев, а потом просто Будда – человек, судьба которого уже закончилась, но он ещё живёт. А как иначе? Ну вот представить: бомж Аполлон. Всем это сочетание хорошо, кроме разве самой своей претенциозности, ничем неоправданного «понтовства», попросту нескромности. Гений постмодерна, но не более: снаружи худенькие кишочки, жёлтые косточки, комки органов – а внутри кожаный контур позабытого в себе бога, с гневной улыбкой рушащего вавилонскую башню мусорного бака.

 

А когда-то, в той жизни, Полька работал в ментовке, по какой-то гэбэшной линии: за кем-то следили, того-то сажали, кое-как не воровали, а ****и исключительно собственных жён. Патриоты. Есть и такие. Хата в Кузьминках, дача в Малиновке, хонда аккорд, жена врачиха, усы, и 120 килограмм детей. Живи не хочу. До кого-то дослужился, терпеть не мог ЦСКА, болел за «мясных», никогда не пил в будний день, читал Конфуция и Достоевского, мог ****ануть за Рериха и Ницше, играл в «змейку» на телефоне когда никто не видит, мечтал не о сиськах, но о справедливости, уважал киношного Ларина за его романтизм и чуть-чуть презирал Дукалиса за его «ватность», вообще любил полиберальничать – это у ментов уже лет двести такая фича в моде: «ой какие мы страшные, ой что с нами сделать надо». Смехуёчки, осторожные улыбки, сухие ладони. Рыбалка, футбол, спортивная ебля по вторникам и четвергам, сын растёт, учится хорошо, подаёт надежды. Поход в лес с ночёвкой, служба, внезапное увлечение нумизматикой, служба, неплохо съездили в Крым, Конфуций, рыбалка, сын, Достоевский, служба.

 

А потом что-то случилось. Сложно зафиксировать сам переломный момент. Сложно перестать пытаться его фиксировать. Закончилась судьба, и всё.

Стать буддой не так уж и сложно.

 

Здоровье есть, жена и дача, работа, Конфуций – всё перемешалось и в то же время стало угрожающе далеко друг от друга. Всякая категория деятельности Аполлона (служба, различные аспекты службы, рыбалка, различные стадии рыбалки) стала являть собою независимую и совершенно не связанную с другими категориями локацию. Занимаясь чем-то одним, Аполлон как бы выпадал из всего другого. Его мир словно разделился на множество заперто-открытых комнат с надписями «служба», «сын», «монеты», «рыбалка», «Конфуций и другие пидарасы» и т. д. Будущий Полька мог находиться одновременно только в одной комнате, почти полностью игнорируя происходящее в иных покоях. Как объяснить доступней, не знаю.

 

