Сергей Крюков

(доклад на 14-й международной научно-практической Конференции «Юрий Кузнецов и ПОБЕДА»)

 

Во всем мне хочется дойти

До самой сути.

Борис Пастернак

 

СТИХИ О ГЕНЕРАЛЬНОМ ШТАБЕ

 

Карта мира и битвы богов,

Имена и повадки врагов,

Грозный шорох военных томов,

Узел духа, машина умов –

Тишина Генерального штаба.

 

Кровь святая бумаги кропит,

Дым и пепел победы летит,

Светит слава, эпоха глядит,

Как губами война шевелит

В тишине Генерального штаба.

 

Всё безмолвно: прогноз и расклад,

Чёт и нечет, вперёд и назад,

Квадратура войны, перехват,

Молча красные стрелы летят

Из умов Генерального штаба.

 

Оглянувшись на слово «вперёд»,

В окружении вдов и сирот,

Победители пьют за народ,

За отвагу и трезвый расчёт,

За мозги Генерального штаба.

 

1995г.

 

Для начала – что об этом сказали критики.

1) Юлия Бутакова, Война в стихах Юрия Кузнецова

… заключительным аккордом в сложной пьесе кузнецовской военной поэзии звучат "Стихи о Генеральном штабе" (1985 г.). Именно на них, на генштабистов, возлагает автор ответственность за теоретическую подготовку (…), им ставит в заслугу успехи на огромном фронте, растянувшемся с севера на юг на тысячи километров. "Узел духа, машина умов", вмещённые в сухое слово "Генштаб", представляются автором как большой живой организм, каждой клеткой своей имеющий отдельного человека – Воина, способного предугадать все ходы противника. В них, как в лучших умах страны, заключён многовековой прадедовский опыт ведения войны. Сама война незримо присутствует на каждом заседании, "шевелит губами" в углу, и пусть кто-нибудь попытаеься проигнорировать её советы! Логический итог напряжённой умственной работы пяти военных лет:

Победители пьют за народ,

За отвагу и трезвый расчёт,

За умы Генерального штаба.

 

2) Краем затронул стихотворение – по части первоначального посвящения стихотворения издателю Владимиру Дробышеву, которое потом безвозвратно исчезло, – Вячеслав Огрызко в статье «Нас, может, двое» в газете Литературная Россия № 2012 / 31, 23.02.2015

3) Дмитрий Орлов, «Образы Войны в творчестве Юрия Кузнецова», «Литературная газета», 02.05.2019

«Или вот «Стихи о генеральном штабе»:

Кровь святая бумаги кропит,

Дым и пепел победы летит,

Светит слава, эпоха глядит,

Как губами война шевелит

В тишине Генерального штаба.

Там же:

Оглянувшись на слово «вперёд»,

В окружении вдов и сирот,

Победители пьют за народ,

За отвагу и трезвый расчет,

За мозги Генерального штаба.

Поразительно, но факт: слово «победа» участвует в создании разных художественных образов,

но самого акцентированного художественного образа Победы нет!

 

4) Кирилл Анкудинов, «Напролом», Размышления о поэзии Юрия Кузнецова, журнал «Новый мир».

«…При подробном анализе поэтики Йейтса отыскиваются новые особенности, сближающие её с творчеством Юрия Кузнецова, — скажем, обращение к конкретным жанрам. Излюбленный жанр Йейтса — “метафизическая баллада” с рефреном (такая, к примеру, как знаменитая “Водомерка”). И у Кузнецова есть стихотворения в этом жанре — “Тайна славян”, “Стихи о Генеральном штабе” (к слову, “Тайна славян” напоминает “Водомерку” композиционным построением, а “Стихи о Генеральном штабе” — ещё и тематикой).

 

Водомерка, Уильям Батлер Йейтс

Чтобы культуре не сгинуть навек,

Чтоб не глумились над ней,

Пусть в этот час замолчат все собаки,

Пусть уведут коней!

Вождь наш Цезарь над картой в палатке сырой

Лелеет свою мечту;

Руки сцеплены под затылком,

Взгляд устремлён в пустоту.

Как водомерка над гладью озёр,

Скользит его мысль над молчаньем.

Чтобы высоких башен пожар

И лик этот помнить могли,

Двигайся тихо – пусть шум не тревожит

Это виденье вдали.

Женщина с виду – и всё же дитя,

Вдали от взоров толпы

Она певучей походке цыганской

Учит свои стопы.

Как водомерка над гладью озёр,

Скользит её мысль над молчаньем.

Чтобы девичий ум первобытный Адам

Смущал весенней порой,

Выгони этих детей из капеллы,

Тяжкие двери закрой;

Там на высоких лесах Микеланджело

Видит картины Суда,

Кисть его тише крадущейся мыши

Ходит туда-сюда.

