Павлин Смородин

(продолжение.

Начало см. "Мартовская ёлка, или Мамай как явление помешательства")

 

 

Сторонние судьи, свободные от оголтелого возвеличивания творческой концепции Мамая, пусть и немногословно (по причине вежливой сдержанности), но в то же время недвусмысленно дали понять, что узкокелейные перекосы в представлениях о Поэзии стали диагнозом хронического заболевания умов местной «элиты».

 

«Мамая хотим! Мамая на ханство!» – в брызгах подобострастной слюны весь прошедший год неистово орала восторженная толпа во главе с Партизанкой, вышедшей недавно из леса представительницей героического сопротивления прежним оккупантам Поэмбука – «гнусным заядлым рейтингистам» типа «стерильного графомана» Шаронова.

 

В их раскрасневшихся, вспотевших от подобострастного возбуждения лицах читалось одно:

«Мы уже собрали тебе вечную дань своего обожания!»

Властвуй над нами, косноязычными дураками, О Величайший из Величайших!

Отныне мы – твои верные рабы!»

 

Что, собственно, представляет из себя так называемая «мамаевская строка»?

Длинная-предлинная, порой на двадцать с лишним стоп, увешанная (кажущимися бесконечными) гирляндами метафор…

В точности как вышеприведённый образ мартовской ёлки!

Длина строки настолько велика, что фактически превращает стихотворение в кусок прозаического текста.

Истинно, рифмованная проза!

Рифмованная с большой натяжкой.

Рифма здесь теряет свой изначальный смысл: ей, бедолаге, остаётся лишь выполнять не столько вспомогательную, сколько, скорее, формальную, явно последнестепенную роль.

 

Мой близкий друг, Юрис Хисматуллин, который в отличие от меня, занимающегося чисто эпистолярным творчеством, «идёт в народ», читая свои стихи и стихи других авторов простым работягам на вечерах, проводимых одним из поэтических «кружков» Сургута, однажды признался мне, что провёл некий эксперимент.

Суть его состояла в том, чтобы выяснить, как простые люди отнесутся к стихам самого различного плана.

Тема, сюжет, жанр не имели значения.

Все стихи были восприняты «пиплом» на ура, кроме…

Мамаевских длиннострочных!

 

...Когда он завершил чтение такого стиха – зал неожиданно промолчал.

Ни одного хлопка.

Ни одного возгласа.

Следует поразмыслить: а для кого мы пишем?

 

 

(продолжение следует)