Dr.Aeditumus

6. Бах – это музыкальный Эверест. Могло ли быть что-то более высокое? Возможно. Но его нет. Так Евангелие (как Слово Божие) – это Альфа и Омега сущего. Гомер – альфа и омега литературы. Бах – альфа и омега в музыке. Рублёв – в изографии (для меня, по крайней мере). Есть ли кто-либо более высокий в духовном слове, нежели Назианзин? Мне неведомо. Скажешь, что во многих частных дарах он не богаче прочих, явивших себя оргáнами и устами Божиими (как, например, другие два вселенских Учителя, Иоанн и Василий)? Не спорю. Но как вместилище благодати слова он имеет высшее дарование. И в каждом роде деятельности есть свои неоспоримые вершины, талант которых проистекает от Единого, и плоды дел коих должны быть приносимы Ему же. Впрочем, не всегда за лучшее человеки почитают истинное, и как часто, получив дар от Сущего, возвращают прибыль господину мнимому, лукаво присвоившему себе честь Сотворившего вся.

 

7. О благоговении.

Памяти Тамары Валентиновны Серовой, сослужительницы, сподвижницы, благодетельницы и просто родной души.

 

«Ежели не в наших силах остановить стремление зла, то по крайней мере ненавидеть и стыдиться его есть не последняя степень благочестия, Слово 3:8».

«Людям всего приятнее рассуждать о чужих делах, особенно если увлекаются или благорасположением, или ненавистью, в каком случае всего чаще и скрывается от них истина». (ib.)

 

Огонь, который положили Надавъ и Авиудъ, сыны Аароновы, в свои кадильницы и принесли пред Господа, что есть сей «огонь чуждый, которого Он не велел им» приносить, (Левит.10:1-2)? Это огонь гордыни и самонадеяния, который возгорается в человеке немощном, поставленном на высокое служение. Это огонь бесстрашия и преслушания, порождаемый тщеславием и неведением. Но есть иной огонь, огонь от Господа. Это огнь благодатный, возгорающийся в душе смиренной и воспламеняющий [в ней] её всесожжение, иже есть сокрушенный дух умиленной молитвы. Упорствующий же в своеумии и надмевающий свой дух гордыней «в самовольном служении, смиренномудрии и изнурении тела, Кол.2:23» близок к погибели, как и случилось с сынами Аарона, когда «вышел огонь от Господа, и сжег их, и умерли они пред лицом Господним». Для нас, людей Нового Завета, это уже не смерть по телу, но смерть души, в гордом превозношении бывающей пред очами Божиими как бы уже умершей [в живом ещё теле].

За тех, кто прислуживает в храме и в алтаре отвечают освященные (клир), ибо немощь человеческая склонна к надмению, когда видит свое предпочтение в избрании пред равными. Господь велит священникам ставить служащих «каждого в служении его», дабы удерживать прислужников в страхе Божием, «чтобы они были живы и не умерли, когда приступают к Святому Святых, Числа 4:18-20».

Ревность без разума, сиречь ревность, побуждаемая гордыней, может проявляться и в прямом непослушании заповедям Божиим. Такое и случилось с мужем, сопровождавшим повозку с ковчегом Завета (это был Оза, сын Аминадава*, 2Цар.6:3-8), ибо, когда эта последняя накренилась с угрозой низвергнуть, перевернувшись, Священный предмет наземь, оный благочестивый муж счёл необходимым поддержать воз, [Ведь он желал охранить Святыню от повреждения, или осквернения, или поругания, но таковое не происходит от естественных причин, ибо «Бог поругаем не бывает, Гал.6:7», но оскверняется сам грешник, ругающийся Господу, теми делами, и действиями, и поступками, кои совершает от скверных побуждений своей порочной души и извращённого разума.] тем самым прикоснувшись к той вещи, которая для его чина было неприкасаемой Святыней. По видимости намерение его представляется благим, но при внимательном рассмотрении открывается некое надмение его ума и сердца, дозволившие ему выступить из пределов действования, присущих его положению (превысить полномочия свой компетенции). Здесь немощь веры соединилась с недостатком смирения, став причиной презрения Божиих прещений, сиречь поступка, нарушающего благочестие, да и на глазах у множества верных, что, ради примера, требовало публичного вразумления ослушника. По нашему разумению смерть – излишне суровая кара, но разве нам ведомы пути и образы, коими Бог спасает Своих искренних служителей.

