МонмАртур

...вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит.

Н.В.Гоголь

 

Поэзия непрямого иррационального высказывания, усложненного метафорического ряда, высокой лексической и смысловой плотности, где каждая строка шелестит какими-нибудь аллюзиями. Иначе говоря, суггестивная лирика, при всей зыбкости и спорности этого термина. Вот теперь пора и назвать великого русского поэта, чья звезда разгорелась настолько ярко, что по степени своего влияния затмевает сейчас чуть ли не все остальное. Речь об Осипе Мандельштаме.

 

Значение Мандельштама не только в том, какие он написал стихи, но и в том, что он выработал новый поэтический метод. Метод ассоциативных пучков, филологической смысловой мозаики, глубинной, при внешней разнородности, цельности высказывания. Напомню: «Надо перебежать через всю ширину реки, загроможденной подвижными и разноустремленными китайскими джонками, — так создается смысл поэтической речи. Его, как маршрут, нельзя восстановить при помощи опроса лодочников: они не расскажут, как и почему мы перепрыгивали с джонки на джонку. Поэтическая речь есть ковровая ткань, имеющая множество текстильных основ, отличающихся друг от друга только в исполнительской окраске, только в партитуре постоянно изменяющегося приказа орудийной сигнализации».

 

Поддержанный гениальностью воплощения, этот метод оказался в наши дни чрезвычайно популярен. Здесь многое сошлось. Не только запоздалый выход к читателю поздних стихотворений Мандельштама и их яркий контраст с остальной русской поэзией того времени (да и последующей); не только обстоятельства трагической судьбы, которые привлекают дополнительный интерес. Главное, этот метод соответствует одновременно и внутренней эволюции поэтических средств, и нынешнему способу внешнего восприятия искусства в целом. Речь о клиповом мышлении, клиповом способе чтения и, развивая мысль, клиповом способе сочинения стихотворений. Если добавить сюда очевидную эффектность, смысловую взрывчатость поэтики позднего Мандельштама, то становится понятна ее искушающая притягательность.

 

Концерт на вокзале

******************

Нельзя дышать, и твердь кишит червями,

И ни одна звезда не говорит,

Но, видит бог, есть музыка над нами, -

Дрожит вокзал от пенья аонид,

И снова, паровозными свистками

Разорванный, скрипичный воздух слит.

Огромный парк. Bокзала шар стеклянный.

Железный мир опять заворожен.

На звучный пир в элизиум туманный

Торжественно уносится вагон.

Павлиний крик и рокот фортепьянный.

Я опоздал. Мне страшно. Это сон.

И я вхожу в стеклянный лес вокзала,

Скрипичный строй в смятеньи и слезах.

Ночного хора дикое начало

И запах роз в гниющих парниках,

Где под стеклянным небом ночевала

Родная тень в кочующих толпах.

И мнится мне: весь в музыке и пене

Железный мир так нищенски дрожит.

B стеклянные я упираюсь сени.

Куда же ты? На тризне милой тени

В последний раз нам музыка звучит.

 

 

***

 

За то, что я руки твои не сумел удержать...

За то, что я руки твои не сумел удержать,

За то, что я предал соленые нежные губы,

Я должен рассвета в дремучем Акрополе ждать.

Как я ненавижу пахучие, древние срубы!

Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,

Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко,

Никак не уляжется крови сухая возня,

И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.

Как мог я подумать, что ты возвратишься, как

смел?

Зачем преждевременно я от тебя оторвался?

Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,

Еще в древесину горячий топор не врезался.

Прозрачной слезой на стенах проступила смола,

И чувствует город свои деревянные ребра,

Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,

И трижды приснился мужам соблазнительный образ.

Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?

Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.

И падают стрелы сухим деревянным дождем,

И стрелы другие растут на земле, как орешник.

Последней звезды безболезненно гаснет укол,

И серою ласточкой утро в окно постучится,

И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,

На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.

 

***

 

Кому зима — арак и пунш голубоглазый,

Кому душистое с корицею вино,

Кому жестоких звезд соленые приказы

В избушку дымную перенести дано.

 

Немного теплого куриного помета

И бестолкового овечьего тепла;

Я все отдам за жизнь — мне там нужна забота, —

И спичка серная меня б согреть могла.