Как водомерка над гладью озёр,

Скользит его мысль над молчаньем.

 

Кирилл не указал автора перевода, но мне удалось его определить. Иван Бабицкий.

 

Как и год назад, в качестве оппонента я попросил к участию Ирину Кабачкову, к.п.н.

 

И.К.: Навскидку, конечно, связан стих Йейтса и Кузнецова одной мыслью – война кажется штукой громкой, и она вроде бы совершается на полях сражений, но на деле она идёт за столами и это битва умов. У Йетса есть тот парадоксальный момент, что война – двигатель прогресса, культуры, цивилизации и у Кузнецова – это вроде как и не плохо, именно в конкретном тексте. А уже во втором тексте про связиста – нет. Мёртвые сигналят живым: вы не спасётесь, если забудете нас.

 

Единственным намёком к пониманию смыслов написания стихотворения я нашёл комментарий Евгения Богачкова в СС Юрия Кузнецова, т. 4, стр. 210, где он обращается к воспоминаниям Евг.Чеканова о встречах с автором («Мы жили во тьме при мерцающих звёздах»):

«Читал ещё стихи про Генеральный штаб… я их не запомнил, запомнил только комментарий к этим стихам: будто бы какой-то родственник Ю.К. там работает (брат?), и это родственник вроде бы признался ему, что они там «занимаются не тем».

Недавно вот устраивали «войну всех против всех» – и продули. При этих словах Ю.К., по обыкновению, насмешливо улыбнулся.»

 

Итак – что вижу я.

 

Во-первых, приведу несколько более интересный, на мой взгляд, перевод "Водомерки" – Григория Кружкова:

 

Чтоб цивилизацию не одолел

Варвар — заклятый враг,

Подальше на ночь коня привяжи,

Угомони собак.

Великий Цезарь в своем шатре

Скулу кулаком подпер,

Блуждает по карте наискосок

Его невидящий взор.

И как водомерка над глубиной,

Скользит его мысль в молчании.

 

Чтобы Троянским башням пылать,

Нетленный высветив лик,

Хоть в стену врасти, но не смути

Шорохом — этот миг.

Скорее девочка, чем жена,—

Пока никто не войдет,

Она шлифует, юбкой шурша,

Походку и поворот.

И как водомерка над глубиной,

Скользит ее мысль в молчании.

 

Чтобы явился первый Адам

В купол девичьих снов,

Выставь из папской часовни детей,

Дверь запри на засов.

Там Микеланджело под потолком

Небо свое прядет,

Кисть его, тише тени ночной,

Движется взад-вперед.

И как водомерка над глубиной,

Скользит его мысль в молчании.

 

Кузнецов любил работать в форме баллады, последняя ему свойственна. Однако в стихах о Генштабе я баллады не обнаруживаю.

Рефренность, формально отсылающая к форме йейтсовского опуса, – и та частичная и условная: повторяющаяся лексема от строфы к строфе меняет смысловые оттенки.

Есть построение шаг за шагом – объёмного образа предмета, которое разрешается в последней строфе – благодаря ключу.

Выстроен символический образ генштаба, не привязанный ни к эпохе, ни, тем более, к конкретным баталиям, – со свойственной Юрию Кузнецову недосказанностью и завуалированными смыслами, важнейшим из которых, на мой взгляд, выделяется строка «в окружении вдов и сирот». Сначала автор написал вариант: «при безмолвии вдов и сирот», но это его не удовлетворило. Предполагаю – потому, что окончательный акцент на порядок ёмче передаёт символический образ победы в ракурсе этих стихов.

«…Оглянувшись на слово «вперёд»,

В окружении вдов и сирот,

Победители пьют за народ,

За отвагу и трезвый расчёт,

За мозги Генерального штаба.» Изначально были «умы».

У профессиональных литераторов, коим Юрий Кузнецов был по своей сути, случайных слов, а тем более – случайных смыслов в текстах не бывает и быть не может по определению.

И совсем не случайно в рукописи Юрий Поликарпович из строфы в строфу пишет «генштаб» со строчной, а не заглавной, как это принято, буквы.

Понятно, что в печать такое неуважение к Генштабу ВС СССР пропустить не могли, поэтому в печатной версии – прописные буквы.

Не случайно и «слово «вперёд» стоит не боевой командой с восклицанием, а простым разговорным словом.

И, разумеется, не случайно автор словами, полными сарказма, пишет, как «в окружении вдов и сирот победители пьют за народ».

Ой, как напрашивается аналогией цитата из «Сказа про Федота-стрельца» Леонида Филатова, которая вполне могла появиться как результат прочтения этого стихотворения:

«Мажешь утром бутерброд, сразу мысль: а как народ?!»

