Khelga

Собственно, Гюльчатай.

 

Она прибыла в московские Черёмушки аккурат c лондонской Regent, что ли, Street. Супруг прикупил её в тамошнем яблочном магазине, польстившись на блондинистость и миниатюрность оной.

 

В те времена я была не чужда некоторого англиканства, потому решительно сказала:

 

- Это будет моя Гюльчатай.

 

Супруг слегка подавился черёмушинским борщом и осторожно спросил:

 

- Кто будет твоя?

 

- Гюльчатай, - я прижала к себе плоскую коробку. - Айпадиха. Блондинка - значит, женщина. В парандже - значит, восточная женщина. Гюльчатай. Мужчина с мини-айпадом смотрится подозрительно.

 

- Паранджа? - ещё осторожнее спросил супруг.

 

- Чехол, - пояснила я. - "Гюльчатай, открой личико". Ты что, не помнишь, Петруха?

 

- Послал же то ли Бог, то ли Аллах жену, - буркнул супруг, - ужас, а не жена. Забирай свою эту самую, пока ещё что-нибудь не придумала.

 

Я забрала и ушла придумывать. Гюльчатай маршрутизировала меня в раздел "Заметки", окрасом ромашечный, жёлто-белый, сутью же - черновой. Сначала, помнится, я сочиняла что-то в духе раннего Блока: князья, княгини, рассветы, повилики. Гюльчатай презрительно сморкалась в паранджу и меняла повилику на вилку. Вилы бы тебе в бок, сетовала я - и удаляла напечатанное ученическое.

"Молодец, - одобряла меня восточная пери, - и не мучай меня сегодня боле. Давай баиньки. Как там у Хайяма? "Муки старят красавиц. Избавь от беды

ту, чьи веки прозрачны, а губы тверды". Починять хочешь веки мои да губы мои? Знаешь, сколько стоит моя реставрация в официальном центре Аpple?"

 

Я брела в опочивальню, подчинясь английско-туркменскому властному обаянию. Ночами князья, прихватив княгинь, скакали обратно в степи серебряного века - и я всё-таки хватала Гюльчатай, откидывала прочь её паранджу и погружалась в ромашечное "любит - не любит".

И лез из черновиков принципиально иной лирический герой: и был он умён, брутален, щетинист; а также принципиально иная лирическая героиня - и была она кудрява, а также дизайнер и замужем...

"...и вроде не Остап, а понесло", - причитала Гюльчатай, несколько перверсивно исправляя лебеду на либидо, а прострацию - на проституцию.

 

Иногда меня несло ещё неудержимее. Я копировала чей-то стихотворный текст и тащила его в черновик.

"Опять, - констатировала Гюльчатай, - лучше бы про завитого дизайнера, что ли! Не тронь хоть странника с посохоммм! Этот-то к тебе со всей душой. Да и эта, наверное, тоже! А ты их - ишь! - пародировать. Бикозов не переплюнешь, как ни старайся. Не позорилась бы перед Бикозами!"

Порой я внимала и не позорилась. Таким образом и возникла в черновике тьма-тьмущая недопародированного. Пыталась финалить - но, оторвав пару лепестков (к сердцу прижмёт? к чёрту пошлёт?) - оставляла неблагодарные попытки.

 

"Взять, к примеру, Siri, - частенько сетовала я, - хорошая женщина. Отзывчивая. Спросишь у неё: какая погода ожидается вечером в столице? Сразу отзывается: минус восемь, гололёд. А от тебя, Гюльчатай, фиг добьёшься нормальной рифмы. Только и талдычишь: Абдулла - не дала. Ну скажи рифму к слову Гидрометцентр!"

"Гирудоцентнер, - зевала Гюльчатай. - Таможня даёт добро. Иди спать, третий час ночи! Утром допишешь свою арктическую чушь".

 

Бывало под дых. Сайт, где я размещала арктическую чушь, покидали люди, ставшие мне дорогими. Щипало в глазах и носу, я бежала в ромашковое поле и строчила, строчила... воззвания, петиции...

"Не надо, - неожиданно мягко осаживала меня Гюльчатай, - ну, тебе ли не знать: удача, фортуна, благородие и девять граммов сердца. Не надо, госпожа".

И сморкалась в паранджу. Но не презрительно - сентиментально.

"А ты ничего, умная и красивая", - улыбалась я сквозь грусть.

"А то, - самодовольно соглашалась Гюльчатай. Aй, люблю Хайяма! "Твое лицо - луна, которой не скудеть. Прекрасна без прикрас - и прежде ты, и впредь". Это про меня, между прочим!"

 

"Что там у тебя? Впредь? Тьфу, наугад? Вечно с тобой такое: Гидрометцентр наугад. И что за книга? У Siri cпросить? Чтобы я, пери, - и у Siri?! Ваяй быстрее. Умеренно интересно. А ну как Чарльз Диккенс".

 

Она совсем обрусела - невзирая на Regent Street и белое солнце пустыни над этой самой Regent.

А пустыня внутри неё полнится и полнится.

И я убеждаюсь: мы с Гюльчатай - одно, пока я могу придумывать

 

 

Р.S. Не знаю, нравятся ли Найдису восточные женщины. Мне всё-таки нравятся.

 

P.P.S. Закрываю личико.