 

Взгляни: в моей руке лишь глиняная крынка,

И верещанье звезд щекочет слабый слух,

Но желтизну травы и теплоту суглинка

Нельзя не полюбить сквозь этот жалкий пух.

 

Тихонько гладить шерсть и ворошить солому,

Как яблоня зимой, в рогоже голодать,

Тянуться с нежностью бессмысленно к чужому,

И шарить в пустоте, и терпеливо ждать.

 

Пусть заговорщики торопятся по снегу

Отарою овец и хрупкий наст скрипит,

Кому зима — полынь и горький дым к ночлегу,

Кому — крутая соль торжественных обид.

 

О, если бы поднять фонарь на длинной палке,

С собакой впереди идти под солью звезд

И с петухом в горшке прийти на двор к гадалке.

А белый, белый снег до боли очи ест.

 

 

 

Есть сейчас замечательная поэзия и на русском языке, более или менее суггестивная.

Достаточно назвать Олега Чухонцева, Сергея Шестакова, Андрея Таврова, Олега Горшкова, Германа Власова, к сожалению, менее известных широкой аудитории Сергея Пагына, Георгия Чернобровкина или Владимира Антропова. Если сюда добавить еще и лучшие стихотворения Алексея Цветкова, Владимира Гандельсмана, Сергея Золотарева, Геннадия Каневского, некоторых других авторов, получится внушительная поэтическая россыпь, достойная комплиментарного разговора.

 

Во-вторых, любая модная тенденция склонна со временем вызывать противоположную реакцию. В данном случае речь идет, как ни странно это прозвучит, о современной народной поэзии. Звезды всевозможных пабликов и сайтов со свободной публикацией. В экспертной среде принято воротить нос от этого широкого потока. А мне так именно в нем видится тот неизбывный интерес к поэзии, то здоровое начало, которое поможет преодолеть моду на бессвязное псевдофилологическое камлание.

Поэты и читатели снова ищут и находят друг друга поверх барьеров. Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. В обход экспертного сообщества. Хочется думать, обойдется без литературного терроризма. Разве что сбросят кого-нибудь с парохода современности, и, вероятно, заслуженно.

 

 

***

 

учитель-дым отделяет время от пламени.

музыка-воспитатель реку вновь запряжет.

звук в саду сторожит звезды и двери

и пчелы летят слышать жар белый шум —

 

по ступеням нисходит воздух-иаков.

человек, у которого внутри стена — чей он сын?

по ступеням нисходит воздух-иаков

и воздушные тяжелые звери его —

вот прибывают

вот приплывают

 

и музыка-воспитатель реку вновь запряжет

и воздушные камни полягут полягут

как колени-глаза, как деревья-ремни

_________________________________

 

Сие настолько глубокомысленно, что разбор стихотворения потянет на целую диссертацию. Вероятно, Владимир Беляев добивался именно этого.

 

 

 

Чуть-чуть из Андрея Вознесенского:

 

 

Я - Гойя!

Глазницы воронок мне выклевал ворон,

слетая на поле нагое.

 

Я - Горе.

 

Я - голос

Войны, городов головни

на снегу сорок первого года.

 

Я - Голод.

 

Я - горло

Повешенной бабы, чье тело, как колокол,

било над площадью голой...

 

Я - Гойя!

 

О, грозди

Возмездья! Взвил залпом на Запад -

я пепел незваного гостя!

И в мемориальное небо вбил крепкие звезды -

Как гвозди.

 

Я - Гойя.

1959

 

 

***

 

 

БЬЮТ ЖЕНЩИНУ

 

Бьют женщину. Блестит белок.

В машине темень и жара.

И бьются ноги в потолок,

как белые прожектора!

 

Бьют женщину. Так бьют рабынь.

Она в заплаканной красе

срывает ручку как рубильник,

выбрасываясь

на шоссе!

 

И взвизгивали тормоза.

К ней подбегали, тормоша.

И волочили и лупили

лицом по лугу и крапиве...

Подонок, как он бил подробно,

стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг!

Вонзался в дышащие ребра

ботинок узкий, как утюг.

