Dr.Aeditumus

В аэропорту Внуково по дороге в Крым на фестиваль детских фильмов, где кинолента по его сценарию заняла призовое место, Сергей Свиридов узнает, что его имя внесено в некий Список. А произошло это вот каким образом. Сергея задерживает на регистрации пограничница (в смысле, госслужащая, а не любительница экстремальных состояний сознания), он возмущается, качает права, вмешивается транспортная милиция, там скучный майор куда-то звонит, что-то сверяет, и, в конце концов, с неохотой его отпускает. С риском опоздать на самолет, пересравшийся Свиридов, стыдясь своего страха, и чтобы продемонстрировать майору своё гражданское достоинство, начинает докапываться до него, требуя объяснить, почему произошла задержка. И вот тут впервые прозвучало слово список, ещё без зловещей ауры и со строчной буквы. На самолет он едва-едва успевает.

 

В Симферополе (а Крым – это ещё Украина), инцидент повторяется, опять задержка, длительная проверка паспорта и снова упоминание о таинственном списке. Но вот, дорожное недоразумение позади, фильм с многократными повторами крутят в Артеке (где и проходит означенное мероприятие) для аудитории, контингент которой в прежние времена именовался бы пионерами. Сергей со сцены несёт всякую взрослую чушь в равнодушные уши юных кинозрителей, а перед вручением награды ему вдруг сообщают, что его присутствие на церемонии не желательно, ибо, как вы уже догадались, над ним вовсю тяготеет проклятие неведомого Списка.

 

Будь у нашего героя чуть менее вздорный, пугливый и суетно мнительный характер, чем у экзекутора Ивана Дмитрича Червякова (см. Чехов, «Смерть чиновника»), он бы забил татуированный болт с двухпудовым припасом на всю эту списочно-проверочную херню с нежелательными публичными выступлениями, взял, что дают, там, где предлагают, и съе...л бы в свою сраную Москву со спокойной душой и чистой совестью, выкинув случившееся с ним говно из оперативной (а заодно и долговременной) памяти и завалив своё болтливое хлебало бутербродами с икрой. Но нет. Не таково тонкое психическое устроение профессионального писаки, подозревающего и прозревающего темный след тайного заговора в любой приключившейся с ним лаже и высасывающего дохлый конспирологический сюжет из каждого ДТП со сбитым лошадью товарищем Бендером. Профессионализм не пропьешь (хоть и надлежит к этому всемерно стремиться), и даже по первому разу не просеришь с перепугу. А страх уже осенил мнительного сценариста изнуряющей тяжестью своих свинцовых крыл, наполнив его робкую душу мертвящей зыбью дурных предчувствий и липким, как паутина, трепетом фатальных ожиданий.

 

Слово Список впечаталось в чувствительные мозги Свиридова, как раскаленное клеймо работорговца в плечо невольника, едва он услышал его из уст толстой и злобной (а поначалу вполне себе милой и добродушной пышной блондинки) пограничницы в аэропорту Внуково. Писатель-интеллектуал – это такое бессмысленное и предельно не приспособленное к злокозненностям реальной жизни существо, что вообще остается загадкой, как эта ходячая ненужность ухитряется доживать до среднего возраста, а нередко даже до старости. Вот и наш перекисший йогурт в брюках и галстуке, прочитавший семь вагонов книг и сам накропавший садовую тележку макулатуры, готовый оделить вселенской мудростью всех ныне живущих в купе с их потомством до седьмого колена, лично для себя абсолютно никакой практической пользы из необъятного архива своих знаний и неизмеримых потенций своего интеллекта извлечь был совершенно не в состоянии.

 

Как уже было сказано, этот генератор собственных проблем и неиссякаемый источник неприятностей для ближнего, вместо того, чтобы помалкивать в синюю тряпочку, пить бренди, писать халтурные сценарии для зомбирующих население телесериалов да трахать свою Альку, начал настырно нервировать вполне лояльное к нему Мiроздание сперва позванивая в маленький колокольчик безвредного п...дежа с коллегами, а затем, войдя в раж, и, так сказать, не отходя от кассы, бия что есть дури в здоровенный набатный колокол оповещения власть имущих и широкой общественности. Дернув (фигурально выражаясь) для разминки пограничницу за льняной локон, а транспортного мента за седой ус, он симметрично, впрочем, не слишком чувствительно, получил в ответку по своему дотошному е...лу, отчего живущее в нем пугливое беспокойство только пуще раззадорилось.

