Wowk

Евгений Иванович Блажеевский (5 октября 1947, Кировабад — 8 мая 1999, Москва) — советский и российский поэт. Окончил Московский полиграфический институт.

Поэт, трагический голос которого со временем, безусловно, станет одним из символов русской поэзии конца века. Почти не замеченный критикой, ибо не участвовал в игрищах на ярмарке тщеславия, он, Поэт милостью Божьей, достойно прошел свой крестный путь, творя Красоту и Поэзию из всего, к чему бы ни прикасался. Те, для кого русская поэзия — смысл жизни, знают, кого они потеряли.

Иным ещё предстоит открыть для себя этого блистательного лирика…

Евгений Блажеевский - автор сборников стихотворений "Тетрадь" (1984), "Лицом к погоне" (1995), "Черта" (1998).

 

ОСЕННЯЯ ДОРОГА, Венок сонетов

 

1

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что осень

Не желает уже ни прикрас, ни богатства иметь.

И опала листва, и плоды разбиваются оземь,

И окрестные дали оплавила тусклая медь.

 

Что случилось со мной на ухабистой этой дороге,

Где осеннее небо застыло в пустом витраже,

Почему подступает неясное чувство тревоги

И сжимается сердце, боясь не разжаться уже?..

 

Вдоль стекла ветрового снежинки проносятся вкось,

В обрамлении белом летят придорожные лужи,

А душе захотелось взобраться на голый откос,

 

Захотелось щекою к продрогшей природе припасть

И вдогонку тебе, моя жизнь, прошептать: "Почему же

Растеряла июньскую удаль и августа пышную власть?.."

 

2

Растеряла июньскую удаль и августа пышную власть...

Беспощадное время и ветер гуляют по роще.

Никому не дано этой жизнью насытиться всласть,

И судьба на ветру воробьиного клюва короче.

 

Мимолетная радость в изношенном сердце сгорит,

Ожидание смерти запрятано в завязи почек,

Да кому и о чем на могильной плите говорит

Между датой рожденья и смерти поставленный прочерк!..

 

Неужели всю жизнь, все богатство ее перебора

Заключает в себе разводящее цифры тире?!

Я лечу сквозь туман за широкой спиною шофера,

Мой возница молчит, непричастный к подобным вопросам,

И пора понимать, что вот-вот и зима на дворе,

Что дороги больны, что темнеет не в десять, а в восемь...

 

3

Что дороги больны, что темнеет не в десять, а в восемь,

Не приемлет душа, но во времени выбора нет.

Как постылого гостя, мы с ней тяжело переносим

Зажигаемый рано худой электрический свет.

 

На осеннем ветру мир туманен, суров и немолод.

Жизнь запряталась в шкуры, в берлоги, за стекла теплиц.

Подворотнями мается мучимый слякотью холод,

И небесное бегство закончили выводки птиц.

 

Опустело вокруг, и такая большая печаль

В эту пору распада, расхода, разлета, разъезда...

Мой возница, ругнувшись, нажал тормозную педаль,

Заработали "дворники", веером сдвинули грязь,

И тогда я увидел за черной чертой переезда,

Что тоскуют поля и судьба не совсем удалась...

 

4

Что тоскуют поля и судьба не совсем удалась,

Запишу на полях своей повести небезупречной,

Где нескладный герой, от насущных забот удалясь,

Пребывает в тоске и бессмысленной муке сердечной.

 

Где с мостами сгорели его корабли за спиной,

Где он склеил гнездо из осколков разбитой посуды

И притом повторял, что ни встречи, ни жизни иной

Не предвидит уже, и пора прекратить пересуды.

 

Только что это?! Вновь возникает наплыв силуэта,

И тебя узнаю сквозь рябое от капель стекло...

Наважденье мое, отголосок счастливого лета,

Это правда, что я из прекрасного возраста выбыл,

Что взаимное время для нашей любви истекло,

Что с рожденьем ребенка теряется право на выбор?..

 

5

Что с рожденьем ребенка теряется право на выбор,

Понимаешь не сразу, но бесповоротно уже.

Как продутому Невскому снится заснеженный Выборг,

Так ребенок приснится твоей беспокойной душе.

 

И куда бы ни ехал, куда ни спешил бы отныне -

Ощущенье вины подавляет тебя изнутри.

