Dr.Aeditumus


Святые Моторы Леоса Каракса

 
5 мая 2018Святые Моторы Леоса Каракса
Фильм "Корпорация Святые моторы" (2012) - Постмодернизм, нарратив Зрителя как эпитафия Автору, и русский след Сумасшедшего Феди с его Двойником.
 
 
Что такое этот мiр? Зрительный зал? Возможно. Но зрители спят и видят сны. И ты тоже зритель? Пожалуй. А что там на экране, проекция твоих снов? Возможно, но также и снов всех спящих зрителей. Но вот, кажется, появился один бодрствующий, он мал и наг, и не видит этих экранизированных снов (а может сонных проекций?). Это младенец, не ищи у него мудрости, он знает всё, поэтому ничего не говорит. К тому же за ним по пятам идёт дряхлый Пёс по имени Цербер. Иные зовут его Смерть, третьи Бытие, четвёртые – Самосознание. А я именую его Потоком, Который Нельзя Перейти. Почему? Это длинная и печальная история, которую знают все, но никто ещё не сумел её понять…
 
Фу, что это там за отвратительный тип выбегает на сцену, отсвечивает голым задом, трясёт причиндалами и вновь убегает, отвлекая спящий ум от движущихся картинок на экране, колыхающемся как огромный разноцветный флаг на ветру? А, ты тоже его заметил. Эта мерзкая харя – твоя пробуждающаяся мысль. Она ещё не может разрушить твой сон, но вторгается в него неясной тенью, вызывая тревожные чувства и создавая гнетущую атмосферу для любого происходящего на экране действия.
 
Атмосферу я ощущаю, но сколько не всматриваюсь, не понимаю, что же там происходит. Что происходит? Происходит то, что ты называешь своей жизнью. А твои спящие соседи по зрительному залу – своей. Вы думаете, что вам показывают одно и тоже, может, оно и так, но каждый из вас видит своё собственное, которое похоже на соседское до неразличимости и в то же время – совершенно другое.
 
Ты всё имеешь, твой дом – полная чаша, загородная усадьба, красавица жена, ангелочки дети, слуги, охрана, ливрейный кучер (баба, так уж вышло), но ты – слепой и нищий, ты стоишь на суетном торжище жизни, посреди безразличной, вечно куда-то спешащей толпы и гремишь единственным медным грошом в ржавой консервной банке, который ты не можешь потратить даже на кружку чистой воды, потому что этот медяк предназначен Харону, в уплату за место в лодке, которая не отвезёт тебя в тартар.
 
Ты утомлён этой картиной убожества, нищеты и бессмысленности, тебя пугает тьма, случайно открывшаяся за грязным холстом (который ты проткнул своим любопытным носом) с нарисованным на нём очагом и висящим над огнём котлом, в котором булькает чесночная похлёбка со свининой. Ты прикрываешь глаза (не важно, что ты их никогда и не открывал) и начинаешь грезить – о чём? – известно о чём, о той первобытной страсти, которой заразил тебя коварный Змей в прекрасном Саду, тебя и твою женщину, которая то ли ты сам, то ли часть тебя, то ли твой вымысел, но с тех пор ты ищешь соединения с ней, как избавления от пустоты, или смерти, или неведомого ужаса, и это соединение – всегда борьба, всегда мука, всегда страдание без конца или избавления, без поражения или победы. Ты совершаешь попытку за попыткой проникнуть в неё, соединиться с ней, но открыв глаза, ты убеждаешься в тщетности своих усилий, ты видишь, что вновь совершил очередной фатальный промах…
 
Прочь романтические грёзы! Зеркало, где зеркало! О! что это за урод? Это – ты? Ха! Пусть, пусть урод. Отныне ты примешь облик юродства, ты будешь безумием мiра, собранным в точке здесь и сейчас. Ты украдёшь Красоту ты возьмёшь Её силой, ты будешь рвать зубами плоть живых и насыщать душу, пожирая память мёртвых. Ты низвергнешь Красоту в сточную канаву, где вереницы нищих и убогих бредут в поисках выхода из тьмы и мерзости подземного лабиринта, в который они и сами не помнят, как угодили. Ты оденешь Красоту в рубище, изваляешь в нечистотах, ты сунешь Ей в руки ободранный баул с лохмотьями и битой посудой, поломанную корзину с плесневелыми объедками и пустишь Её в этот хоровод безобразия, безысходности и отчаяния, отягощённого трупом надежды, который никто не желает хоронить. А поруганная Красота будет петь тебе, непробудно спящему, колыбельные песни о лесных полянах с беззаботно порхающими в солнечных лучах мотыльками и трудолюбиво жужжащими над цветами пчёлками. И эти песни будут вызывать у тебя жуткую эрекцию…
 
