Кольцевая Виктория


СЕРГІЙ ЖАДАН "СПИСОК КОРАБЛІВ" ("СПИСОК КОРАБЛЕЙ") И КАРТИНЫ КАТЕРИНЫ КОСЬЯНЕНКО В ЭТОЙ КНИГЕ (1)

 
2 дек 2021СЕРГІЙ ЖАДАН "СПИСОК КОРАБЛІВ" ("СПИСОК КОРАБЛЕЙ") И КАРТИНЫ КАТЕРИНЫ КОСЬЯНЕНКО В ЭТОЙ КНИГЕ (1)
#Список_кораблів_Жадан
+++
Вы готовы?
 
Души лесных птиц сталкиваются в воздухе.
Время выслушивать ночь, касаясь невидимых крыльев.
Вы готовы сойти на полуночной платформе
и подхватить эту давнюю музыку?
Грифель в детских руках проводит линию дыхания,
линию, за которую не заступит огонь.
Быть вместе, держаться света,
держаться вместе посреди крыльев,
которые на что-нибудь в воздухе опирались,
что-нибудь выхватывали из него, пружинили,
прорезали свет в картонных коробках весны.
 
Вы готовы
читать вслух так страстно,
будто целуетесь с собственным выдохом,
будто влюблены в кислород свой страны?
Вы готовы говорить так, будто именно от ваших слов
зависит будущее цивилизации?
Готовы говорить про вечер так,
как говорят про смерть в операционной?
 
Балансировать на границе угольной радости,
выходить за очерченный круг на больничном
дворе. Вы готовы?
 
Хвататься за крыло, вырванное из простыней
рассвета. Вы готовы?
Вкладывать пальцы в раны мороженых говяжьих туш,
ощущать сердцебиение города на вечерних перекрестках.
 
Пение, каким заливают гипсовые формы голоса.
Пение, что наполняет почтовые ящики легких
корреспонденцией ветра.
Пение, что ломает хлебину языка,
питая утро житным привкусом псалма.
 
Все, кто оказались достаточно сильными,
чтобы противостоять тьме,
все, кто стали под знамена пения в полночное время, --
так мы выдыхаем нашу свободу:
табачным дымом в прозрачный купол утра,
так проступают лики воспалений
на витражах легких.
Так мы отпеваем погибших в золотом песке надвечерья.
Звучание – и ничего больше.
Радость и продолжительный вечер, как голос,
как дыхание,
сбитое словом и поцелуями.
 
+++
Сходиться и говорить -- начнем с труднейшего.
Начнем безумство вживания в ночь,
проступающую углем на простынях.
 
Река, будто сброшенное через голову платье,
еще помнит тепло,
еще отзывается на сердцебиение,
ближе к утру, когда восстает
поверженная поэтика усталости.
 
Вот мы – выкричанные в эту ночь,
выгоревшие на солнце, будто керамика.
С языком, схожим на птичий клекот.
С голосами как у зверей, перекликающихся
при виде подступающего со всех сторон огня.
 
Сходятся люди задымленного приграничья.
Сходятся мясники, чьи пальцы стягивает
кровь, будто канцелярское чернило.
Сходятся вечные погонщики, несущие за собой
пасхальный дух бойни.
 
Книги, пахнущие травой и молоком.
Иконы, напечатанные в типографии
вместе с манифестами футуристов.
Вдыхают звери сладкий язык рассвета.
Учат грамматику июньских туманов,
внутри которых прячутся их убийцы.
 
Начнем проход зеленым пустырем,
сумеречной родиной,
начнем гон жертвенных зверей сквозь
хоровые распевы пшеницы.
Начнем все, кто видел,
как прячутся в поле вальдшнепы душ,
кто входил в воду,
чтобы загаром пронять ее
ледяную тревожность.
 
Начнем с труднейшего – с распева и гашения огня,
подступающего из ночи.
 
Начнем с нашептывания имен,
выплетая вместе эту лексику смерти.
 
Стоять и говорить о ночи.
Стоять и выслушивать из тумана
голоса пастухов,
отпевающих каждую
утраченную душу.