Шабинский Олег

В областьобразующем граде Н-ске, с замашками на столичность, жизнь била ключом. В чьих руках был этот «ключ», – доподлинно неизвестно. Но, судя по всему, время от времени жизненный поток обретал свободу, и тогда могло произойти и такое…

Тоска, зеленая, как бутылочное стекло из почти забытых сказочных времён советского «застоя», снедала крохотную душу и. о. главного редактора одной из областных газет. Тоска и зависть…

– Пишут же некоторые! Свободно, без оглядки, не заботясь о мнении коллег по цеху и вышестоящего руководства. – Привычными штампами сыпало журналистское самосознание. Спиртное убывало, странным образом увеличивая заштатную тень тоски-собеседницы.

– Вот, взять Неплясова… Поэт без году неделя, а уже член Союза писателей, и супруга его туда же! – негодовал Ионыч. – Так и до Нобелевки сподобятся… Не один, так другая!

Тоска и зависть согласно кивали. Дерзкий образ обладателя всемирно известной премии по литературе повис в кабинете аккурат над горлышком выпитой до дна бутылки. Чёрный фрак и чёрная бабочка, в руке фужер с дорогим и игривым шампанским, в другой – чек с немыслимыми европейскими нулями. Призрак Неплясова широко скалился и витиевато выражался на языках Шекспира и Гамлета. Почему Гамлета, а не Сведенборга – это Ионычу было не интересно. Сам факт ненавистного присутствия земляка в Стокгольме взывал к отмщению!

Заголовки уже назойливо стучались из глубин подсознания: «Наш человек в Стокгольме», «Российская кузница Нобелю», «Поэзия будет прирастать Сибирью»… Первополосный текст был сухим, как порох, и взрывным, как бомба! Оставалось завести «адскую машинку» многотиражки и ждать неотвратимой читательской реакции… «Утро вечера мудренее»…

– Дикое похмелье, – первое, что почувствовал горемыка безрадостный, – второе… Второе и десерт прошли мимо. Громкий телефонный звонок, аки громы небесныя, обрушился на слабые плечи «глашатая судеб», сердечко заныло в нехорошем предчувствии…

– На биржу труда захотел, рупор общественности?! – забасил из иерихонской трубы голос министра областной культуры. – Решетняк, если кто не узнал! – продолжал натиск член правительства. – Почему, я тебя спрашиваю, у нас образовался нобелевский лауреат, а я узнаю об этом вопиющем факте из твоей газетёнки?!. Что я?!. Уже от губернатора звонили… интересовались уровнем моей компетенции! А вот ответь мне – каков уровень твоей дальнозоркости относительно дальнейшего карьерного роста? Или ты сам в омут, и нас всех за собой?.. Москва через четыре часа проснётся! Ты это-то понимаешь? Охватываешь цену вопроса?.. Короче, в одиннадцать совещание у губернатора. Решено: чествовать, награждать и всемерно способствовать нашему светочу от Поэзии! За полчаса до того нарой всё, что сможешь и не сможешь об этом Неплясове. Сам-то читал его? Хоть что-то сформируй… я-то в этой поэзии не в зуб… Давай, Ионыч, давай…

Трубный голос давно уже стих в лабиринтах сотовой связи, а стены едва удерживали поехавшую крышу Ионыча. – Что я натворил?! – Вопрошал бедолага… Из-за спины ошалевшей тоски вздымалась, как на дрожжах, вера в печатное слово, подымая на своих могучих плечах небесталанного всё же поэта Неплясова.

«Запад признал!» – нимбом над головой просияла путёвка в Вечность.

 

31.03.2020