Khelga

Преамбула. Полезла в своё дневниковое. Обнаружила, что это вот с моего деньрожденного двадцать седьмого первоосеннего почивает в закрытом доступе. Не туда нажала?

 

 

И амбула. Весьма амбула.

 

- Вы не волнуйтесь. Наверное, не перелом.

 

Ночью я спала часа полтора. У маленького разболелся зуб. Тоже маленький, молочный. Но страдания были велики: непонимания, подвывания и рыдания. И клятвы о грядущем отвращении к шоколаду. И уверения, что все зубные феи - дуры. Баюкала, рассказывала о добром враче-стоматологе, который дёрнет за верёвочку - дверь и откроется. Сквозь сонные слёзы просил то водички, то надеть на голову шапку - вдруг поможет. И никак не засыпал - безотказный нурофен почему-то отказывал.

 

Сразу после полуночи прилетело первое поздравляю. А, ну да, вспомнила я. День рожденья. Сын бодался башкой и ныл. Мне тоже хотелось ныть, а потом спать: неделя выдалась тяжелейшая, и она ещё не кончилась. Но попросила телефон о беззвучном режиме и принялась строчить спасибы. Послушав детские стоны, разбавила спасибы письмом к своему стоматологу - срочно подайте контакты какого-нибудь молочного специалиста, не то явлюсь в кошмаре. Стоматолог не удивился, контакты подал, но смиренно попросил не пугать хорошую женщину ночными звонками, дождаться утра.

 

Дождалась. К утру подействовал нурофен и набрался мешок спасиб. Наверное, у некоторой части моих друзей - или детей моих друзей - случились обострения кариесов. Хорошая женщина перенаправила, потому что у неё случился тренинг в Троицке. Я глупо пожелала удачи и скорейшего возвращения в Москву. Путаясь в пижамных портках, бормоча про к сожаленью раз в году, плотоядно зевая, поплелась на кухню пить кофе. По пути посмотрела в зеркало и поняла, что лица нет. Выпила кофе. Лицо появилось. Следом за лицом появился младший сын. Очевидно, невовремя отнурофененный. Потому что вручил самодельную открытку и сурово сказал, что пойдёт в школу, потому что обещал одной девочке. Нет, двум, но одной несильно.

 

Продолжая принимать и благодарить, собрала - вместе с младшим всех, всех. Выгнала. Обзвонила пять нетроицких детских стоматологий. Поняла, куда направить стопы, то есть зубы. Попробовала поспать до полудня - в полдень предстояло схватить в охапку болезного сына, затолкать в него еду - потому что после стоматолога два часа нельзя - и препроводить в пыточную. Забылась. Чуть не проспала. Вскочила и...

 

Оказался пульпит. В процессе его идентификации младший сын почти полностью повторил ночной репертуар. Только феи получились не дуры, а те слова, которые первоклассник знать не должен.

 

И когда все отматерились, мне позвонили. И высветилось - условный Сан Саныч, классный руководитель двойни. Я удивилась было, что нынешние руководители поздравляют нынешних матерей с именинами. Но Сан Саныч сказал:

 

- Вы не волнуйтесь. Наверное, не перелом.

 

- Ккакой неперелом? - заикнулась я и не к месту добавила: - У меня день рожденья сегодня.

 

- Поздравляю, - нервозно ответил Сан Саныч, - играли на физкультуре в волейбол, дочери вашей, которая спортивная, в руку здорово прилетело. Она и повисла. Не дочь, рука! Дочь? Дочь плакала. Сейчас не плачет. Я её печеньем накормил. И вызвал скорую. И вас вызываю. Так положено. Срочно приезжайте.

 

- Но день рожденья...

 

- Вас ждут в физкультурном зале.

 

Я стукнулась башкой в ближайшую стену, сказала кому-то по телефону, что мне не до Эль Патио, велела младшему не сметь и поехала в школу.

 

Обнаружила дочь бодрой. Но с фиксированной девственными бинтами рукой.

Физрук, невзирая на мои россказни про день рожденья и про рентген, отвёл меня в физруковую подсобку, галантно налил чаю и начал обстоятельно описывать чрезвычайное на вверенной. Я периодически косилась в сторону спортзала: в приоткрытую дверь была видна моя травмированная дочь, скачущая сайгаком и ржущая лошадью.

