Шелест Владимир

Александр Семёнович Кушнер (14 сентября 1936, Ленинград) — русский поэт. Автор около 50 книг стихов (в том числе для детей) и ряда статей о классической и современной русской поэзии, собранных в пяти книгах.

Учился на филологическом факультете Педагогического института им. А. Герцена. В 1959—1969 годах преподавал в школе русский язык и литературу. В конце 1950-х - начале 1960-х входил с литературное объединение (лито) при Горном институте под руководством Глеба Семенова.

Стихи начал публиковать в 1956-1957 в ленинградских альманахах и периодических изданиях.

В 1960-и году стихи Кушнера вошли в "ленинградский" выпуск подпольного журнала "Синтаксис" и были перепечатаны на Западе в журнале "Грани".

С конца 1960-х годов перешёл на профессиональную литературную деятельность.

В советское время широко печатался в СССР, но при этом дважды подвергался публичному остракизму, в 1962 году в журнале "Крокодил" и в 1985 году в газете "Правда".

Член СП СССР (1965), Русского ПЕН-центра (1987). Главный редактор «Библиотеки поэта» (с 1992; с 1995 — «Новой библиотеки поэта»). Член редколлегий журналов «Звезда», «Контрапункт» (с 1998), виртуального журнала «Арт-Петербург» (с 1996 года). В апреле 2015 года в связи с присуждением национальной премии «Поэт» Юлию Киму и отказом жюри номинировать на премию Алексея Пурина вместе с Евгением Рейном вышел из состава жюри.

В 1993 году подписал «Письмо 42-х».

Литературное объединение под руководством Александра Семеновича Кушнера существует в Санкт-Петербурге с начала 1970-х. Среди первого состава участников ЛИТО были такие поэты, как Владимир Ханан, Валерий Скобло, Юрий Колкер, Борис Лихтенфельд, Константин Ескин, Татьяна Костина, Александр Танков. За время своего существования ЛИТО многократно переезжало с одной площадки на другую: от швейного объединения «Большевичка» до нынешнего местонахождения в Доме писателя на Звенигородской улице. Когда А. С. Кушнеру стало трудно вести занятия, эстафету перенял его давний ученик: в настоящее время литобъединением руководит поэт Александр Танков.

Выразительную характеристику языка Кушнера дал его современник и приятель Иосиф Бродский: «Если можно говорить о нормативной русской лексике, то можно, я полагаю, говорить о нормативной русской поэтической речи. Говоря о последней, мы будем всегда говорить об Александре Кушнере».

Тот же Бродский дал общую оценку творчества: «Александр Кушнер — один из лучших лирических поэтов XX века, и его имени суждено стоять в ряду имён, дорогих сердцу всякого, чей родной язык русский».

Всё-таки замечательно, друзья, что рядом с нами творят живые классики!

 

ВРЕМЕНА НЕ ВЫБИРАЮТ...

 

Времена не выбирают,

В них живут и умирают.

Большей пошлости на свете

Нет, чем клянчить и пенять.

Будто можно те на эти,

Как на рынке, поменять.

 

Что ни век, то век железный.

Но дымится сад чудесный,

Блещет тучка; я в пять лет

Должен был от скарлатины

Умереть, живи в невинный

Век, в котором горя нет.

 

Ты себя в счастливцы прочишь,

А при Грозном жить не хочешь?

Не мечтаешь о чуме

Флорентийской и проказе?

Хочешь ехать в первом классе,

А не в трюме, в полутьме?

 

Что ни век, то век железный.

Но дымится сад чудесный,

Блещет тучка; обниму

Век мой, рок мой на прощанье.

Время - это испытанье.

Не завидуй никому.

 

Крепко тесное объятье.

Время - кожа, а не платье.

Глубока его печать.

Словно с пальцев отпечатки,

С нас - его черты и складки,

Приглядевшись, можно взять.

 

ЧЕЛОВЕК ПРИВЫКАЕТ...

 

Человек привыкает

Ко всему, ко всему.

Что ни год получает

По письму, по письму.

 

Это в белом конверте

Ему пишет зима.

Обещанье бессмертья -

Содержанье письма.

 

Как красив её почерк!

Не сказать никому.

Он читает листочек

И не верит ему.

 

Зимним холодом дышит

У реки, у пруда.

И в ответ ей не пишет

Никогда, никогда.

 

БЫТЬ НЕЛЮБИМЫМ! БОЖЕ МОЙ!..

 

Быть нелюбимым! Боже мой!

Какое счастье быть несчастным!

Идти под дождиком домой

С лицом потерянным и красным.

 

Какая мука, благодать

Сидеть с закушенной губою,

Раз десять на день умирать

И говорить с самим собою.

 

Какая жизнь - сходить с ума!

Как тень, по комнате шататься!

Какое счастье - ждать письма

По месяцам - и не дождаться.

 

Кто нам сказал, что мир у ног

Лежит в слезах, на всё согласен?

Он равнодушен и жесток.

Зато воистину прекрасен.

 

Что с горем делать мне моим?

Спи, с головой в ночи укройся.

