Поэмбук /
Современники /
Кольцевая Виктория /
СЕРГІЙ ЖАДАН "СПИСОК КОРАБЛІВ" ("СПИСОК КОРАБЛЕЙ") И КАРТИНЫ КАТЕРИНЫ КОСЬЯНЕНКО В ЭТОЙ КНИГЕ (12)
Кольцевая Виктория
СЕРГІЙ ЖАДАН "СПИСОК КОРАБЛІВ" ("СПИСОК КОРАБЛЕЙ") И КАРТИНЫ КАТЕРИНЫ КОСЬЯНЕНКО В ЭТОЙ КНИГЕ (12)
12 дек 2021
+++
Слишком много политики, во всем — слишком много политики.
Жизнь не нуждается в таком количестве наших правок.
Поэты впихивают политику в жизнь,
как кулак в боксерскую перчатку.
Пока нежные читатели сетуют:
снова политика, — они снова пишут о ней.
Во всем слишком много политики, — сокрушаются, —
давайте лучше говорить о небе над городом.
Такое прекрасное высокое небо в этом году.
Давайте говорить о том, как оно
отражается в женском глазу.
Хорошо, давайте говорить о небе в женском глазу.
Мертвый женский глаз, в котором наутро
отражаются перелетные птицы,
а ночью отражаются северные созвездия.
Красный от жаркого вечера,
радужный от утренних дождей,
глаз, смотрящий из перспективы смерти —
будем говорить о нем.
Или давайте поговорим о будущем.
В будущем откроется высокое прекрасное небо.
Наши дети будут сильнее нас.
Почему поэты не говорят про страстную
детскую беззаботность?
Так и есть: наши дети хорошо знают цену гражданства,
дети, выбиравшие между доверием и безопасностью,
отныне всегда выберут сухой подвал бомбоубежища.
Почему с ними не говорят поэты?
Почему у поэтов лучше выходит говорить о мертвецах?
Почему им так хорошо удается оправдывать
беспомощность взрослых?
Давайте говорить хотя бы с выжившими.
Если уж не удалось договориться с умершими.
Если не получилось подискутировать
с повешенными и задушенными.
Как можно говорить о политике в стране,
что ранит десны собственным языком?
Самым доступным манифестом будет рубленое мясо,
что выкладывают утром на рынках, как прессу.
Самыми убедительными рифмами являются ровные и глухие
автоматные очереди, которыми добивают
раненых животных.
Все предупреждены.
Все видели условия сделки.
Знали, что придется платить
непомерно высокую цену.
Теперь рассудите, что много политики.
И говорите о солнечных горизонтах.
Сходит последний снег.
Дописываются самые страшные книги.
Страна, как река, возвращается в берега,
углубляет русло,
болезненно дорастает до своей навигации.
+++
И потом уже ни слова.
Лишь запоздалая догадка,
уверенность в том, что по сути все помнишь,
что память — сложна, будто птичье крыло,
и не все в ней зримо от начала.
Дыхание, которому предшествует отсутствие воздуха.
Вдох, за которым обязательно будет выдох.
Раскрывается в темноте
цветок легкого.
Мальчик рождается в мире,
где много зверей и деревьев.
Рождается, чтобы двигаться в потоке,
от рождения до смерти,
за старшими мужчинами.
За теми, что учат перебирать заиндевелые
стебли языка, за теми, что научат целовать
в плечо — подорожники чужих имен,
за ведущими по чернотропам голоса, —
и память звучит,
как сурма, переходящая из рук в руки,
память состоит из голосов,
словно корабль из сосен,
пока ты их различаешь, рассекает воду
навигационная память прошлого.
Мальчик трогает красочных птиц
на черных вдовьих платьях,
касается мертвых петушиных гребней,
горящих на рассвете как цветы.
Яркие глубокие надрезы в звериных горлах.
Роскошь звуков, нагромождение красок
в простуженных детских кошмарах.
Дети в женских животах,
будто в звонницах колокола:
неизбежно ударят в нужный час.
Мир оглушен голосами и красками.
В небе растет новый месяц,
высаживаются новые деревья,
словно вводится
новое правописание.
Почитайте стихи автора
Наиболее популярные стихи на поэмбуке