 

- Может, не надо рентгена? - тоскливо прервала я речи физрука. - День рожденья, торт, свечи, шарики, всякое такое...

 

- Надо! - физрук отставил в сторону чашку со сколотым гладиолусом и посуровел. - Спортивные травмы коварны! Кстати, с вами хотел побеседовать учитель русского языка. По поводу другой дочери.

 

- Она сломала руку русскому языку? - перепугалась я. - Или ногу?! У меня сегодня...

 

- Да-да, поздравляю и желаю. И звоню русскому языку...

 

Я непроизвольно сжала пальцы в кулак.

 

- ....ох, он уже ушёл. Так что смело езжайте в травмпункт.

 

Я разжала пальцы, покинула каморку, подцепила за шкирки дочерей - нерусскую и русскую - поволокла в машину. Однако у выхода меня всё таки подстерегал педагог, мечтавший поговорить. Импозантный, длинноволосый, в песочного цвета тренче.

 

- Это русский язык, - зашептали дочери и подтолкнули меня к оному.

 

Оный пригласил меня на сиротскую скамеечку под богатую, как купчиха Островского, тую; изящно поддёрнув тренч, уселся рядом. И завёл беседу о том, что Вероника дивный ребёнок, но то, что данный дивный вытворяет в школьной разлинованной тетради - форменное безобразие. При этом двойняшки хихикали из-за туи. Игнорируя мой повторный - и уже произвольный - кулак.

 

- Простите, не запомнила вашего имени-отчества, осознала, приложу, но можно мне прямо сейчас в травмпункт, потому что у меня сегодня...

 

- Да-да, я знаю, Сан Саныч оповестил, - элегантно улыбнулся оный, - поздравляю, желаю счастья! И настоятельно рекомендую переписывать тексты из классической детской литературы. Чарушин, Драгунский...

 

- Зачем же мне переписывать Драгунского? - ошалела я.

 

- Не вам! Веронике! По полстраницы. Ещё раз поздравляю!

 

Я изобразила торопливый реверанс и поволокла. В машине я шипела от злости:

 

- Что за дети?!! Зубы не берегут, руки ломают, -чк с -чн путают! Чарушиным бы вас всех по сусалам! Ведь у меня...

 

- Мам, тебе звонят! - перебили дети.

 

Телефон, обезображенный кляпом, невербально сигнализировал. Я вняла. Ответив тому и сему, полезла в Вотсапп. Поняла, что разгребать до следующего этого самого. Опасаясь схода снежных лавин, полезла заодно и в соцсети. Там тоже хватало. Обнаружила, что знаменитый американский поэт Александр Габриэль опять восхитился моими бикини. Так как означенный поэт ранее восхитился и моими стихами, отреагировала благосклонно. Почти сразу же из Америки прилетел ответ - настолько фривольный и настолько остроумный, что я начала ржать так же задорно, как давеча моя покалеченная дочь в спортивном зале. Я понимала, что ржу впервые за день и что это в высшей мере странно - истерически хохотать по дороге в травмпункт. Но не могла ничего с собой поделать минут десять. О, великая сила поэзии!

 

- Габриэль и Драгунский - лучшие литераторы современности! - сквозь смех скандировала я.

 

Дети жались к сиденьям, вероятно, опасаясь, что мать на почве именин внезапно сделалась буйнопомешанной.

 

Высадила руссскую. Нерусскую потащила далее. Хихикая уже над тем, что везу Ульяну в травмпункт на улице Ульяновой.

 

Впрочем, в очередном лечебном учреждении мою весёлость как рукой сняло. Мощной, нетравмированной. Очередь из покалеченных детей, опекаемых печальными родителями, обещала бдение и безнадёгу. Мы с дочерью опустились на потёртые дерматины, я выглянула в окно - а в окне были робкие, ветхие, словно выкроенные из крашеных бинтов кленовые листья да серые плотные пластилиновые сумерки - и совсем приуныла. К моменту, когда "следущий" гаркнули именно моей дочери, я была полностью деморализована.

 

Травматолог расспросил, повертел, покрутил, предположил неперелом.

