Cript13

Итак, Лилька возникла со стороны Открытого Пространства, села напротив.

— Привет, — сказал я. — Ты откуда взялась? Из Ноябрьска?

Она кивнула.

— А ты?

— А я встречаю товарища Курдюмова. Поручили. Больше-то некому.

— Тебе только поручать. Пошли их на хер. Пусть сами встречают.

— Ты жизни не учи, — сказал я сухо. — Учи своих Ноябрьских ухажёров!

— Каких? — Лилька рассмеялась, — Дурак. Нет у меня никаких ухажёров. Ни ноябрьских, ни майских.

— Расскажи кому другому. — Я переменил тон, ибо испугался, что она обидится и исчезнет. — Ты сама-то есть? А?!

— Нет, — Лилька покачала головой и стала туманиться и отдаляться. — Ты меня выдумал.

— А вот если я сейчас открою глаза, ты пропадёшь?

— А попробуй.

Я открыл глаза. Передо мной мигали электронные часы на стене. А за стеной сумрачно теснилось Открытое Пространство. Я торопливо закрыл глаза, Лилька вернулась на место.

— Ну и как?

— Паршиво. Там тебя нет.

— Плохо смотрел. Спи. Через час прилетит твой Курдюмов. Эх ты…

Лилька махнула рукой и пропала. И тотчас пустоту стали наводнять поочерёдно шофёр Канунников, пудель Виконт, Охотник на привале и товарищ Курдюмов, упитанный и серьёзный. Они грудились вокруг и сокрушённо качали головами. Более всех был огорчён товарищ Курдюмов. «Зачем коньяк выпил, подлец? — грустно спросил он меня. — Я, как дурак, стакан вёз с самой Москвы». А я все вертел головой, силился привстать, чтобы отыскать в толчее Лильку. Электронные часы показывали ровно двенадцать. «Ещё сорок минут», — вздохнул я и тут увидел Лильку. Она сидела на скамеечке напротив и смотрела на меня удивлённо и вопросительно. Это было уже чересчур. Я возмущённо зажмурился. А когда открыл, Лилька сидела рядом со мной, глядя своими невероятными, внимательными глазами.

— Ты где? — спросил я севшим, осипшим голосом. — Там или здесь?

— Хватит кривляться, — она нахмурилась. — Мог бы поздороваться.

— Здравствуй, — сказал я, и, решительно не зная, что сказать, — А я вот тут — встречаю. Товарища Курдюмова.

Она снова молча кивнула и я с тоской понял, что разговор не клеится, и не склеится, растечётся мутной жижицей и иссякнет, сдохнет, и Лилька вновь пропадёт, и на сей раз наяву, и на сей раз навсегда.

— Осточертело, — я с внезапно нахлынувшим ожесточением, глянув вокруг. — Территория Нелюбви, одно слово!

— Что, что? Это ещё откуда?!

— Ниоткуда. Так, пришло в голову.

— Да ладно! В голову ему пришло. А то я не знаю, ОТКУДА это!.. Так ты с ней по-прежнему путаешься? Вот просто интересно.

— С кем, с Луизой? Я с ней вообще не путался никогда. Даже…

— Даже? — она придвинулась совсем близко и глянула в глаза. Так, что я вновь расплавился, растёкся, как свеча, в слоистой полости её глазного дна, или меня сдуло напрочь слабым дуновением её волос. Или… В общем, было уже совершенно неважно, что именно я отвечу.

— Даже тогда. Ну не было. … Ничего. Но ты-то ведь и слушать не хотела. Куда там! Кроме своего МАЧО ни о ком думать не думала.

Я пытался себя распалить, но вспыхнувшее было ожесточение полыхнуло дешёвой китайской петардой и сдохло, обдав вонючим дымком.

Лилька нахмурилась.

— Ма-ачо, — произнесла она с глумливой растяжкой, закусила губу и вдруг рассмеялась. — Мачо!

Смех был вымученный, искусственный.

— Кстати, — она вдруг глянула на меня пристально и в упор, — чего это от тебя водкой пахнуло?

— Это не водка, — я самодовольно ухмыльнулся, — это коньяк.

— Какая разница! Забыл, чем это кончается?

— Не забыл. А жить меня учить не надо. Учи своих Ноябрьских ухажёров.

Лилька облегчённо рассмеялась.

— Дурак. Нету у меня ухажёров. Ни ноябрьских, ни майских.

— Расскажи кому другому… — я вдруг с ужасом вспомнил, что уже произносил эти же слова ещё пару минут назад. — Ты сама-то есть?

— Нет, — Лилька улыбнулась, покачала головой. — Ты меня выдумал. Помнишь те дурацкие очки»?

— Помню. Только те очки разбились в автобусе.

«Или их ещё можно склеить? — хотел спросить я, но сказал лишь:

— Ты улетаешь или встречаешь?

— Я? Ну в общем, я — не улетаю.

— Встречаешь, — я весь подобрался. — Мужа, да?

Последнее «да» выпорхнуло взъерошенным воробьиным дискантом.

Она качнула головой, достала из сумочки телефон, попиликала кнопками и показала мне квадратное око экрана.

ТВОЙ ПРИДУРОК СЕЙЧАС СИДИТ В АЭРОПОРТУ.

БУДЕТ СИДЕТЬ ПРИМЕРНО ЧАС. НЕ БУДЕШЬ

ТЕЛИТЬСЯ, УСПЕЕШЬ. СИДИТ В ЗАЛЕ ОЖИД.

ВОЗЛЕ КИОСКА ОКОЛО БОЛЬШИХ ЧАСОВ.

ПРОЩАЙ, ТОММЕЛИСЕ!

Я прочёл вслух, как школьник, по складам.