И пора позабыть о своей чистокровной гордыне,

Позабыть хоть на день, хоть на год, хоть на два, хоть на три...

 

А возница опять нажимает шальную педаль

И скрипят тормоза, проверяя изгиб поворота.

Налетает снежок, подмосковную зябкую даль

Оживляет солдатик с развернутым красным флажком.

Переходит дорогу из бани спешащая рота,

И душе тяжело состоять при раскладе таком...

 

6

И душе тяжело состоять при раскладе таком,

Где тепло очага охраняет незримая Веста

И стоит, среди прочих, недавно построенный дом,

Но в квартирном быту для тебя не находится места.

 

Разорвать бы пространство, его заколдованный круг,

Нескончаемый круг, из которого вырос и вызрел!..

Мимолетная жизнь, как метафора наших разлук,

И судьба одинока, как дальний охотничий выстрел.

 

И куда убежишь!.. Пожелтели твои перелески,

Промелькнула церквушка, со стекол стекает вода.

И пространство летит, и туман опустил занавески

На осенний пейзаж, и дороги - куда ни вели бы -

В эти тусклые дни возвратятся с тобою туда,

Где семейный сонет исключил холостяцкий верлибр...

 

7

Где семейный сонет исключил холостяцкий верлибр,

Там округлая форма реки, заточенной в трубу.

И по ней не плывут корабли, а ленивые рыбы

Не стоят косяком, на крючок направляя губу.

 

И течет твоя кровь, в темноте замедляя движенье,

По гармошкам бормочет, стоящих в дому батарей,

И семью согревает железное кровоснабженье,

Целиком поглощая все замыслы жизни твоей.

 

И уже не хватает ни правды, ни слов, ни тепла,

Ни тревожной надежды, ни тайны, ни внутренней силы,

Хоть в горячих потемках сошлись и совпали тела,

Хоть любовь замерцала в остывшей золе угольком...

Но приходит пора, когда быть молодым - некрасиво,

И нельзя разлюбить, и противно влюбляться тайком.

 

8

И нельзя разлюбить, и противно влюбляться тайком,

И с подружкой под ручку спешить переулком холодным,

И давиться любовью, как послевоенным пайком,

Но, вкусив молодой поцелуй, оставаться голодным.

 

И поспешно одевшись, сказав на прощанье: "Мерси",

Убегать в никуда, растворяясь в осеннем тумане,

И, поймав на пустынной дороге пустое такси,

Озираться опасливо, словно Печорин в Тамани.

 

А вокруг темнота. Только лист вдоль дороги шуршащий,

Только ветер, шумящий в шатрах облетающих крон,

Да предутренний голос, усталой душе говорящий,

Что любви не догнал, не схватился рукою за стремя...

Кто бы ни был попутчик - шофер или пьяный Харон,

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что время...

 

9

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что время

Не песочно-стеклянный бессмысленный катамаран.

Сокращаются сроки, беднеет на волосы темя,

А в глазах, как и прежде, ночует весенний дурман.

 

Не считаются чувства с неловкой усталостью плоти,

Как чужие, живут на харчах и довольстве твоем.

Ты едва поспешаешь в мелькающем водовороте

И качели, скрипя, пролетают земной окоем...

 

А водитель опять закурил голубой "Беломор"

И нашарил приемник тяжелой мужицкой рукою.

Говорили о спорте: Пеле... Марадона... Бимон...

А я думал о том, что не надо судьбу ворошить,

Что покрой бытия, да с подкладкой своей роковою -

Не кафтан, и судьбы никому не дано перешить...

 

10

Не кафтан - и судьбы никому не дано перешить -

Этот мир, что надет на тебя поначалу на вырост

И просторен вполне, но потом начинает душить

Воротник и потертый пиджак, из которого вырос.

 

Ни вольготно плечом повести, ни спокойно вздохнуть -

И в шагу, и под мышками режет суровая складка.

И уже не фабричная ткань облегла твою грудь

И запястья твои, а сплошная кирпичная кладка!

 

Впрочем, это гипербола выгнула спину дугою,

И кирпичный костюм - вроде сказочки Шарля Перро.

Видно, время прошло и, возможно, настало другое,

Непонятное мне... И куда-то уходит горенье

Суматошного сердца, и падает на пол перо,

Коли водка сладка, коли сделалось горьким варенье...

