Перцевая Людмила

История! – Воистину ты вещь темная, непознаваемая, лукавая и переменчивая. Всякий, кто возьмется изучать прошлое, неминуемо в нем заплутает, утонет, сгинет без следа, ибо тропы, ведущие вглубь веков, коварны, лабиринты полны тупиков, зеленые поляны оборачиваются гиблыми топями.

Я говорю так неспроста, начитавшись довольно исторических трудов. Они полны противоречий, признаний в ненадежности источников, зависимости летописцев от множества довлеющих на них обстоятельств, странной подвижности во все стороны временных вех. О том, что было до появления письменности, вообще лучше не судить, потому что археологические битые черепки и пустоглазые черепа врут еще шибче, путая даже не века, а тысячелетия. С письменностью тоже не легче, поскольку летоисчисление и понятие о земных пределах в древние времена было столь разнообразными, что свидетельства народов об одном и том же предмете разнятся до прямо противоположного!

Образцом мудрости могла бы стать (и для многих – стала!) Библия, сумевшая спрессовать опыт человеческого бытия от первого человека – до всех последующих, знаменитых, добросовестно перечислив их самих и деяния их. Снабдив при этом глубокой моралью заповедей, которые следует неукоснительно соблюдать всем, пусть даже и далеко уже отошедшим от библейских времен.

Но вот я читаю сводную таблицу евангельских событий, составленную по четырем евангелистам: то, на чем делал упор Лука, напрочь игнорировали Иоанн и Марк, то, на чем сосредоточился Иоанн, не посчитал нужным освещать Лука, галилейские чудеса Христа трое евангелистов подробно осветили – а Иоанн как и не слышал о них. Учение Христа на обратном пути из заиорданской страны в Иерусалим подробно освещает почему-то только Лука, остальные трое – лишь чуть-чуть.

И это – заметьте – касается свидетельств относительно самой важной фигуры, Иисуса Христа, от рождения которого ведется новое летоисчисление! Что же говорить обо всех прочих людских делах – войнах, экспансиях, образовании и разрушении государств, которые происходили в рамках этого самого периода. Писали и свидетельствовали многие, верить нельзя никому.

«История государства Российского» Карамзина, над которой Николай Михайлович работал два десятилетия, потрясет современников открывшимися горизонтами прошлого. Но суровые ученые очень скоро обвинят его в излишней доверчивости к недостоверным источникам и назовут … «живописцем». Я сама могла в этом убедиться, поработав как-то над образом Ивана Грозного в разнообразной подаче нескольких исследователей. Да, он был скорее писателем-историком, нежели скрупулезно следующим фактам исследователем- ученым. А кому было и верить, «Повести временных лет»?

Уже в наши дни, взявшись повторить подвиг Карамзина, блестящий детективщик Борис Акунин, переменив в заглавии слова местами («История Российского государства»), сразу в предисловии заявит, что источников информации ничтожно мало, все они перевраны, непонятно кем и с какой степенью ответственности изложены, поэтому то, что он предъявит читателю, может считаться … «консенсусной реконструкцией». То есть то, что поддерживается большинством голосов и будет правдой!

Прелестный подход, с ним и отправился Акунин в путь. Помянул Рюрика, которого якобы в 862 году новгородцы пригласили править, оспорил и самого Рюрика, и дату, и такое необычное рождение государства – с приглашения иноземца! В «Истории» Акунина, как и у Карамзина, много совершенно замечательной информации, побуждающей к размышлениям. Но я такое длинное вступление написала перед еще одной … историей, которую написал играючи Евгений Водолазкин.

Почему – играючи? Да потому что он не горбатился в архивах десятилетиями, не корпел над выписками из Ключевского и Карамзина, как человек довольно образованный, он знал, о чем говорить. Книга «Оправдание Острова» вышла в свет в 2021 году, памятуя об огромном впечатлении, которое на меня произвели романы «Лавр» и «Авиатор», я схватилась за книжку с большой надеждой обогатиться духовно. Прочла – залпом, она читается легко и весело, поскольку представляет собой не добротно проработанное исследование, а некую пародию на него. Какой смысл опираться на факты, имена, время действия, если все они произвольно разбрелись, растеряли имена и характеры, поводы и побуждения перепутаны, а последствия никем точно не зафиксированы?