 

- Скорую-то вызывали в школу? - усмехнулся он в усы.

 

- Вызывали! Хотя у меня сегодня...

 

- А они теперь по любому поводу! Скажем, девочке мальчик понравился, и она его - любовно - хрясь учебником географии по голове!..

 

- А нам контурные карты по географии задали. Про русских мореплавателей из какого-то моря, - ввернула Ульяна.

 

- Да. Про мореплавателей. Она же любя! А географ - не зря он глобус пропил! - тут же звать сначала скорую, потом стражей порядка. Какая после этого романтика? Вот скажи, - обратился врач к развесившей уши Ульяне, - ты когда-нибудь симпатичных мальчиков била учебником?

 

- Понимаете, у меня, - забормотала я, - и ведь это к делу не отно...

 

- Вижу, что била. Хорошая девочка. Далеко пойдёт. Такими-то ногами! Ноги небось в мать длинные?

 

- В двоюродного дядю, - заорала я, - дайте направление на рентген!

 

Рентген оказался на пятом, а лифт не работал. Налюбовавшись на некоего заботливого папашу, транспортирующего вверх отпрыска с загипсованной ступнёй, мы взобрались. И захотели обратно. На пятом было гораздо многолюднее, чем на первом. Я вновь плюхнулась на дерматин. Ульяна ушла читать плакаты про бешенство. Пришла радостная, потому что набрела на табличку: дети из многодетных семей обслуживаются вне очереди. Я поняла, что не зря рожала, и, размахивая ксивой, попёрла напролом. Но некий папаша - не с лестницы, тот был мил и даже пытался уступить дорогу... да, совершенно другой папаша, брутальнейший кавказец, попёр напролом тоже.

 

- Ты куда, женщин? - завопил он, сверкаяя бычьими, налитыми кровью очами. - Куда без очередь?!

 

- Я многодетная, - отчеканила я.

 

- Шмагодетная!!! Да у меня восемь!

 

- Документики покажите, - скучным полицейским голосом потребовала я.

 

- Да я ветеран афганской войны! Да у меня десять, две от другой! Э, женщин, куда?!

 

Но мы уже юркнули в рентген-кабинет.

 

Опасаясь мести темпераментного кавказца, уходили огородами. Я поминутно оглядываоась и прижимала заветный снимок к вздымающейся от волнений груди. Наверное, Габриэлю понравилось бы.

 

И оказался неперелом. Болтливый травматолог повторно зафиксировал, сказал, чем и когда мазать после трёхдневной фиксации и отпустил с миром.

 

Было около восьми вечера. Я перенесла на завтра всё глобальное - сил на глобальное сегодня, увы, не осталось. Мы собрали каких-то детей и каких-то минимальных друзей и решили, что пускай состоится хоть такое Эль Патио.

 

Тощие дети назаказывали пицц, которых могло хватить на десятерых Гаргантюа. Всё сожрали. Заказали ещё и суши. И королевских креветок. Креветки выглядели ничего себе. Потому я забрала их в личное пользование. На правах королевы, разумеется.

 

Одна двойняшка замотала кисть ресторанчиковой салфеткой - чтобы стать похожей на другую двойняшку. Мальчишки играли в футбол рюкзаком - средний прибыл с тренировки и отрабатывал навыки. Растения в терракотовых горшках вздрагивали. Официанты тоже вздрагивали, но мудрыми улыбками улыбались симпатичным детским шалостям.

 

Вино оказалось приятным. Ординарным, бедноватым на букет - но приятным.

 

Меня отпускало. Хотя я делала замечания детям и фыркала - сегодня цирк шапито, а не день рожденья, чтоб мне быть всегда здоровой!

Но одновременно мне казалось, что бывший клоун Виктор Драгунский, сменив колпак шутовской на колпак поварской, сейчас мастерит для меня на кухне ординарный, как сегодняшнее вино, но вкусный десерт: шарик ванильного мороженого, шарик клубничного мороженого, сироп, мята. И, слегка переиначивая собственное крылатое, бормочет - опять-таки имея в виду меня - "Она живая. И светится".

 

 

P.S. Потом три дня праздновали.

P.P.S. Питерские утепления чудесны.