 

Подразнив из куража и для порядка чиновных гусей в Крыму и просверлив мозг всем членам творческой группы нытьем и занудным пересказом истории об ущемлении гражданских прав, уснащенным домыслами о списочных репрессиях, Сергей решил на достигнутом не останавливаться и всадил задремавшей Вселенной рогатину в зад по самое не волнуйся, обзванивая всех своих московских друзей, начальников и вельможных знакомых, вгрызаясь им в опрометчиво подставленные уши подробностями приключившейся с ним дурацкой оказии и назойливо терзая их совесть вопросом о роковом Списке. Реакция раздраженного Космоса не заставила себя долго ждать. Сценарист получил от растревоженной Ананке увесистый кармический подсрачник, который Вершительница судеб и неизбежного переслала Серёге с винтажной шузой его непосредственного начальника на кормившем его телепроекте.

 

Свиридова из сериала вышвырнули. На всякий случай, для профилактики, с трезвой практичностью рассудив: Х... его знает, что там за мутный список, вдруг из-за одного обмудка всю команду к ...беням разгонят. Ты, говорит начальство, нам друг, но свои труселя к жопе ближе, мы тебя любим, и на дворе оно, конечно, офуенная демократия, а не сталинский беспредел, но береженого Бог бережёт, а на тебе черная метка, ты же, сука, сам на всю епархию раззвонил, что ты заразный, и нам х... сосать или сраку подставлять по твоей милости нет никакого резона. Так что уё...вай подобру-поздорову в какой-нибудь далёкий лепрозорий и не разноси инфекцию, не бери грех на душу и нас без нужды не искушай. А засим, привет тебе горячий и наше почтение.

 

Серёга, разумеется, осерчал и с превеликой укоризной в голосе ответно обложил начальство буями, ещё не веря такому огорчительному для себя обороту дела, да к тому же и столь скоропостижному. Однако проницательному читателю ясно, что в своей беде заполошный сценарист виноват сам. Как говорят в народе, не буди лихо, пока оно тихо, не сотвори себе слона из мухи, и не чеши там, где не чешется. Да мало ли ещё на сей счёт народной мудрости для таких, как ты, фетюков, припасено и накоплено, а? Нешто не слыхивал, Серый? Всяко, ведь, слыхал, и нас бы всех с избытком уму разуму научил, окажись мы на твоем месте. Но ведь вот какая штука получается, не может писака-интеллектуал самого себя собственной мудростью упользовать, а значит, не про него сказано: Врач, исцели себя сам. А может, именно про него, если ваш тонкий слух саркастическую интонацию улавливает.

 

Ну, а дальше пошло-поехало. Назвался горшком, полезай в печку. А тут даже и не сам назвался, кто-то тебе сказал, что вроде бы тебя назвали, и вписали, а ты взял и, незнамо чего убоявшись, не возразил, принял как неизбежное и неоспоримое: я в Списке. Лукавый пугнул тебя помыслом, а твоя имманентность этого страха вкусила, внутрь себя впустила, им отравилась, ему подчинилась и на подъяремное сожительство с ним согласилась. И тогда, по причине этого произвольного согласия, заработала тёмная метафизика. Как сказал Просветлённый: На блеяние ягненка сбегаются тигры. Не читал что ли у Шекли про запах мысли? Ты обосрался, устрашившись мнимой угрозы, и на эту метафизическую вонь твоего тления слетелись невидимые мухи, сиречь курирующие твою душу демоны. И давай тебя, как дурака в мешке, охаживать дубинками житейских неприятностей и мутузить кулачищами экзистенциальных бедствий, вбивая в тебя сознание обреченности и закрепляя психологическую установку жертвы.

 

Ты же, как тот освоивший счёт до десяти мультяшный козленок, сперва сосчитал сам себя, потом всю прочую домашнюю скотину, нагнав жути на бессловесную тварь и запустив механизм действия магии числа и буквы, который работает исключительно на энергии страха и глупости своих реципиентов. Но белый и пушистый математик хотя бы синекуру таможенника себе в мульт-реальности отхватил за свою инициативу, пусть и с предварительным геморроем. Но ведь по первости даже мультяшное быдло заартачилось и не согласилось, чтобы их какой-то козёл в свой список вносил, и все дружно быковали, посылая на...й рогатого счетовода, доколе ситуация, внатуре, не организовалась в его пользу, а ты ринулся дуть на воду ещё не ошпарив свои брила молоком, хотя мультик в детстве раз двести смотрел. Но, ведь, ты же, ептвою, интеллектуал, ты, б...ть, знаешь, что так просто не бывает, что Список – это вам не какой-то научившийся считать до десяти козлина. За твоим, бля, Списком о...ительная власть и невъе...ная Сила, Система, ГУЛАГ, Госмашина, которая и не таких, как ты, ссаных дрочил миллионами в костную муку перемалывала. Но если так, то х... ли ты продолжаешь жужжать и дергаться, как говённая муха, влипшая в сраную паутину, и сама себя в клейкую ловчую снасть кризевато окукливающая, упрощая сладкую жизнь многоногому упырю? И ведь не ведомо даже, есть ли рядом охотник, или издох давно. Ты сам создал своего монстра и всех вокруг убедил в его реальном могуществе, и это значит, тебе полный и окончательный песец без никаких апелляций. И поделом, не...й без нужды дергаться и е...м щёлкать, моделируя себе негативную карму.

