Damir Timur

Свеча оплыла, чернила на дне чернильницы загустели. Я откладываю перо, снимаю со свечи нагар. На мавританском столике подрагивает красный цветок. Его лепестки будто пытаются увернуться от сквозняка. За окном видна чёрная чаша моря — грядёт шторм и непогода. Холодные месяцы наполнятся раздумьями и воспоминаниями.

 

…Я шёл вместе с изгнанниками — туда, куда шли они, и так долго, как шли они. Спал на постоялых дворах, телегах или голой земле, ел чёрствый хлеб, пил из ручья, взывал к Богу утром, днём и вечером. Я избегал солдат в тавернах и волков в лесу, сбивал ноги на дорогах и бездорожье, дрожал в лихорадке, бредил и снова шёл. На тех дорогах я плакал о разлуке с сыном, искал утешения, слушал ветер и понимал разговор птиц. Я прожил тысячи жизней и умер тысячи раз. Пусть кто-нибудь посмеет сказать, что я не познал изгнания…

 

Книга. Скучная? Зачем я её читаю? Хочется узнать, что есть в мире, когда-то было и, возможно, будет.

А что будет?

Опустошение ума. Умирание знания, подмена иллюзией знания, но люди этого не поймут, а сожалеть не будут. Кто же сожалеет об утрате того, чего у него никогда не было?

 

У Всевышнего свои планы. Ни один из нас не приходит в мир без предназначения.

Иногда в такие ночи я думаю о смысле собственного существования — пусть не бесполезного, но и не полностью оправданного.

Я мог бы сделать больше, но не воспользовался этой возможностью.

 

Скоро утро. С минарета слышится напев муэдзина: «Молитва лучше сна!»

 

Днём дверь дома не заперта — так я зову к себе солнце. Люди редко заглядывают без дела, чаще по делам: приходят мелочные торговцы, наведываются мясник и разносчик почты.

На первом этаже я обустроил мастерскую.

Высокая двустворчатая дверь скрипит на петлях. Я поднимаю глаза: это Аrmağan. На пороге она останавливается, ищет меня глазами, щурится на солнечный свет, потом идёт ко мне и, застенчиво улыбаясь, садится на низкую скамеечку. Смотрит на календарь с картинками Альфонса Мухи. Там, в окружении цветочных орнаментов, множество женщин, прикрытых тонкими тканями. Они изображены объемно, в полный рост и в разных позах, — крупные, гладкие и чувственные.

 

— Кто это?

— Это? Да много кто. Древние богини… Святые… Волшебницы.

 

Мы вместе рассматриваем их и надолго будто проваливаемся в другой, призрачный мир, в котором всё не так.

 

— Есть хочешь?

— Да.

 

На блюде миндальные пирожки. Я наливаю в стаканы немного красного вина и разбавляю чистой прохладной водой, Аrm'е кладу ложечку мёда — для лимонада требуется время, а мы хотим есть и пить прямо сейчас.

 

— Мне нужен сундук.

— Сундук? Для чего?

— Нужен.

— Хорошо. Завтра начну, ладно?

 

Она соглашается и бежит в сад на качели.