Светлаков Лев

"Ночь в Лиссабоне" 1962 год

 

 

Одиночество ищет спутников и не спрашивает, кто они. Кто не понимает этого, тот никогда не знал одиночества, а только уединение.

 

Женщинам ничего не нужно объяснять, с ними всегда надо действовать.

 

Ненависть – это кислота, которая разъедает душу, все равно, ненавидишь ли сам или испытываешь ненависть другого.

 

В неприятных воспоминаниях есть одна хорошая сторона: они убеждают человека в том, что он теперь счастлив, даже если секунду назад он в это не верил. Счастье – такое относительное понятие! Кто это постиг, редко чувствует себя совершенно несчастным.

 

Но во время бегства и опасности, в отчаянии как раз и начинаешь верить в чудо: иначе нельзя выжить…

 

Разве мы можем знать истинную меру своего счастья, если нам неизвестно, что ждет нас впереди?

 

В любви вообще слишком много спрашивают, а когда начинают к тому же докапываться до сути ответов, – она быстро проходит.

 

Странно, какие только пути мы не выбираем, чтобы скрыть свои искренние чувства.

 

Но разве каждый не хочет удержать то, что удержать невозможно?

 

Самый чудесный город тот, где человек счастлив.

 

В неприятных воспоминаниях есть одна хорошая сторона: они убеждают человека в том, что он теперь счастлив, даже если секунду назад он в это не верил.

 

Ненависть – это кислота, которая разъедает душу, все равно, ненавидишь ли сам или испытываешь ненависть другого. Я узнал это за время своих странствий.

 

В нежности была печаль, и печаль еще усиливала нежность.

 

Человек умирает, а кровать остается. Дом остается. Вещи остаются.

 

Наша память – это не ларец из слоновой кости в пропитанном пылью музее. Это существо, которое живет, пожирает и переваривает. Оно пожирает и себя, как легендарный феникс, чтобы мы могли жить, чтобы оно не разрушало нас самих.

 

Мне рассказывали, будто в Индонезии существует обычай время от времени менять имя. Когда человек чувствует, что он устал от своего прежнего «я», он берет себе другое имя и начинает новое существование. Хорошая идея!

 

Когда делаешь то, чего от тебя не ждут, обычно всегда добиваешься желаемого

 

– Как немцы любят сапоги!

– Они нужны им, – сказал я.

– Ведь они бродят по колено в дерьме

 

Только мы сами придаем всему значение.

 

Если бы ты только знал, как безотрадны все эти донжуаны! Как поношенные платья. А ты – ты мое сердце.

 

Возможность самоубийства – это в конце концов милосердие, и все значение его можно постигнуть в очень редких случаях. Оно дарит иллюзию свободы воли, и, может быть, мы совершаем его гораздо чаще, чем нам это кажется. Мы только не сознаем этого.

 

Я дышал, и мне казалось, что я дышу в унисон с плещущей водой. На мгновение мне даже почудилось, будто я стал частью моста и будто вода вместе с моим дыханием течет сквозь меня. Я не удивлялся, мне казалось, что так и должно быть. Я ни о чем не думал. Мысли текли так же бездумно, как дыхание и вода.

 

А пятнадцать лет несчастья – это кое-что значит. Можно набраться опыта.

 

Никогда не было такой веры в чудо, как в наше время, чуждое всяким чудесам.

 

Уважение друг к другу – основа совместного уютного бытия.

 

Ради сохранения мира вынуждены вести войну.

 

Я уходил от разума и шел к чувству, от безопасности к авантюре, из реальности в мечту.

 

Заботы убивают так же, как дизентерия, от них надо держаться подальше; а справедливость – это вообще роскошь, о которой можно говорить только в спокойные времена.

 

Вы знаете, как в минуту опасности меняется зрение, оно становится другим, не таким собранным и острым, но более широким. Будто видишь не только глазами, но и кожей, особенно ночью. Видишь даже шорохи. Все тело становится чутким, оно слышит. И когда замираешь с приоткрытым ртом, кажется, что и рот тоже слушает и всматривается в темноту.

 

Вечная сцена! Слуги насилия, их жертва, а рядом – всегда и во все времена – третий, зритель, тот, что не в состоянии пошевелить пальцем, чтобы защитить, освободить жертву, потому что боится за свою собственную шкуру. И может быть, именно поэтому его собственной шкуре всегда угрожает опасность.