Я. Лариса

Странно, наверное, это звучит, но у меня нет ярко выраженного любимого произведения А. Пушкина. Возможно, потому, что восприятие этого поэта началось не с произведений, а с огромной книги – альбома «Александр Пушкин» 1943 года издания. Это была мамина книга, а теперь моя. С пожелтевших глянцевых страниц смотрят на меня и по сей день многочисленные родственники и друзья поэта, няня Арина Родионовна, лицейские учителя, Бенкендорф, Александр I и Николай I. И даже Дантес и Барон фон Геккерен. Помню, мне было лет 5-6, а, может, меньше, когда я плакала над иллюстрацией, где раненый Пушкин, лёжа на снегу, целится в Дантеса. Мне казалось, я знаю этого человека (Пушкина) и даже знаю, почему он лежит раненый. И до сих пор, глядя на эту иллюстрацию, я испытываю живое горе, будто это произошло в наши дни. Я не могу сказать фразу «Пушкин вошёл в мою жизнь тогда-то», потому что он всегда в ней был. Как это могло произойти – не знаю. Но я знаю, какие произведения поэта мне особенно дороги, знакомы, как морщинки на маминых руках, как добрый отцовский взгляд.

В детстве мама читала мне «Сказку о мёртвой царевне и семи богатырях» наизусть так часто, что, когда моему старшему сыну исполнилось 3 года, я с удивлением обнаружила, что знаю и помню это произведение полностью, хотя никогда до этого не пыталась его повторить (причём, как выяснилось, её теперь знает и помнит и мой сын Артём). Помню долгие, уютные зимние вечера, когда я сидела на диване, прислонившись к отцовскому плечу, а он читал мне «Руслана и Людмилу» - выразительно, отражая трусливый характер Фарлафа, злобный – Рогдая и романтический – Ратмира. Это было незабываемо. Я засыпала на разговоре Руслана и Финна и просыпалась, когда Людмила бродила по владениям Черномора в шапке-невидимке. И это было состояние какого-то полусна- полубодрствования. Мне снились Черномор с его бородой и огромная страшная голова в поле, усеянном мёртвыми костями. Жутковато было, и мороз пробегал по коже, ведь моё детское воображение так ярко рисовало все эти картины. У меня на полке и сейчас эта зачитанная книжка с естественно отвалившимся переплётом, с ветхими страницами.

Ещё один эпизод: в кинотеатре шёл фильм, как я сейчас уже знаю, «Лермонтов», старый, чёрно-белый. И начинался он с того, как Лермонтов ждал на каком-то балу встречи с Пушкиным. Я ждала вместе с ним: мне хотелось увидеть живого Пушкина хотя бы на экране. Но мы с Лермонтовым не дождались: Пушкин был смертельно ранен, и вместе с Лермонтовым и кучей народу мы ждали у дома поэта неминуемой развязки. Тогда я испытала настоящее горе: Пушкин умер, и я так и не увидела его живым. Тогда для меня это была смерть СЕЙЧАС, только что. Фильм я не поняла; кто такой «Миша», которого застрелили во время страшной грозы у какой-то горы, мне было тогда неведомо. Придя домой, я ответила на мамин вопрос, почему у меня заплаканные глаза: «Мама, его убили, он умер!» «Кто», - удивилась мама. И, узнав, что это Пушкин, ответила: «Понимаю». И обняла меня крепко. Было мне тогда тоже не больше шести лет, в кино я ходила сама – детские сеансы были с утра, а кинотеатр – через дорогу…

А вот ещё: сказка «О мёртвой царевне». Почему именно о мёртвой, ведь мёртвой была она совсем недолго? Может, потому, что, живя без любимого в глуши лесной у семи богатырей, она уже была как бы мертва? Каково это – понимать, что никогда, возможно, не увидишь любимого, и продолжать жить в чужом доме, создавать уют и комфорт для семи богатырей да ещё посметь отказаться от предложения выйти замуж за одного из них! Сказка - сказкой, а ведь в ней Пушкин впервые показал, какой, на его взгляд должна быть женщина. Очень странным мне показалось то, что «вмиг по речи те узнали, что царевну принимали». Что ж это за царевна, которая пришла из дворца в обычную избу, смогла затопить печку, прибраться и взобраться спать на полати? Явно не царевну хотел изобразить поэт, и всё его последующее творчество это подтверждает. Смутные воспоминания одолевали меня, когда я читала ответ Маши Троекуровой Дубровскому: «Я дала клятву. Я буду верна своему мужу», - потом когда вслед за Татьяной Лариной повторяла заученные строки: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Такое чувство, что одна и та же героиня, очень цельная натура: верная, бескомпромиссная и честная, перекочёвывает из одного пушкинского произведения в другое. Вот и в повести «Метель» ошибочно повенчанная с другим девушка считает это обстоятельство препятствием к новому браку.

А королевич Елисей? Его образ легко узнаваем в других героях Пушкина, например, в Петре Гринёве, который тоже спасает свою возлюбленную. Да и Руслан - тот же Елисей по своей сути. Верность своей любви, самоотверженность и чистота помыслов объединяют многих положительных героев произведений Пушкина.

«Пушкин – наше всё». Затёртая и ставшая поэтому смешной и банальной фраза, тем не менее, абсолютно верна: Пушкин, может быть, не был особенно виртуозным поэтом, кое-кто из критиков предпочитает, например Батюшкова или Баратынского. Но те русские характеры, те женские и мужские идеалы, которые создал Александр Сергеевич, отозвались в сердцах его современников и отзываются в сердцах многих поколений.

Потому и наше, потому и всё… Можно сказать больше, но, пожалуй, остановлюсь.