[Само Священное Писание квалифицирует сей инцидент как кару за дерзновение, сиречь утрату благоговения левитом, в доме отца которого Ковчег пребывал около двадцати лет (1Цар.7:1-2), ибо вслед за тем Господь благословил благоговейного Аведдара Гефянина, и дом его, (в котором Давид, опечаленный и устрашившийся смертью Оза, оставил Ковчег на три месяца) «и всё, что было у него, ради ковчега Божия, 2Цар.6:12». Очевидно, Аминадав и его сыновья не выдержали испытания временем, и повседневный домашний быт рассеял благоговейный страх перед великой Святыней. Этой же опасности подвергаются прислуживающие в Алтаре, о чем и предостерегает их Еп. Игнатий в 5-м томе своих сочинений (Правила наружного поведения, 7-23; 26. Приношение современному монашеству. СПб. 1905. Стр. 9-16).]

Итак, удалим себя от рассуждений о канонической правомерности введения благочестивой женщины в Алтарь и её служения в оном. Пусть сие остаётся на совести вводившего (клирика) и на суды Милующего невежество тех, которые ревнуют с благим расположением сердца, добрыми намерениями и скудостью духовного рассуждения. Так что же положим в своём уме причиной столь мучительного очищения рабы Божией Тамары, без остатка отдавшей последние годы своей жизни на служение Господу и людям? Некая крайняя и излишняя требовательность к себе, измеряющая свою немощь не отеческой любовью Бога, но своими человеческими разумениями, обличала в Тамаре известную долю своеумия и своеволия, проистекавшие от некоторой сокрытой в глубине её самоотверженно возлюбившей Бога души испорченности нрава гордостью и упрямством. И наше убогое недостоинство неоднократно указывало ей (в ответ на её жалобы и вопрошания) на сей огрех. «Недостаток делания восполняй самоукорением» и «Растворяй делание смирением» (что суть то же) – говорили мы словами Святых Отцов. И она трудилась над собой, хотя и бывала почасту, как и все мы, побеждаема своими недостатками и немощами. Впрочем, её мера любви и трудов во славу Божию много превосходит и нашу, и почти всех верующих, нами знаемых. Случалось, что эта странная жестокость к себе не допускала её к Святой Чаше, выставляя предлогом лукавый помысл собственного недостоинства. Мы просили её, чтобы она не дерзала быть себе судьей и экзекутором в том, чему судией является одна лишь Божия любовь. Мы убеждали её нести свои немощи на суд поставленного Господом в Его Церкви священства, ибо никто из живущих не приступает к Его Телу и Крови по достоинству своему, или своих дел, но лишь по домостроительству Его искупительной к нам Любви. И она не отвергала наших слов, но спустя время враг паки смущал её простой разум наветами своего лукавства.

Нам пришлось наблюдать изменения души, происходившие в бабушке нашей Ирине пред её кончиной. Она, принадлежа к той же эпохе, что и Тамара, прожила трудную жизнь и понесла много скорбей, претерпев невзгоды суровых лет. И характером они были весьма схожи. Даже срок очищения им Господь судил один, сорок дней (у бабушки Ирины был инсульт, у Тамары – ожог). И мы видели, как самонадеянная (с ранних лет и до глубокой старости она сама правила ладьей своей жизни, имея от двух недолгих замужеств двоих сыновей, и надеяться ей кроме себя было не на кого, ведь и от Бога и Его Церкви и от родителей она удалилась в шестнадцатилетнем возрасте) и властная душа Ирины вошла в сей огонь и вышла из него в одеждах кротости и смирения, подобных пеленам младенца. О том же свидетельствовал нашему недоумению и иерей Божий отец Андрей (Логинов), поведав нашему слуху о том, что Господь удостоил смирение Своей верной рабы Тамары троекратным напутствием доброго Причастия. Также и раба Божия Ирина сподобилась подробно исповедаться и Причаститься в конце сорокадневного срока своего приуготовления к переходу в иной мiр (примечательно, что после сего – исповеди и Приобщения Святых Таин – её уста онемели окончательно).