Ты смотришь в зеркало, а Зеркало смотрит на тебя. Ты отводишь взгляд, потому что у Него – твои глаза, и они полны печали. Ты отворачиваешься, но вокруг только зеркала, в которых глаза, вопрошающие глаза твоих детей. Ты хмуришь брови, ты надеваешь маску строгости и сердитого всезнания, но им известно твоё истинное лицо, тебе не спрятаться от их ожидания, от их маленькой, уязвлённой несправедливостью этого мiра надежды. Под этими взглядами ты, могущественный, многоликий и неуязвимый в своих масках, становишься тем, кто ты есть, мелким, уродливым и бессильным карликом. Глазами младенцев взирает на тебя Сама Истина, и в этом – твой суд.
 
Беги, беги на халуги и перекрестки, смешайся с толпой праздных и нелепых как ты сам уродцев, напяль на себя ещё одну харю, надёжную и неуловимую харю безликой толпы. Безымянный, бездушный кружись в вихре бессмысленного веселья, истощи себя в карнавальном угаре чумного пира, жги мосты, круши воздушные замки, ибо коротка нежность ночи, и новый день сулит тебе новую муку, а если повезёт, и ночь поглотит бледнеющую в рассветных лучах тень твоего существа, то новый день станет первым днём без тебя и началом твоего вечного забвения.
 
И ты правда думал, что все твои бесчисленные маски и бесконечные роли не стали твоей плотью? Да? Так ты думал? Ну так попробуй снять парик и отмыть грим, попробуй вспомнить, какая из интонаций произносимых тобой фраз и тембров твоего голоса действительно твои? А мимика, жесты, позы, походка? Где Ты, а где твой театр? И если ты снимешь все эти обличья, что останется? Да и останется ли что-нибудь? Нагим пришёл, нагим и уйдёшь. Но нагота – это сущность, поэтому берегись, чтобы нагота не оказалась пустотой.
 
Маленький мальчик так долго брёл по пустыне этого мiра и так долго старился, что дряхлый Цербер невыносимо устал плестись за ним вслед и крепко уснул, решив на минуту прилечь в тени случайной смоковницы. И ему приснилось его щенячье детство, и большой царский Дворец, по прохладным покоям которого он беспрепятственно бегал, и ласковые слуги, всегда державшие для него лакомства у себя в карманах, и… старый Пёс проснулся с ощущением смутной, щемящей тревоги, назойливо дребезжавшей ему в левое ухо. Перед ним стояла белая коза, смотрела сквозь него жёлтым ехидным глазом и, пережёвывая сухую траву, звякала болтавшимся на её шее латунным колокольчиком. Мальчика нигде не было.
 
А с Юго-запада уже надвигался вздымающейся до неба серой стеной афганец, сухой и неудержимый ветер пустыни, несущий с собой тонны мелкой, агрессивно проникающей сквозь любые преграды глиняной пыли, Афганец может дуть неделями, и тогда пыль оседает на всём, как вулканический пепел, скрывая под своим толстым слоем след любого живого присутствия.
 
* * *
 
Постмодерн отвергает реализм в искусстве как возможность не только адекватного пересказа событий Автором, но и адекватного прочтения авторского текста кем бы то ни было. Читатель строит свою модель реальности, пользуясь текстом, как конструктором. Автор больше не нужен, Автор умер. Текст из краеугольного камня смысловой адекватности общения превратился в самостоятельную и самодостаточную сущность, получившую статус процесса*. Такая матрица может быть перенесена и на экранное искусство. Автор фильма уже ничего не хочет сказать зрителю, он говорит для себя, предлагая нарратив с закрытым смыслом и открывая желающим возможность начать свой творческий процесс, процесс создания собственного нарратива.
 
Манифест постмодерна дан Борхесом в рассказе «Пьер Менар автор Дон Кихота». Тысяча зрителей, пересказав просмотренный фильм, осознает, что в результате получилось тысяча новых, слабо коррелирующих между собой повествований, имеющих смысл только для самого рассказчика. Это реальность, описанная тем же Борхесом в миниатюре «Сад ветвящихся тропинок». И эта реальность соответствует для нас окончательной невозможности найти взаимопонимание. Так считает постмодерн, или, по крайней мере, позволяет мне так понимать свои тексты. И в этом суждении есть огромная доля правды…
 
P.S. Яка праца, така плаца, как говорили одни из моих предков. А другие отвечали: По Сеньке и шапка, а по едрене матери колпак...
 
 
07.02.2018