Писатель Водолазкин поступил по-писательски: он включил воображение, представил наше (а может быть – какое-то иное, условное) государство в виде Острова, на котором народ, управляемый князем, переживает самые разнообразные печали и радости. Урожаи и климатические катаклизмы, мор и голод, смятение и брожение в умах, которое приводит к междоусобицам. Где-то в отдалении призраком маячит некое Континентальное государство, которое иногда вмешивается в ход событий, порой забывает об Острове напрочь, вдруг идет на него войной или, напротив, не замечает вовсе, что Остров объявляет ему войну. А еще вдруг возникнет какая-то Франция и неведомый Париж, сначала тенью, потом – явью, местом действия.

Написано изобретательно, с соблюдением примет сменяющихся времен, хотя имена приходящих к власти на Острове людей ни с кем из реальных князей не сопрягаются. Сквозным героем, постоянно меняющим имя, в романе служит хронист, летописец, который отражает все происходящее не только в древности, но и в средневековье, потом – при следующих социально-экономических формациях, послереволюционные события и почти современные преобразования и реформы. Хронист – это и сам писатель Водолазкин, хорошо вошедший в роль, прекрасно понимающий все побуждения братьев по перу: то они приглаживают события и славословят власть, то пишут тайком и параллельно обличающие гневные строки, отражающие то, что происходит на самом деле. Этакие летописцы-диссиденты. Некоторые из них пророчествуют, участвуют в событиях, некоторые, скользнув пером, уходят почти незамеченными.

Есть в романе и еще два героя, чудесным образом прожившие три века: Светлейшие Высочества Ксения и Парфений. Призванные к власти пророком для того, чтобы объединить враждующие Юг и Север Острова, впоследствии они были изгнаны из дворца вечно бунтующим народом, из окон зачуханной коммуналки они наблюдают за всеми пертурбациями, за фантазиями и сумасшествием толпы. Иногда помогают Острову, пишут нечто вроде дневника, но главное - ведут праведный образ жизни при всех обстоятельствах.

Книгу читать очень интересно, потому что в ней скользят фразы то из Библии, то из советского бытия, аналогии с некоторыми княжескими правлениями легко прочитываются или превращаются в совершеннейший пасквиль, эгоизм самых разнообразных правителей удручающе одинаков, а стремление народа к переменам вопреки всякому разумному соображению – смехотворен и трагичен одновременно.

«Над кем смеетесь? Над собой смеетесь…» - уж такова вековечная традиция русской литературы. Можно посмеяться над устремлением в счастливое светлое будущее – и написать антиутопию, а можно оглянуться на прошлое, в котором, задрав башку, люди несутся по кругу, не замечая, что они вроде Слепых Питера Брейгеля раз за разом слетают в яму. В овраг. В пропасть. Бег возобновляется и прошлое никого ничему не учит.

Спасительным образом история эта пророчеством одного из летописцев Агафона Впередсмотрящего вдруг напоминает Библию. Помните, Господа вопрошают, неужели он не пощадит Содом, если в нем обнаружится хотя бы пятьдесят праведников? А если их будет только десять, неужели не пощадит?

В час последний, когда «…воспламенилась черная вода на Севере и потекла пылающая вода на Юге, и полетел пепел с небес», вспомнили островитяне, что просить за них должны трое праведников. Но где их взять? Только и остались изгнанные с Острова Ксения и Парфений, даже не трое, а только двое… Но, может быть, Господь удовлетворится и этой малостью? Как же вернуть праведников!?. Пожертвуют ли они собой и поднимутся ли на огнедышащую гору-вулкан!?.

Они сами без просьб примчались на Остров последним самолетом, поднялись на Гору – и землетрясение и извержение прекратились. Вот вам и оправдание Острова – всего-то два праведника, рожденных за многовековую сумятицу и людскую толчею со всеми ее пороками и язвами. Очень грустная история. И, похоже, не очень выдуманная. Во всяком случае, то, что происходит здесь и сейчас, смена правителей и религий, правил и морали, подводит землян к катастрофе очевиднее, реальнее, чем все сказания о каких-то приглашенных править нами Рюриках.

Думаю, что я эту книгу еще полистаю, хотя всё, что писатель хотел сказать своей историей, постигается сразу и однозначно. У нас сегодня много появилось любителей историю переписывать, переиначивать, перетолковывать, но в этой, ернической, глумливой, пафос человеческой тяги к переменам схвачен невероятно остро и безжалостно. Безо всяких отсылок к первоисточникам.