И тут становится ясно, что Кузнецов написал не славицу Генштабу (славицу пишут конкретному образованию в конкретной военной кампании), а, напротив – в очередной раз обратился к теме трагедии народа, одной из косвенных причин которой выступает и недостаточная слаженность генеральных и не генеральных штабов, приводящая к ошибкам, просчётам и как результат – к бесчисленным жертвам (среди которых маяком для автора выделяется его отец). Здесь и вторичная память о Первой мировой войне, и хлёсткая боль воспоминаний о Великой Отечественной, в которой только за освобождение Польши Советский Союз заплатил более чем шестьюстами тысяч красноармейцев. Вспомним о Берлинской операции, руководимой Жуковым, в которой только официально погибло более 350 000 бойцов, оставивших в тылу тех самых «вдов и сирот». При этом план Жукова, будучи самым ёмким по потерям, всё равно не позволил занять Берлин целиком. А начало войны, когда взводы ополченцев, вооружённых двумя-тремя берданками и лопатами, бросали на штурм «высоты»! А блокада Ленинграда! Вдовам и сиротам трудно отделить необходимые жертвы от случайных потерь. Тут и Карибский кризис, непосредственным участником событий которого был автор. Любой неверный шаг в нём мог привести к гибели планеты. И, конечно же! – Афганская кампания, начавшаяся за четыре года до написания стихотворения, в которой принимал участие «ограниченный контингент войск», а на Родину возвращался неограниченный поток цинковых гробов…

Да, это стихотворение могло бы стать балладой, распиши Кузнецов свои символы в нарратив, раскрой он значения своих недомолвок и ключей к их разгадке. Но тогда его смысловая многослойность раскатилась бы ёмкими, но плоскими смыслами Йейтса, Великий Кузнецов стал бы просто очередным Кузнецовым – и тогда я не мог бы не согласиться с выводами Кирилла Анкудинова.

Но стихи Кузнецова нельзя читать плоско, как стихи Йейтса, скользя по ним, «как водомерка по глади озера».

 

Вот из-за таких и подобных им стихотворений Кузнецова многие и причисляли к самым ярым антисоветчикам, в то время как он лишь говорил о недостатках, будучи истинным патриотом своего Государства, своей страны, был мыслителем – воистину государственного масштаба, когда на кону – национальные смыслы. Потому что Государство – это, прежде всего, народ. Народ, живущий на определённой территории и говорящий на своём языке.

И мы видим мыслителя вселенского масштаба – когда при более глубоком погружении в стихи – на поверхность выходят надвременные мировые смыслы.

 

И, выдерживая заявленную тему доклада, процитирую недавнюю новость, касающуюся смыслов перспективы:

«Сотрудники военной контрразведки ФСБ задержали заместителя начальника Генштаба Вооруженных сил России генерал-полковника Халила Арсланова, который обвиняется в крупном мошенничестве. Об этом в пятницу, 7 февраля, сообщает «Коммерсантъ» со ссылкой на собственный источник».

 

Как говорится, комментарии излишни.

 

Стихотворение «Связь».

Тут нужно в очередной раз вспомнить, что отец Юрия Кузнецова, родившегося в 1941-м, погиб на войне, а сам поэт был связистом на Кубе во время Карибского кризиса.

СВЯЗЬ

 

Он был связистом на войне,

А нынче бродит в тишине,

Звук издавая странный

Ногою деревянной.

 

Среди теней, среди светил

Он стук морзянки уловил,

Идущий ниоткуда,

И понял: дело худо.

 

На братском кладбище не зги.

В сухое дерево ноги

Стучал слетевший дятел,

Или с ума он спятил?

 

Тире и точки слух прожгли,

Живая боль из-под земли

Ему стучала в уши:

"Спасите наши души!

 

Спасите наши имена!

Спасите наши времена!

Спасите нашу совесть!

Одни вы – не спасетесь!"

 

1984г.

 

Военная специальность СВЯЗИСТ и соответственно «морзянка», столь близкая автору, легли в основу подачи мысли, пронизывающей всю страну на её историческом протяжении.

Собственно, символы последствий войны, здесь представляющейся достаточно узко, поскольку деревянные протезы остались в поствременнОм пространстве ВОВ,

прочитываются в этих стихах достаточно явно.

Но необычайной значимостью в наши дни наливаются последние строки, представленные автором в качестве стука «морзянки»:

"Спасите наши души! (SOS, как в песне В.Высоцкого, но – насколько весомее и глубже!)

Спасите наши имена!

Спасите наши времена!

Спасите нашу совесть!

Одни вы – не спасетесь!"

Разве не на «имена» полководцев и павших бойцов, не на памятники, не на славу, не на историческую правду войны («времена»), не на «совесть» Советского Союза и Красной армии – сейчас ополчились все чёрные силы Земли – в попытке уничижения беспрецедентного подвига нашего Великого Государства, нашей России!