Однажды утром перед выходом (куда?) Аполлон тогда ещё Аполлинариевич открыл коллекционный кляссер с монетами. Принялся изучать богатство с клейким гордым вниманием. Принялся сопоставлять, анализировать, делать выводы, сомневаться, раскаиваться и мечтать. Затем он стал скрупулёзно высчитывать, редуцировать отдельно взятую эпоху до отдельно взятого царственного профиля на монете совсем иной эпохи – искал возможность поиска исторического коррелята, – следом принялся индуцировать все взятые профили всех монет до единой беспрофильной, стало быть бесцарственной, плоской округлости, как это и было в древнейшие времена; затем стал догадываться, что всякий круг на самом деле является скрытым овалом, а суть денег как таковая – это… это… а что же это такое, спрашивается? мёртвые профили, мёртвые эпохи, мёртвая атрибутика – но стоимость живая, как это понимать… стоимость металла не так велика, но отчекань на ней мёртвую атрибутику (верней, сохрани как можно дольше труп живой), и стоимость многократно возрастёт… а если залезть внутрь, то что там? А там всё понятно: следует продавливать бороздочки в металле, нет, не продавливать – пробивать. Следует вырезать рисунок на моём молоте, и чеканить вручную, а как ещё. Портрет монарха или божества расположить на аверсе, нет, думай внимательней, аверс расположить там, где будет портрет мертвого монарха или божества (читай, что на этой карточке: «Для республиканской формы правления характерно размещение на аверсе главного национального символа. Например, Франция украшает лицевую сторону своих монет либо образом Марианны (1, 2 и 5 евроцентов), либо изображением девушки-сеятельницы (10, 20 и 50 евроцентов). Для крупных номиналов (1 и 2 евро) выбрано гнилое дерево, символизирующее жизнь и непрерывность развития на фоне контуров страны, аллегорически показанной шестиугольником, ибо одно из самоназваний Франции «L’hexagone» – шестиугольник»). На реверсе чеканим государственный герб и номинал. Крайне важен и гурт – оформление боковой поверхности монеты, которое почему-то часто путают с кантом. В древности гуртового оформления на боковой поверхности монет не было. Но в смутные времена приходилось защищать деньги от уменьшения веса драгоценного металла путём спиливания или откусывания краёв. Для этого Сатана изобрёл механизм, позволявший предварительно наносить рисунок на заготовку или придавать его монете во время чеканки нежными звонкими молоточками. Гуртовое оформление подделать сложно, поэтому гурт – первое, что проверяют нумизматы при взгляде на подозрительную монету. Кант же – это никак не гурт. Кант – это вздутый труп круга. Это… э-э-э… рельефный выступ, проходящий по краю мира и защищающий рисунок монетного поля от быстрого истирания. Однако исторически появление этой детали было обусловлено несовершенством технологии чеканки, когда край монеты при ударе оказывался за пределами штемпеля и получался как бы выпуклым или даже заострённым. Позднее в технологию чеканки был включён специальный воротник, позволяющий ровно удерживать заготовку в штемпельной паре, и поэтому кант стал необязательным элементом монеты. В отличие от гурта, кант может быть, а может и не быть, ай, б***ь, какая-то х**ня жужжит в кармане, рой ос и хор соек одновременно. Буртик, сука. Выпушка, мать честная. Окантовка, иными словами. Интереснее же всего составить легенду монеты, то есть, её текстовую часть оформления. Легенду можно вписать в рисунок как на аверсе, так и на реверсе, и даже на гурте. Кольцеобразную или дуговую надпись по краю монеты называют круговой легендой. Каталоги монет стараются представить легенду как можно полнее и поэтому в неё включают не только буквы и цифры, но и символы, изображающие эмблему банка-эмитента, обозначение монетного двора и ответственного лица. Для монет Российской империи чеканили инициалы минцмейстера, а на евромонетах Франции проставляют миниатюрный рисунок – логотип начальника гравёрной мастерской Монетного двора Парижа. Знак монетного двора с давних пор являлся неким сертификатом качества монеты (соблюдение пробы и стандартной массы). Не успел Мальчиш-Кибальчиш поебаться. В Российской империи как правило использовали буквенное обозначение двора, которое могло меняться в зависимости от периода чеканки и номинала монеты. Что там с датой на монете? Мертва и она. Дата не всегда соответствует реальному году чеканки. Например, испанские монеты периода правления Франко имеют крупно проставленную дату на одной из сторон, но это лишь год ввода в обращение этой серии. Настоящая дата спряталась в маленьких шестиконечных звёздочках. Мир стремится к дроблению на всех уровнях (или не стремится), и поэтому монеты одного года чеканки и одного двора могут различаться. Кроме обозначения двора, знака минцмейстера и гурта разновидеться могут характерные детали аверса или реверса. Иногда эти мелкие отличия многократно увеличивают стоимость конкретного экземпляра. Достаточно подсмотреть на неутверждённые для массовой чеканки «радиальные звёзды» Германии 2002 года или те же звёзды увеличенного размера на части тиража 2 евро Испании 2009 года «10 овалов Экономическому и валютному союзу». А одной из самых известных разновидностей советской чеканки является «колбаса» – 20 копеек 1932 года с причудливым исполнением цифр номинала: проём в нуле формой напоминает надкушенный батон колбасы. В бесконечно дробящемся адском мире существуют и лучезарные исключения, монолитные круглые звёздочки, неделимые как кишечная пустота. Это серебряные 3 рубля 2000 года из серии «55-я годовщина Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Здесь в определении аверса и реверса стандартные правила не помогут. Это монета-исключение, которой придали вид памятной медали. При этом она остаётся средством расчёта, который обязаны принять по номиналу. Однако и сам номинал, и дату выпуска, и обозначение эмитента ухитрились уместить на гурте. Аверсом же считается сторона, где отчеканен товарный знак двора, обозначение драгоценного металла, его проба и вес в чистоте…