 

11

Коли водка сладка, коли сделалось горьким варенье -

Не вина, а беда беспробудных ваньков и марусь.

Безрассудному пьянству не буду искать объясненье,

Но насколько он безрассудно сказать не берусь.

 

В этой слякоти дней, в этом скучном ничтожестве быта,

Как забвенье - бутылка, как счастье - граненый стакан...

Керосинная бочка судьбы да четыре копыта,

И куда доходяге-коню подражать рысакам!..

 

"Ну и прет же алкаш!.." - возмущенно бормочет шофер.

Промелькнуло пальто, и фигура качнулась слегка...

Что хотел он сказать, когда руки свои распростер

И в стекло погрозил, и прошел в направленье забора,

Этот жалкий прохожий, спешащий домой из ларька,

Коли осень для бедного сердца плохая опора?!

 

12

Коли осень для бедного сердца плохая опора,

То дождись декабря, где тяжелому году конец.

Наряжается елка и запахи из коридора

Воскрешают страницы пособия Молоховец.

 

И снежинки, слетаясь, стучатся в оконную раму,

И дубовым становится стол перо чинно-складной...

Ты веселых друзей пригласи и покойную маму

Усади в уголок, чтоб ей не было скучно одной

 

В этот вечер, когда за спиной открываются бездны

И на миг вспоминается зыбкая детская тайна...

- Вам салат положить или крылышко?.. - Будьте любезны!..

И пошла мешанина, и начали свечи тушить,

И опять вперемежку - Высоцкий, Матье, Челентано

И слова из романса: "Мне некуда больше спешить..."

 

13

И слова из романса: "Мне некуда больше спешить..."

Про себя повторяю в застольном пустом разговоре.

И мотив продолжает в прокуренном горле першить,

И пролетка стоит на холодном российском просторе.

 

И сидит в ней надменный писатель в английском плаще,

Словно кондор, уставясь в сырое осеннее небо.

О, старинная грусть и мечтания, и вообще

Чепуха, вспоминать о которой смешно и нелепо!

 

Как любил я тебя в девятнадцать рассеянных лет,

Навсегда покидая свой край, где Кяпяз и Кура!..

Но меня уже нет и девчушки хохочущей нет,

И машина за КрАЗом уныло ползет с косогора,

И о том, что спешил неизвестно зачем и куда,

Так и хочется крикнуть в петлистое ухо шофера.

 

14

Так и хочется крикнуть в петлистое ухо шофера:

- Не гони лошадей по разбитой своей мостовой!

Им уже не нужны ни ямщицкая глотка, ни шпора,

И зеленый бензин заменил табунку водопой.

 

Пусть они постоят бестелесные, холочка - к холке...

Колеся вдоль погостов, базаров, ангаров и школ,

Я вполне преуспел в запоздалой своей самоволке

И без них обойдусь, догоняя того, кто ушел.

 

Лошадиные силы души и душевные силы мотора!..

Перепуталось все: из камней создают виноград

И детали растят на бесхозной земле у забора,

И тебе самому твой угрюмый характер несносен;

Только как разобраться в потерях, и кто виноват?

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что осень...

 

Магистрал

 

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что осень

Растеряла июньскую удаль и августа пышную власть,

Что дороги больны, что темнеет не в десять, а в восемь,

Что тоскуют поля и судьба не совсем удалась.

 

Что с рожденьем ребенка теряется право на выбор,

И душе тяжело состоять при раскладе таком,

Где семейный сонет исключил холостяцкий верлибр

И нельзя разлюбить, и противно влюбляться тайком...

 

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что время -

Не кафтан и судьбы никому не дано перешить,

Коли водка сладка, коли сделалось горьким варенье,

Коли осень для бедного сердца плохая опора...

И слова из романса: "Мне некуда больше спешить..."

Так и хочется крикнуть в петлистое ухо шофера.

1978-1985-1987 гг.

 

Благословенна память...

 

Благословенна память,

Повёрнутая вспять.

Ты будешь больно падать,

Да редко вспоминать.

 

Осядет снегом горе,

Дитя увидит свет...

В естественном отборе

Для боли места нет.

 

Лишь память о хорошем,

О том,

Что стало прошлым,

О нежности,

Которой

Ещё принадлежу,

 

О голосе любимом,

О том,

Что стало дымом,

Необъяснимым дымом,

Которым дорожу...

