Вильям Скотт

Подобно остановившимся часам, показывающим правильное время два раза в сутки, мой город оправдывает своё звание дважды в год – весной после субботника, прибранный и подкрашенный, – и вот осенью. Всё что не выгорело от летнего зноя, седеет в рыжину и злато, сыплется потихоньку, маскируя и щербины в асфальте, и его отсутствие (мощеные дороги у нас заканчиваются всегда внезапно), а дворники не спешат сметать красоту в волглые вороха. По правде говоря, они никогда не спешат работать, но сейчас это кстати.

 

Позднее утро в центре прекрасно безлюдьем: детей ещё не гуляют, а собак – уже, жаворонки долетели до места, совы не проснулись, и можно позволить себе, сдавши планы, отчеты, акты и табели, плестись нога за ногу под каштанами. Солнечно и тепло вторую неделю, смелые разделись до футболок, однако на чугунном заборе торчит утерянная маленькая варежка в голубых цветах. С афиш кинотеатра, задранных в поднебесье, нежно скалятся шерочка с машерочкой, парные башмаки Пеннивайз и Джокер.

 

Взять кофе у любимого баристы, зайти к фрау Цеппелин – рассматривать керамические затейливые фиговины несусветной красоты, ватных ангелов, семью крошечных войлочных мышей (когда-нибудь куплю себе вон ту, в пальто и пуховом платке) и примерять тусклые кольца, дурацкие клипсы и бусики с полудрагоценными булыжниками. Фрау сегодня Ирина, мы дружим, она открывает все витрины и даже коробки с неразобранным – ахаем, смеемся и роемся одинаково азартно, – хотя она это видела сто раз. Покупать не обязательно – главное, говорит Ира, обменяться женской энергией – но я все же покупаю колечко с эмалью, мы курим на крылечке и прощаемся.

 

Если идти от Мандельштама на Чайковского, свернув на Энгельса, а дальше Маркса – вечная шерочка-машерочка (казалось бы, неправильно сворачивать с поэтического пути, но там по дороге будет Высоцкий, а впереди - Никитинская и Пушкинская), выйдешь аккурат на Кольцовскую. Под огромной красной вывеской «Сеть московских кальянных» – традиционная плотная очередь из неважно одетых людей, и выглядит это забавно, если не знать, что там рядом незаметная дверь в социальную столовую. Дальше – мрачный Кольцов в каменной шинели до пят, переделанный из Дзержинского, остановка, автобус, работа.

 

Вечером мы оказываемся в «Белом генерале» – Андрей поёт Есенина. В перерыве впервые вижу его с сигаретой – переволновался, говорит. Народу полно, принимают отлично, и вообще весьма уютно, но и смешно – совсем как в пантелеевском «Пакете» нас «слева Шкуро теснит, справа – Мамонтов, а спереду Улагай напирает»: на кирпичных стенах щедро развешены их портреты. Лично меня не одобрял сам Деникин из овальной тусклой рамы, слева.

 

К ночи в Кольцовском сквере зажгли огоньки – звезды, снежинки, новогодние шары. Бэушная позапрошлогодняя радость, списанная в столицах. Развешанная ещё летом, она сейчас уже не кажется нелепой: скоро ляжет снег, укрыв белым и недометенное золотое, и грязное черное, и нужно будет надолго замереть. Потерпеть до следующего октября.

 

P.S. В отличие от текста, фото тематическое топовое: 21 октября, Воронеж, Левый берег, помойка.