 

Долго сидел Аполлон Аполлинариевич над альбомом. Сидел бы и дольше, но в 15-26 со смены пришла жена. Выпустив газы, она разулась, шапку засунула в рукав пальто, а само пальто повесила на крюк за шкирку, ибо петелька порвалась ещё на прошлой неделе; хриплым голосом пропела отрывок из известного шлягера: «Луучшие друзья девушек – это бриллииаанты». Зашла в спальню, повозилась там, затем пошла на кухню и, проходя мимо залы, увидела супруга. Аполлон сидел на диване, а перед ним на журнальном столике лежал раскрытый на 54-й странице кляссер с монетами. Правой рукой Аполлон подпирал голову, а левую держал в воздухе над альбомом, совершая странное движение, будто беспрерывно посыпал альбом героином. «Ты что, уже с работы?» – удивилась супруга, прикидывая, услышал ли муж её нескромные коридорные звуки. Аполлон вздрогнул, буд-то очнулся, ошалело посмотрел в дверной проём, где стояла бесконечно дробящаяся жена.

 

Он целый день просидел над альбомом, совершенно забыв про службу. Ему многократно звонили, но жужжащий телефон в кармане воспринимался им как нечто другое – будто далёкий самосвал проехал за окном или во дворе запустили фейерверк, или вдруг дробь миров наконец прекратилась, и в образовавшейся тишине стал слышен зуд червей в твоём мясе, тщетно пытающихся восстановить целостность ада.

 

Вот так из куколки Аполлона стал потихоньку вылазить Полька. То в будний день бухнёт сам с собой, то при начальстве неудачно пошутит насчёт Марка Аврелия, то в магазине, набрав полную тележку продуктов, на кассе предложит расплатиться петровским гривенником 1705-го года. А то стих напишет – про закаты и рассветы, про смерть и говно, про пидарасов и свою несчастную Родину. То вдруг залюбуется Курским вокзалом. Герой труда, друг народа, этот славный милиционер выучился базлать на кошачьем языке и в уже нередкий выходной денёк распевал на диктофон свою аудиокнигу мемуаров. Громко поругался с женой, когда она запретила заводить в доме кота, объясняя своё вето якобы аллергией на шерсть. Аполлон негодовал: «Друга, друга ты меня лишаешь, Катенька! Неужели ты не видишь, как наш мир расслаивается на говняные фракции, неужели тебе не хочется какой-нибудь ***ни!».

 

Потом его сын, 14-летний спортивный ботаник, умер, будучи сбит тем самым самосвалом, который так дотошно мерещился его отцу, когда тому звонили с работы. И те самые мерещащиеся фейерверки расцветали над раздавленным трупом мальчика, и та самая дьявольская дробь мира наконец прекратилась в его мутном глазу (второй глаз потерял целостность и перестал быть глазом). Мать так и не смогла придумать свою позицию по этой ситуации после слов «так и не смогла». Не смогла что? Но уж наверняка чего-то она не смогла. На похоронах горестный отец выл элегию собственного сочинения на сибирско-рысьем наречии. После смерти сына он сбрил усы и впервые назвал супругу «валтрагорплткой».