 

Быков, он что, он сразу предупредил, что книжка его – это такой виртуальный социально-философский эксперимент, проводимый на ограниченном контингенте замкнутого (само собой измышленного) сообщества, Списка, целевой группы (target group), или, как сами они себя двусмысленно поименовали, Списанных (сиречь сосчитанных и списанных со счетов). Вот, мол, такие условия: объявили ста восьмидесяти избранным идиотам, что они внесены в х... знает какой список, и всё, дальше молчок. Будем наблюдать за подопытной биомассой, как она себя поведёт, как эти остолопские испытуемые станут разъё...аться с полученной вирусной инфой в ситуации жесткого ограничения любых других вводных или разъясняющих данных.

 

А вот, представьте себе, что с такой бл...кой малявой на невъе...ой фене подкатил какой-нибудь мудень к австралийскому аборигену, кой, наковыряв из трухлявого пня здоровенных жирнющих личинок, в упоении экстаза уже отправил добычу прямёхонько в свою беззубую пасть. И тут ему: эй, ты в "Списке"! Да он бы, жмурясь от удовольствия, как чеширский кот, ни секунды не размышляя, что там ещё, б...ть, за список, изрек бы с тухлой отрыжкой: Ну, и х... с ним! И полез бы за новым слизнем или червяком под гнилую колоду. Аналогично и пигмей в африканских джунглях, смачно посасывая слоновью лепёху, подписался бы под вердиктом своего австралийского собрата по первобытной дикости и глубоко интегрированному в девственную природу образу жизни. Потому что по-настоящему мудрые чуваки книжек не читают, муть всякую не пишут и гигабайтами мусорной информации свой чердак под кудрявой шевелюрой или потной плешью не засерают. У них врожденный императив панкосмической премудрости «Довлеетъ дневи злоба его» в качестве базовой программы в ихнее ПЗУ* вшит, и в лазерном луче этой истины аннигилируют вбросы любой вирусной инфы типа: «Ты, сука, в Списке!» или «Метнулся мухой на почту, салабон, получил повестку в военкомат и расписался в получении, мля!» Да, на...й все ваши списки и повестки! Вы чё, бля, не видите тут огромную кучу свежего говна? Это наш слоник только что навалил, ещё дымится. Да, нам с женой, с дюжиной детишек, и со всей ё...ной роднёй и за месяц не схомячить такую прорву ништяков. А свои списки и повестки сверните трубочкой, воткните в кучу и сосите, покуда не остыло, глядишь, вам и полегчает, и ума-разума наберётесь, и та х..ня, что у вас в башках, повыветрится, и перестанете вы во всякую шняжную по..ень верить и другим этой парашей мозг клепать.

 

Увы, мудрость пигмея с его слоновьим говном и австралийского бушмена с его протеиновыми личинками – это недостижимый светоч истины для свихнувшегося от многознания московского интеллигента (псевдо, конечно, интеллигента) и интеллектуала (в натуре, само собой, интеллектуала). В итоге, нашего недоделанного любомудра заклинило на интерпретации метафизики случайностей в аспекте имманентно-каббалистической магии числа и знака. Или, если выражаться проще, дурень начал объяснять всякое изменение status quo любого списанта, а значит, и каждый собственный чих и всякий полученный им извне шлепок и пендель, прицельным воздействием Списка на попавших в него «счастливцев-списантов», причем, всё валить на Список следует независимо от того, во зло или во благо сие изменение и сей чих с ними приключатся. Короче, Рок сосёт с причмоком слоновью шнягу, Судьба с Парками пускают «паровозы», затоварившись у заезжего бангладешца убойным ганджубасом, а всю их чортову работу теперь в одно рыло тянет Список. Тупость интеллектуалов для здравомыслящего ума непостижима.

