Dr.Aeditumus

Молодой человек Ф., двадцати с чем-то лет, осиротевший в детстве и воспитанный теткой-нонконформисткой*, работает в ратуше клерком. Его мiровосприятие крайне ограничено, а самосознание на грани слабоумия. Возможно, он страдает некой формой аутизма, ибо в единственной сфере своих интересов и увлечений – коллекционировании бабочек – он практически профессионал. Однажды увидев прекрасную девушку из более высокого социального слоя (а сословная и кастовая разобщенность доныне присуща Англии куда больше, чем другим странам Запада), он влюбляется в неё до состояния одержимости. Она становится объектом его маниакальной, безнадёжной страсти.

 

Как всякий маньяк, он сосредоточен на мелочах, имеющих отношение к предмету его одержимости или болезненного интереса. Сосредоточенность на мелочах и деталях, невероятная педантичность – один из косвенных признаков гения. Однако, как говорят специалисты, не каждый шизофреник – гений, но почти каждый гений немного сумасшедший. Это качество обеспечило ему выигрыш огромной суммы денег на тотализаторе, когда он увлёкся игрой, а обладание средствами внушило ему мысль похитить возлюбленную и обеспечило реализацию безумной идеи.

 

Однако моральные табу, инсталлированные воспитанием, блокируют его сексуальные стремления набором клишированных романтических представлений об отношениях полов, чем-то вроде максимы «Принцессы не какают» и замшелым кодексом приличий ортодоксально мещанского образца. Причём этический анализ мотивов и действий, связанных с лишением свободы разумного человеческого существа, вытеснен за рамки критической сертификации маниакальной страстью. Все прочие императивы продолжают работать в его сознании и после похищения девицы как инструмент выстраивания отношений со своей жертвой. Он не желает видеть в ней реальную живую личность, но лишь идеальный объект своего романтического почитания существа противоположного пола, то есть женщины стерильной в плотском и психологическом смысле от низменных, грязных, животных интенций и помыслов.

 

Психологический портрет маньяка-аутиста, нарисованный Фаулзом посредством его поведенческих и речевых характеристик, крайне непригляден. Если автор и проявляет сочувствие к своему персонажу, то лишь как исследователь социального явления или врач-психиатр. И в этом смысле коллекционером является не только энтомолог-любитель с деформированной психикой (Фредерик), но и сам Писатель, накалывающий психические типажи на бархат романа остро отточенным стилосом своего ума.

 

Миранда – прекрасная бабочка, которую Фердинанд (Фредерик) поймал в сачок своей мании и сделал лучшим образцом в коллекции умерщвлённых его гипертрофированной до извращёния эстетической страстью живых тварей.

 

Структурно роман состоит из двух частей, двух дневниковых описаний одной и той же истории взаимоотношений похитителя и его жертвы. Сначала нам предлагают прочесть дневник Фредерика, который больше похож на журнал наблюдений натуралиста, дополненный его же комментариями по поводу происходящего с описанием собственных эмоциональных реакций. Вторая часть представляет собой нечто вроде дневника образованной барышни прогрессивных взглядов, который содержит экспрессивную хронику случившегося от лица жертвы. Описание своих невзгод и страданий она перемежает обширными фрагментами ретроспекций (или флэшбэков), относящихся к фактам и событиям её богемного существования в качестве студентки лондонской художественной школы, то есть к периоду жизни героини, непосредственно предшествовавшему её насильственному заточению в уединённом особняке своего обожателя.

 

Естественным образом ожидая, что в этой, второй части романа автор нарисует образ юного утончённо нежного, страдающего существа, образ, разрывающий сочувствием душу читателя, ты вдруг обнаруживаешь, что эмпатия, которой не возникло при чтении описаний несчастной жертвы злодеем-похитителем, не появляется и в процессе узнавания Миранды из её собственного дневника. Испытав, если не шок, то удивление от осознания сего факта, начинаешь задаваться вопросом «Почему?». Твоё ли это сердце столь бесчувственно к чужим злоключениям и невзгодам, или причина твоей несострадательности коренится в скрытых и явных пороках самого претерпевающего нравственные мучения по причине физического лишения свободы ангелоподобного персонажа. А может быть виновник этой сухости Фаулз, умышленно добавляющий в портрет своей героини штрихи, внушающие чувство неприязни или, как минимум, безразличия.