 

О, упоенье оккупанта,

изыски деревенщины...

У поворота на Купавну

бьют женщину.

 

Бьют женщину. Веками бьют,

бьют юность, бьет торжественно

набата свадебного гуд,

бьют женщину.

 

А от жаровен на щеках

горящие затрещины?

Мещанство, быт - да еще как! -

бьют женщину.

 

Но чист ее высокий свет,

отважный и божественный.

Религий - нет,

знамений - нет.

Есть

Женщина!..

 

...Она как озеро лежала,

стояли очи как вода,

и не ему принадлежала

как просека или звезда,

 

и звезды по небу стучали,

как дождь о черное стекло,

и, скатываясь,

остужали

ее горячее чело.

1960

 

 

***

 

 

БЬЕТ ЖЕНЩИНА

 

В чьем ресторане, в чьей стране - не вспомнишь,

но в полночь

есть шесть мужчин, есть стол, есть Новый год,

и женщина разгневанная - бьет!

 

Быть может, ей не подошла компания,

где взгляды липнут, словно листья банные?

За что - неважно. Значит, им положено -

пошла по рожам, как белье полощут.

 

Бей, женщина! Бей, милая! Бей, мстящая!

Вмажь майонезом лысому в подтяжках.

Бей, женщина!

Массируй им мордасы!

За все твои грядущие матрасы,

 

за то, что ты во всем передовая,

что на земле давно матриархат -

отбить,

обуть,

быть умной,

хохотать,-

такая мука - непередаваемо!

 

Влепи в него салат из солонины.

Мужчины, рыцари,

куда ж девались вы?!

Так хочется к кому-то прислониться -

увы...

 

Бей, реваншистка! Жизнь - как белый танец.

Не он, а ты его, отбивши, тянешь.

Пол-литра купишь.

Как он скучен, хрыч!

Намучишься, пока расшевелишь.

 

Ну можно ли в жилет пулять мороженым?!

А можно ли

в капронах

ждать в морозы?

Самой восьмого покупать мимозы -

можно?!

 

Виновные, валитесь на колени,

колонны,

люди,

лунные аллеи,

вы без нее давно бы околели!

Смотрите,

из-под грязного стола -

она, шатаясь, к зеркалу пошла.

 

"Ах, зеркало, прохладное стекло,

шепчу в тебя бессвязными словами,

сама к себе губами

прислоняюсь

и по тебе

сползаю

тяжело,

и думаю: трусишки, нету сил -

меня бы кто хотя бы отлупил!.."

1964

 

 

***

 

 

ЗНАЙ СВОЕ МЕСТО, КРАСИВАЯ РВАНЬ...

 

Знай свое место, красивая рвань,

хиппи протеста!

В двери чуланные барабань,

знай свое место.

 

Я безобразить тебе запретил.

Пьешь мне в отместку.

Место твое меж икон и светил.

Знай свое место.

 

 

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

 

 

 

***

 

 

ЕСТЬ РУССКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ...

 

Есть русская интеллигенция.

Вы думали — нет? Есть.

Не масса индифферентная,

а совесть страны и честь.

 

Есть в Рихтере и Аверинцеве

земских врачей черты —

постольку интеллигенция,

постольку они честны.

 

«Нет пороков в своем отечестве».

Не уважаю лесть.

Есть пороки в моем отечестве,

зато и пророки есть.

 

Такие, как вне коррозии,

ноздрей петербуржской вздет,

Николай Александрович Козырев —

небесный интеллигент.

 

Он не замечает карманников.

Явился он в мир стереть

второй закон термодинамики

и с ним тепловую смерть.

 

Когда он читает лекции,

над кафедрой, бритый весь —

он истой интеллигенции

указующий в небо перст.

 

Воюет с извечной дурью,

для подвига рождена,

отечественная литература —

отечественная война.

 

Какое призванье лестное

служить ей, отдавши честь:

«Есть, русская интеллигенция!

Есть!»

 

Andrei Voznesensky.

Antiworlds and "The Fifth Ace".

Ed. by Patricia Blake and Max Hayward.

Bilingual edition.

Anchor Books, Doubleday & Company, Inc.

Garden City, NY 1967.