Итак, Воплощение Сына не отменяет установлений ветхозаветного Закона, но восполняет недостаточность его буквы совершенством Заповеди любви. Нам не вменяется в вину дерзновение на высокое служение, и «я не так мало разумею и Божие величие, и человеческую низость, чтобы для всякого сотворенного естества не признавать великим делом хоть сколько-нибудь приближаться к Богу, 3:5». Однако, служение, «которое основывается на Божием законе и возводит к Богу, в котором чем больше высоты и достоинства, тем больше опасности даже для имеющего ум, 3:11», требует от тех, кому оно вверено «не знать даже меры в добре и в восхождении к совершенству, почитать не столько прибылью то, что приобретено, сколько потерей то, что не достигнуто, [пройденное же обращать всегда в ступень к высшему и невысоко думать о себе, если и многих превосходит, но признавать уроном, если не соответствует в чем» чину служения преуспевающих в добродетели] (3:14). «Должно измерять успехи свои Заповедью», а не сравнивать себя с ближним. Не взвешивать на весах человеческого рассуждения «добродетель, какой обязаны мы Великому, от Которого все и для Которого все» и «не думать, что всем прилично одно и то же» (3:15). Ибо тот, кто на виду, «подобно серебру и золоту обращаясь всюду, во всяком обстоятельстве и деле не должен звучать, как поддельная и нечистая монета, не должен нисколько содержать в себе вещества худшего, которое бы требовало сильнейшего огня, 3:10». Ибо наша падшая природа такова, что люди, соприкасаясь со святыней, отнюдь не тотчас принимают от неё освящение. Но прикоснувшись к нечистоте, человек тотчас приемлет в себя скверну, и «большая часть людей готовы и способны принимать в себя худое. Ибо всякий скорее принимает в себя в большей мере малый порок, нежели высокую добродетель в малой мере, 3:12». Такова опасность служения тех, кто на виду, и тех, кто обращается среди начальствующих, ибо «не так удобно ткань принимает в себя невыводимую краску и близкие вещи занимают одна от другой зловоние или благовоние, …как подчиненные в скорейшем обыкновенно времени принимают в себя пороки начальника, и даже пороки гораздо легче, нежели противное пороку – добродетель, 3:11**».

Мы распространились в эти рассуждения отнюдь не потому, что всё из сказанного применимо к почившей, но всё сие обще для всякого человека, проходящего искус в такого рода подвиге. И ещё потому, что мы и сами проходили его, и на самом деле испытали опаляющее действие огня тех искушений, которым многие [не только из «умеренных», но и из подвизающихся] остаются чужды, и, однако, не чуждаются рассуждений и суда об оных и о тех, кто проходит поприще «поставленных на свещнице».

Итак, завершим размышление словом Апостола: «Любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу, Рим. 8:28». Это благо и цель всех наших трудов – смирение. Ибо сказано: «Смиритесь пред Господом, и вознесет вас, Иак.4:10, потому что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать, 1Петр.5:5». Аминь. 18 апреля, четверть часа пополуночи.

*) Аминадав = Авинадавъ. См.: Архимандрит Никифор. Библейская Энциклопедия. М. 1891.

**) Свт. Григорий Богослов. Слово 3.

 

8. «Для начинающего всякое слово и дело самый лучший порядок – и начинать с Богом, и оканчивать с Богом». Свт. Григорий Богослов, Слово 3:1.

Кто верой познал промысел Божий, тому ведома всеобщая связь сущего от начала веков и до конца их. Посему и в Церковном организме всё иерархически совокупляется и связывается во единый состав союзом Духа, подобно тому, как в человеке ум, возвышаясь над душой, а душа над телом, не иначе как в совокупности составляют единое существо. Вот и в Церковном теле тех, кто «выше прочих по добродетели и близости к Богу», Он Сам и постановил поставлять «пастырями и учителями к совершению Церкви». Тем же, кто не достигает в необходимую меру, надлежит пребывать в чине благопокорной и скоропослушной паствы, столь же удобно подчиняющейся руководству пастыря, как и тело – движениям души, и столь же охотно внимающей его духовному слову, как и душа, подвластная своему владыке-уму. И всё сие дабы недостаточное и избыточествующее усовершалось союзом Духа в один состав, в тело, достойное своей Главы, Самого Христа.

Безначалие же и беспорядок, как «для всего прочего, так и для людей, всего менее полезны». Ибо человеческим существам всегда угрожает опасность в важнейшем. «Для них, если не соблюдут первого требования разума, чтобы не грешить, важно второе, чтобы согрешившие возвращаемы были на истинный путь». (См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 3:3,4)

 

9. 17.04.2013

Сообщаясь с добродетелью,

Пребываем чуждыми благих изменений.

Коснувшись скверны,

Преисполняемся порока.

* * *

Зверь самый хитрый,

Самое изменчивое животное

Земной человек.

 

10. Вот и Григорий именует тело сочетанием и растворением стихий, из которых мы состоим (Слово 3:29). И творение он называет мiрами или мiром (3:35), очевидно, не космические галактики имея ввиду, но человеческие существа и всё человечество. И под Домостроительством истины наших догматов он разумеет любомудрое учение «о мiрах или мiре, о веществе, о душе, об уме и умных существах, как добрых, так и злых, о Промысле, все связующем и распоряжающем всеми событиями, как согласными с разумом, так по видимому и противоречащими дольнему – человеческому уму; также о первоначальном нашем устроении и о последнем воссоздании, о прообразованиях и истине, ими прообразуемой, о заветах, о первом и втором Христовом пришествии, о воплощении, страданиях и смерти Христовой, о воскресении, о кончине мiра, о суде и воздаянии – и грозном, и славном, а что главное – о том, чему должно веровать – о начальной, царственной и блаженной Троице» (3:35-36).