 

Увы, обнаруженные Коллекционером этические дефекты в характере прекраснейшего и вожделенного образца его коллекции эстетических раритетов начинают получать подтверждение из уст, точнее, из-под пера самой описательницы своих мучений. Диагноз «стерва», латентно обозначенный натуралистом, письменно подтверждён самой потерпевшей. Снобизм на грани утончённого жлобства, самолюбие и самолюбование, самомнение и тщеславие, дефицит (если не отсутствие) элементарной чуткости и сочувствия не только к сдувающему с неё пылинки и исполняющему все её капризы (ну, кроме требования вернуть ей свободу, разумеется) злодею, но даже к близким и родным людям, надменная гордость и превозношение, склонность к манипуляции и самооправдание, лояльность к своим порокам – вот лишь беглый, краткий и далеко не полный список душевных изъянов, вскрытых осознанно или (по большей части) бессознательно самой летописицей своих злоключений. Относись к ближним так, как желаешь, чтобы они относились к тебе, и если не соблюдаешь сего простейшего правила, то, что же удивляешься приключающимся с тобой скорбям и бедствиям, приходящим в ответ на твои действия и поступки?

 

Плод социального снобизма произрастает на древе общественного неравенства, и усваивается привилегированному классу по условиям рождения и воспитания, и может тем самым иметь себе оправдание. Но снобизм, порождённый интеллектуально-эстетическим превосходством, приобретённый от успехов образовательных и дарований природных, снобизм, осуждаемый в других, высших тебя по социальному статусу, способностям или возможностям, и, однако же, проявляемый тобой в отношении в чём-либо ниже тебя стоящих, не простителен, ибо само твоё осуждение этого явления делает тебя подсудным и осужденным в этом пороке (или грехе, в зависимости от нравственной парадигмы, которую ты для себя выбрал). И если ты сам заранее, самими своими принципами осудил себя в своей совести, то самооправдание и лукавое тщание не замечать в себе презираемой в других греховной порчи делает тебя сугубо виновным. Впрочем, если это кого-то утешит, следует заметить, что никто не может избежать снобизма, в той или иной форме и степени проявляющегося при общении с ближними (кроме святых на высших стадиях совершенства).

 

Окажи Миранда достаточно смирения, терпения, благоразумия, чуткости и сострадания, и её трагедия могла бы иметь иную развязку. Чувство собственного достоинства тут ни при чём, ибо она не совершала сознательного выбора (подобно античным свободолюбцам, лишавшим себя жизни, чтобы не лишиться свободы), но по недостатку осторожного здравомыслия и от бездействия инстинкта самосохранения не смогла реально оценить угрожавшей ей опасности. А ведь образование и воображение вполне позволяли ей представить себя на месте одной из подобных ей красавиц, побывавших в её положении. Особенно в предшествующие века и тысячелетия. Ведь все её женские предки почти всегда и везде на протяжении истории рода человеческого были ограничены в повседневном проявлении внешней, физической свободы своего жизнедействия – культурного, общественного, бытового. От рабыни до императрицы каждая женщина была вынуждена подчинять себя условностям и регламентам своей социальной среды (общественного строя). И принцессы сидели в башнях, и жёны крестоносцев носили железные трусы. И, однако, во все времена каждое разумное существо, достигавшее совершенства в духовной мудрости, обретало внутреннюю свободу, причинить ущерб или лишить которой уже никто не имел ни силы, ни власти. В общем-то, это относится в равной мере к представителям обоего пола.

 

Конечно, мы понимаем, что Миранда была юна и росла в новое время и в эмансипированном обществе, но, став рабой идеологии общественных свобод и естественных прав человека, а в придачу ещё и исповедницей культурных ценностей западной цивилизации, она тем самым отсекла для себя возможность усвоения иной свободы, высшей, обретение которой доступно и для того, чьё тело заточено в темницу, глаза лишены солнечного света, слух – слышания человеческого голоса и звуков природы, а разум оставлен без пищи словесной, будучи изъят из информационного и ментального потока.

 

Прекрасно понятны происходящие с ней психические изменения, ведь разум – это зеркало, обращённое во внешнюю среду и в архивы памяти. Именно в свою память и пытается Миранда бросить якорь своей мысли, чтобы замедлить процесс разрушения рассудка и собственной идентичности. И всё же общение, ограниченное исключительно деформированной личностью своего тюремщика, накладывает на её душу всё более и более глубокий отпечаток когнитивного диссонанса (ведь она не может привести свои убеждения в соответствие со своим состоянием и поведением). Внутренний конфликт подрывает её физические силы, одновременно извлекая из глубин её психики и выводя на поверхность самые негативные качества её характера. Всё это вместе делает фатальную развязку неизбежной.