Когда б я не был счастлив им,

Я б разлюбил тебя, не бойся!

 

НУ ПРОЩАЙ, ПРОЩАЙ ДО ЗАВТРА...

 

Ну прощай, прощай до завтра,

Послезавтра, до зимы.

Ну прощай, прощай до марта.

Зиму порознь встретим мы.

 

Порознь встретим и проводим.

Ну прощай до лучших дней.

До весны. Глаза отводим.

До весны. Ещё поздней.

 

Ну прощай, прощай до лета.

Что ж перчатку теребить?

Ну прощай до как-то, где-то,

До когда-то, может быть.

 

Что ж тянуть, стоять в передней.

Да и можно ль быть точней?

До черты прощай последней,

До смертельной. И за ней.

 

УХОДИТ ЛЕТО. ВЕТЕР ДУЕТ ТАК...

 

Уходит лето. Ветер дует так,

Что кажется, не лето - жизнь уходит,

И ёжится, и ускоряет шаг,

И плечиком от холода поводит.

 

По пням, по кочкам, прямо по воде.

Ей зимние не по душе заботы.

Где дом её? Ах, боже мой, везде!

Особенно, где синь и пароходы.

 

Уходит свет. Уходит жизнь сама.

Прислушайся в ночи: любовь уходит,

Оставив осень в качестве письма,

Где доводы последние приводит.

 

Уходит муза. С клёнов, с тополей

Летит листва, летят ей вслед стрекозы.

И женщины уходят всё быстрей,

Почти бегом, опережая слёзы.

 

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

 

Чтоб двадцать семь свечей зажечь

С одной горящей спички,

Пришлось тому, кто начал речь,

Обжечься с непривычки.

 

Лихие спорщики и те

Следили, взяв конфету,

Как постепенно в темноте

Свет прибавлялся к свету.

 

Тянулся нож во мгле к лучу,

И грань стекла светилась,

И тьмы на каждую свечу

Всё меньше приходилось.

 

И думал я, что жизнь и свет -

Одно, что мы с годами

Должны светлеть, а тьма на нет

Должна сходить пред нами.

 

Сидели мы плечо к плечу,

Казалось, думал каждый

О том, кто первую свечу

В нас засветил однажды.

 

Горело мало, что ли, свеч,

Туман сильней клубился,

Что он ещё одну зажечь

Решил - и ты родился.

 

И что-то выхватил из мглы:

Футляр от скрипки, скрипку,

Бутыль, коробку пастилы,

А может быть, улыбку.

 

***

Не люблю французов с их прижимистостью и эгоизмом,

Не люблю арабов с их маслянистым взором и фанатизмом,

Не люблю евреев с их нахальством и самоуверенностью,

Англичан с их снобизмом, скукой и благонамеренностью,

Немцев с их жестокостью и грубостью,

Итальянцев с плутовством и глупостью,

Русских с окаянством, хамством и пьянством,

Не люблю испанцев, с тупостью их и чванством,

Северные не люблю народности

По причине их профессиональной непригодности,

И южные, пребывающие в оцепенении,

Переводчик, не переводи это стихотворение.

Барабаны, бубны не люблю, африканские маски, турецкие сабли.

Неужели вам нравятся фольклорные ансамбли?

Фет на вопрос, к какому бы он хотел принадлежать народу,

Отвечал: ни к какому. Любил природу.

 

ПРИШЛА КО МНЕ ГОСТЬЯ ЛИХАЯ...

 

Пришла ко мне гостья лихая,

Как дождь, зарядивший с утра.

Спросил её: - Кто ты такая?

Она отвечает: - Хандра.

 

- Послушай, в тебя я не верю.

- Ты Пушкина плохо читал.

- Ты веком ошиблась и дверью.

Я, видимо, просто устал.

 

- Все так говорят, что устали,

Пока привыкают ко мне.

Я вместо любви и печали,

Как дождь, зарядивший в окне.

 

О, хмурое, злое соседство...

Уеду, усну, увильну...

Ведь есть же какое-то средство.

Она отвечает: - Ну-ну!

 

КТО-ТО ПЛАЧЕТ ВСЮ НОЧЬ...

 

Кто-то плачет всю ночь.

Кто-то плачет у нас за стеною.

Я и рад бы помочь -

Не пошлёт тот, кто плачет, за мною.

 

Вот затих. Вот опять.

"Спи, - ты мне говоришь, - показалось".

Надо спать, надо спать.

Если б сердце во тьме не сжималось!

 

Разве плачут в наш век?

Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?

Суше не было век.

Под бесслёзным мы выросли флагом.

 

Только дети - и те,

Услыхав: "Как не стыдно?" - смолкают.

Так лежим в темноте.

Лишь часы на столе подтекают.

 

Кто-то плачет вблизи.

"Спи, - ты мне говоришь, - я не слышу".

У кого ни спроси -

Это дождь задевает за крышу.

 

Вот затих. Вот опять.

Словно глубже беду свою прячет.

А начну засыпать -

"Подожди, - говоришь, - кто-то плачет!"