И теперь каждый русский человек, русский – по национальности ли, по духу или по причастности к России –

понимает, что война не закончилась, что она перешла в иную, не намного менее жестокую фазу, в которой выстоять и победить Россия, совесть Земли, может –

лишь сохранив историческую правду и память о погибших. Потому погибшие по сей день в нашем строю. И без них, без их чистой совести, на которую ополчились не только вечные оппоненты страны, но даже продажные поляки, кричащие, что де русские могли освободить Аушвиц на день раньше – и намеренно медлили! –

ОДНИ МЫ НЕ СПАСЁМСЯ.

И это выражено и в скрытом смысле символа, заключённого в названии стихотворения «СВЯЗЬ». Связь времён, неразрывная связь последующих поколений со своей героической историей, с гордостью за свою страну, за своих предков…

Не из этого ли стихотворения возник образ армии мертвецов в цикле романов Толкиена «Властелин колец»? Впрочем, это уже – дело десятое.

 

Юрий Кузнецов, как свойственно истинному гению, был прорицателем.

И счастье – открывать это от стихотворения к стихотворению.

И – заключительный вердикт Ирины Кабачковой.

"Сердца крушительный плач ни к чему человеку не служит", а в битвах богов всегда гибнут люди. Об этом писал ещё Гомер. И сколько до него – не скажу. Наверное, в 1985 году у Кузнецова возникает именно такое стихотворение о войне, потому что саму память о ВОВ бесконечными клятвами, парадами и лобзаниями знамён выхолостили, превратили в часть дежурного государственного ритуала. И вот эту простую, старую как мир, мысль, наверное, уже стало пора освежить. Конечно, ни единым словом поэт не намекает на то, что пишет он о ВОВ, потому что память о ней, конечно, свята. Сталин – генералиссимус и Жуков – спаситель Отечества. Но и отношение к власти вообще читается легко через это отношение к генштабу, одному из узлов битвы богов, а через отношение к власти вообще – отношение к властям в стране. Текст совершенно точно обращён к его современникам. Эдакий немой протест. Текст такой же шифрованный, как и в стихотворении «СВЯЗЬ», но, как ни странно, гораздо менее пафосный. Власть в этом стихотворении равно война, равно насилие и манипуляторство, тихое, незаметное и бездушное. Машинный ум. Парады, сиянье славы – это для проводников воли тихих властителей. Дым, пепел, вдовы и сироты – это для нас с вами. А почти молчаливое принятие решений, манипулирование всеми и вся – на своей части доски – это для властителей. Для генштаба. При этом позиция автора однозначно прочитывается, потому что кровь для него свята, как и вдовы с сиротами. Генштаб же – это нечто абсолютно бездушное, безликое и деперсонифицированное, но подчиняющее всё себе. Ему даже нет и не может быть сопротивления никакого, именно потому, что эта воля почти безмолвна и незрима. И в этом отношении к власти видится нечто кафкианское. А победители, творцы победы – это уже – не генштаб. Это те, кем он манипулирует. Да, они пируют в окружении вдов и сирот, славословят друг друга и генштаб, но и не зря эта деталь – "Оглянувшись на слово «вперёд»" – делают они это с оглядкой, боятся , что им предъявят это самое "вперед", которое они кричали отцам и мужьям вдов и сирот. Но предъявить-то кому? Вопрос остаётся открытым. И это уже обращение и к современникам, и к нам, и к будущим поколениям.

 

Лирический герой Кузнецова всегда предельно универсален. Он находится в центре собственного мироздания и на нём сходятся все пересечения и замыкаются все связи. Это и сам поэт и не поэт. Его поэт по функциям схож с пушкинским пророком, поэтом-гражданином, но эволюционировал. По ассоциациям – в сторону князя Мышкина Достоевского и Гамлета (можно вспомнить "я пил из черепа отца"– отца-шута и мёртвого короля одновременно, преданного и пытающегося достучаться до сына). Этот самый отец (он же погибший солдат) – суть священная жертва. И этим он близок к Христу, которым тоже жертвует Бог, чтобы самой его смертью научить нас, передать свой Завет. Отец / сироты / муж / вдовы – полная противоположность Тёркину Твардовского. Герой Твардовского своей жизнью, натурой, характером, поступками утверждает силу, волю русского народа и в нём – залог победы для его автора. Герой Кузнецова несёт свой Завет в самом факте своей смерти и пытается говорить именно после гибели, из истории, из памяти. Это новый Йорик говорит с новым Гамлетом.

И, хотя понять его непросто, но это необходимо для сохранения нашего мира, сложного, необъяснимого, опасного...

И тень отца-солдата – самая надёжная, самая реальная в нём опора.