 

Мы – горсточка потерянных людей...

 

Мы – горсточка потерянных людей.

Мы затерялись на задворках сада

И веселимся с лёгкостью детей –

Любителей конфет и лимонада.

Мы понимаем: кончилась пора

Надежд о славе и тоски по близким,

И будущее наше во вчера

Сошло-ушло тихонько, по-английски.

Ещё мы понимаем, что трава

В саду свежа всего лишь четверть года,

Что, может быть, единственно права

Похмельная, но мудрая свобода.

Свобода жить без мелочных забот,

Свобода жить душою и глазами,

Свобода жить без пятниц и суббот,

Свобода жить как пожелаем сами.

Мы в пене сада на траве лежим,

Портвейн – в бутылке,

как письмо – в бутылке

Читай и пей! И пусть чужой режим

Не дышит в наши чистые затылки.

Как хорошо, уставясь в пустоту,

Лежать в траве среди металлолома

И понимать простую красоту

За гранью боли, за чертой надлома.

Как здорово, друзья, что мы живём

И затерялись на задворках сада!..

Ты стань жуком, я стану муравьём

И лучшей доли, кажется, не надо.

 

ПРОГУЛКА

 

Во мне воспоминаний и утрат

Уже гораздо больше, чем надежд

И радостей,

А потому не буду

На будущее составлять прогнозы,

Но хочется воскликнуть невзначай:

«Как быстро мы состарились, приятель,

От Пушкина спускаясь по Тверскому!..

И радости,

Которыми, казалось,

Пропитан воздух,

Поглотил туман.

И женщины,

Которых мы любили,

Уже старухи...»

 

Дует ровный ветер,

Кленовый лист влетает в подворотню,

И я приподнимаю воротник.

На мне чернильно-синие штаны

И скромное пальто из ГДР –

Страны, не существующей на свете...

 

ТЕПЕРЬ, КОГДА НАДО ПРОСТИТЬСЯ...

 

Теперь, когда надо проститься

По совести и по уму,

Не надо обратно проситься

В свою голубую тюрьму.

Не надо надеяться втайне

На лунный серебряный след.

Осталось одно очертанье,

Названья которому нет.

Осталось горенье заката,

Далёкого моря прибой.

Осталась глухая утрата

Того, что случалось с тобой,

Того, что могло бы случиться,

Того, что в себе износил...

Но нету, увы, очевидца

Слепому горению сил.

А молодость - штучка, Лолита, -

Кивнув равнодушно душе,

Сошла, как выходит из лифта

Чужой

На чужом

Этаже...

 

* * *

Беспечно на вещи гляди,

Забыв про наличие боли.

— Эй, что там у нас впереди?

— Лишь ветер да поле.

Скитанья отпущены нам

Судьбой равнодушной, не боле.

— Эй, что там по сторонам?

— Лишь ветер да поле.

И прошлое как за стеной,

Но память гуляет по воле.

— Эй, что там у нас за спиной?

— Лишь ветер да поле.

 

* * *

Лагерей и питомников дети,

В обворованной сбродом стране

Мы должны на голодной диете

Пребывать и ходить по струне.

Это нам, появившимся сдуру,

Говорят: "Поднатужься, стерпи..."

Чтоб квадратную номенклатуру

В паланкине носить по степи.

А за это в окрестностях рая

Обещают богатую рожь...

Я с котомкой стою у сарая,

И словами меня не проймешь!

 

* * *

От мировой до мировой,

Ломая судьбы и широты,

Несло героев — головой

Вперед — на бункеры и дзоты.

И вот совсем немного лет

Осталось до скончанья века,

В котором был один сюжет:

Самоубийство Человека.

Его могил, его руин,

Смертей от пули и от петли

Ни поп, ни пастор, ни раввин

В заупокойной не отпели.

И если образ корабля

Уместен в строчке бесполезной,

То век — корабль, но без руля

И без царя в башке железной.

В кровавой пене пряча киль,

Эсминцем уходя на Запад,

Оставит он на много миль

В пустом пространстве трупный запах.

Но я, смотря ему вослед,

Пойму, как велика утрата.

И дорог страшный силуэт

Стервятника

в дыму заката!..