 

Свиридов изводился сам и сводил ё...ым Списком с ума всех окружающих. Взрывной волной его паранойи накрыло друзей и близких, родных и, главное, любимую женщину, которой, впрочем, хватило ума и мужества не сообщать своему бой-френду, перманентно озабоченному списочной проблематикой и мышиной вознёй списанных уё...ков, что она и сама угодила в эту сеть, да ещё и прежде него, и что чёрные бонусы по сей причине валятся на её субтильную задницу как из сраного рога изобилия, привинченного к ящику Пандоры, но она не ссыт кипятком на каждого встречного и поперечного, и не сношает в мозг своего парня каждые пять секунд до полного обуения, чем сосредоточенно занят последнее время её возлюбленный живодрист, оказавшийся нравственным пидором, а живёт себе, как жила, послав к буям гэбэшных мудаков, или кто там развлекается такой х...ёй с двумя сотнями обдриставшихся со страху обывательских обмудков. Однако её мудрецу с семипяденным лбом не хватило не только души, но даже пошлого эгоизма или одной единственной чахлой извилины в его обызвестковавшемся мозгу, чтобы почувствовать и понять происходящее с его - столь необходимой ему! - женщиной, но и выслушав её запоздалое признание не очнулся он от списочного морока, и даже объявленный Алькой ультиматум, – или она и жизнь с человеческим достоинством, или рабство Списку и унизительные игры Списанных, – не отрезвил его парализованный страхом ум, не исцелил от сладостного состояния болезненного безволия, не снял зомбирующих чар НЛП, запущенных кодовой фразой «Ты в Списке».

 

Свиридов таки доконал девку своим нытьём и своей одержимостью дурацким Списком с его неведомым смыслом и неразгаданными целями, с его непонятной тайной властью, управляющей волей и умом покорившихся ей секте Списанных, с его тёмными эманациями гнетущего, разрушительного ожидания семи казней египетских, с его непостижимой невозможностью разгадать принцип, по которому списанты в него попали. И только осознав необратимость и катастрофический размер своей потери, сценарист начал пробуждаться и выздоравливать.

 

Из списанных образовалось замкнутое сообщество со своей структурой, иерархией, партиями, активистами, аутсайдерами и прочей атрибутикой большого социума. Там возникли своя философия, космология, теология и даже антропология, там во множестве рождались гипотезы о причинах и условиях появления Списка и конечных целях эволюции Списанных, и вся эта невъе...ная пое...нь множилась и разрасталась как глобальная плесень и злокачественная опухоль на основании грёбаного человеческого Меню (Списка) и питалась безусловной верой в метафизическое всемогущество невесть какой дремучей пидорнёй составленного Синодика.

 

Быков много рассуждает об идеологии, политике, психологии, социологии и даже делает философские обобщения по названным темам. Он совершает дерзкие наскоки на различные, а быть может, и на все и всякие имманентности, справедливо полагая, что именно они являются истинными, хотя и не всегда различимыми, узами разума. При этом ему мнится, что его, авторский ум воспаряет в сферы подлинно метафизические, и с недосягаемых для профанного (землеретного**, смердовского) ума высот мысленного Олимпа созерцает мятущиеся в суетных страстях человеческие души в их смертном, тленном и конечном земном существовании.

 

Увы, подобное познается подобным и рождается от подобного, similia, так сказать, similibus. Мятущийся интеллектуал Свиридов порожден и постигнут мятущимся же интеллектом Быкова, несомненно, могучим до чрезвычайности. Следить за движением авторской мысли, отлитой в безупречные языковые формы – чистое наслаждение. Однако эта, Быковская, мысль, подобно личинке короеда, прогрызающей вычурную вязь своих ходов в относительно тонком слое сосновой коры, пусть она и двигается вверх-вниз, вправо-влево, по кругу и по спирали, но не может ни покинуть приютивший её ствол, удалившись за его пределы, ни погрузиться в его глубокие недра, пробив каналы в твердой и смолистой древесине.

 

Философский дискурс Быкова абсолютно имманентен даже в своей мнимой метафизической абстрагированности, в экстатическом выходе за рамки обыденного, континуального, логического, имманентного (в смысле остающегося внутри границ возможного чувственно-интеллектуального опыта), а значит, всего лишь человеческого бытия. И однако, несомненно положительной стороной романа является то, что при всей его формально идеологизированной и политизированной фактуре, идеология и политика не становятся его целью или смысловым содержанием, но, как и надлежит порядочному роману, его смыслом и целью остаётся то вечное и вечно недостижимое, к чему возрастная одиссея разума приводит все подлинно человеческие интенции, а именно, исследование собственной души, и то, что метод для этой цели выбран экстремально-экспериментальный и фантастический, лишь расширяет границы и возможности духовно-психологического анализа постановкой герою, вполне этически адекватному и даже в рамках обыденности положительному, задач с неизбежностью ломающих шаблон довольного собой и реальностью конформиста.

 

*) ПЗУ – пассивное запоминающее устройство

**) Землеретный — ревностный к земному, пристрастный к тленному («с недосягаемых для землеретного ума смердов», т. е. с недостижимых для низменных помыслов простых смертных)