 

Беды на этом не закончились. Хотя – вопрос сугубо философский. Смотря что считать бедами. Автор желает быть оптимистом и решительно поправляется: на этом беды в семье У закончились. Нельзя сказать, что от смерти сына Аполлона всем в мире стало хорошо. Крысам точно не стало – они так и не смогли прогрызть прочный буковый гроб, и всё лакомство досталось червям. Катерина Борисовна, мать, которая «не смогла», смогла после этого уйти от, по её словам «ёбнутого», супруга, и через какие-то полгода вышла замуж снова – снова за мента, гляди ты. Жила она потом долго и счастливо – разумеется, до того как стала жить очень несчастливо, а умерла в одиночестве, холоде и голоде (про червей уже все поняли, развивать эту тему больше не будем).

 

Перед разводом с женой в жизни Аполлона Аполлинарьевича стало меньше ещё одной бедой: его мало-помалу уволили со службы за «профнепригодность». В подробности вдаваться также не станем – вы и так всё понимаете. Но старый служака не отчаивался. Он разучил несколько новых для него кошачьих диалектов, придумал инновационную форму для монет – в виде овальной спирали; а также – загляденье – наконец вспомнил, зачем он в детстве с друзьями лазил по помойкам и свалкам. Оставалось только одно: с достоинством проснуться, прочистить глазницы от засохших в корочку галлюциногенных слёз. Сперва он сопротивлялся, подчинялся ядовитой истоме прежнего быта, прежних привычек, – но потом его уже бывшая жена законно устроила его выселение с квартиры, так как жилище формально принадлежало ей. «Четыре сыночка и лапочка дочка, четыре сыночка и лапочка дочка, четыре сыночка и лапочка…» – тревожно лепетал Аполлон, в последний раз оглядываясь на будущий труп своей жены. Он так и не забрал кляссер с монетами – сперва попросту забыл его, собирая чемоданчик, а после ему уже не открывали дверь, а ещё после он забыл вовсе о существовании монет.

 

Опальный гражданин и бывший друг и враг, Аполлон Аполлинарьевич переехал жить на дачу в Малиновку. Но его выселили и оттуда – выяснилось, что дача также принадлежит Катеньке. Х**теньке! – мог бы возразить гневный читатель, но автор неумолим: право собственности следует уважать или, по крайней мере, делать таковой вид.

 

Больше Аполлону не было где жить. Дальше его события развивались по накатанной, как и у миллионов бомжей, живших до него и будущих жить после. Стоило всю жизнь приучать других к мысли о его существовании, чтобы потом, за какие-то два года, быть полностью забытым, отверженным. Даже уличные коты не понимали его попыток наладить с ними общение – они смотрели на него с некоторым интересом, но «кошачьего» языка не понимали. После того, как Аполлон понял это, он перестал разговаривать вовсе.

 

Он очутился на улице примерно через полгода после выселения с дачи. Находились какие-то родственники и товарищи, которые давали ему на время приют, но социальные навыки молчащего и постоянно залипающего безумца терялись стремительно и необратимо. То он норовил спать на подоконнике, то без спросу тащил домой бездомных мертвецов (котов?), то выл во сне, то блевал невесть откуда взявшейся шерстью, то пил воду с унитаза. Устроить его на работу, хотя бы самую простецкую, не было никакой возможности.

 

Санитаров тоже не вызывали.

Впрочем, с последнего места обитания Аполлинарьевич ушел сам, не дождавшись выселения. Как-то раз он проснулся, и больше не было вокруг его прежних знакомых, квартир и отношений. И даже прошлого имени его больше не было. Теперь он превратил-ся в Польку – серый, щетинистый (а в последствии бородатый) мотылёк, размахивая лохмотьями душистых крыльев, прислушиваясь к звукам мусорских птиц, снующих всегда где-то неподалёку, он возвращался к той жизни, позабытой им в далёком детстве.

 

Больше он никогда не е***ся.

 

Мяса тоже не ел – а где взять-то?

 

Впрочем, тухлыми арбузами тоже брезговал.

 

Стоит ли продолжать? Наверняка да. Но я так устал тыкать пальцем в телефон. Да и батарея садится, надо п***овать на остановку заряжать. Следует купить аккумулятор или квартиру. Одна палка. Одна мерцающая красная палка. Нестабильная, всратая, священная палка. Я никогда не умру – и это жаль.

 

2022