— Как ты догадалась, что придурок — это я?

— Было несложно.

— А Томе… Это что вообще?

— Томмелисе, - Лилька нахмурилась. Это — Дюймовочка. Ну так у Андерсена было. Это… долгая история.

Она встала и глянула на меня сверху вниз с улыбкой.

 

— А ты — встречай своего Курдюмова? Да? — голос у меня позорно, фальцетно сорвался. — Сама побежишь к мужу? Да? К этому головоногому…

— Ты хочешь, чтобы я тоже встречала Курдюмова?

— Да. Я хочу, чтобы ты встречала Курдюмова! — сказал я так громко, что на меня обернулись сограждане. Лилька округлила глаза и опасливо села. Это приободрило. — А лучше — послать Курдюмова нахер и поехать…

— Куда? — Лилька придвинулась.

— Вопрос технический.

— Хочешь, чтобы тебя опять выгнали с работы?

— Меня не выгонят с работы, — я воодушевился. — Вот глянь — идёт толпа народа с самолёта. — И каждый мужик старше сорока теоретически может быть Курдюмовым. Я не знаю, как он выглядит. И шеф не знает. Может, ты знаешь? Нет? Эй, люди!!! Вы знаете, как выглядит товарищ Курдюмов?!.. Видишь, никто не знает, как выглядит товарищ Курдюмов. Скажу, не нашёл и все. А коньяк я ему верну, дешёвка, кстати. Ну так как?

Я поднялся, не дожидаясь ответа, и Лилька поднялась вместе со мной. И тогда я пошёл — обходя людей, чемоданы, баулы, всех, курдюмовых, виконтов и охотников на привале, спящих и жующих, смеющихся, пошёл, не оборачиваясь, хоть и изнывая от желания обернуться. Прошёл навылет всю эту аморфную, грузную массу, дошёл до выхода, вспомнил, что забыл на скамье портфель и кепку, но вернуться за ними значило бы обернуться, а я уже принял решение — не оборачиваться, и должен был хоть раз в жизни принятое решение исполнить. Так и вышел на площадь. Слева поглощал пассажиров огромный, как ковчег, автобус. Справа клубилось туманом Открытое Пространство, и в нем бестолково, как чаинки в молоке, кружили птицы.

Зато на площади прекратился дождь, на аспидно-сером небосклоне вскрылись промоины и там, как кристаллики выпаренной соли, влажно посверкивали звезды. Добрый знак?

А впереди уютно пофыркивала Тойота шофёра Канунникова, а сам он, как барсик на привязи, семенил вокруг и с кем-то говорил по телефону. Увидев меня, он замер в столбняке, буркнул в трубку «я перезвоню» и сложил телефон в карман, не своя с меня пристального взгляда.

— Поехали, шеф? — развязно сказал я. — Тебя, кстати, звать как?

— Меня? — Шофёр Канунников мясисто оттопырил губу. — Виталием. А… товарищ…

— Товарищ Курдюмов? Все в порядке, Виталий.

— А… — Виталий Канунников шевельнул усами и хватанул воздух, как сом, — я не понял, она, вот эта гражданка, она вообще…

— Гражданка-то? — я радостно вздохнул и наконец позволил себе медленно, с растяжечкой обернуться.

Лилька стояла чуть поодаль и смотрела с участливым любопытством.

— Гражданка-то? — я нагло хохотнул.— А гражданка аккурат заместо Курдюмова и будут-с.

Виталий же Канунников, не слушая меня, взирал на Лильку с тяжкой проницательностью прорицателя. Она же улыбнулась и простодушно развела руками. И вот тут суровое, обуреваемое думами лицо Виталия Канунникова преобразилось: исчезли воловьи складки и проступили черты лица. Он распахнул дверцу, спёртая, переливающаяся огоньками полость кабины нас поглотила, и немедленно грянул сочный, вибрирующий баритон:

 

И в подвалах сырых вспоминал я, тоскуя,

нашу первую ночь на душистом лугу…

 

А я закрыл глаза и попытался отвлечься, дабы на слышать, что талдычит за спиною Открытое Пространство, однако слова мерно барабанили по подсознанию, как войлочные молоточки рояля.

«Она тебя не любит! Не-лю-бит. И это ты знаешь, как никто другой. Ну да, ты сейчас счастлив, просто пузыришься счастьем, но — в качестве разумного кубика льда — ты же знаешь, что это ненадолго? Знаешь! Иначе не был бы так счастлив.. Ну а дальше? Может вечер и ночь, может — месяц и год. Но потом — Прощай Томмелисе! «Невзаимно влюблённые принадлежат пустоте. Их нельзя соединить, но и разъять их невозможно. И пребывать им в этом витом вакууме, пока не истончает оболочка, и он не рассосётся сам собой…»

«Отстань, отвечал я с досадой. Эти бредни я уже слышу от тебя много лет, с того самого дня, когда вот эта женщина сняла свои дурацкие очки. Видишь, ли счастье, это быть рядом с людьми подобными тебе. Всё просто. Беда в том, что я за всю жизнь встретил только одну таковую. И вот тут совершенно неважно, любила она меня или нет, и если нет, то кого, и что будет вереди. И вообще неважно все, кроме одного — она сидит рядом со мной.

Она сейчас смотрит в окно, и, наверное, ты сейчас и ей втолковываешь свою суесловную бормотуху…»

 

…И судьба подмигнёт, как старуха-графиня из гроба,

И подарит тебе напоследок свой ломаный грош…

 

Песня закончилась, Виталий Канунников хитро скосил на меня в зеркальце глаз мигнул припухшим веком, машина тронулась и неторопливо поехала, оставляя позади Открытое Пространство и Территорию Нелюбви.