Dr.Aeditumus

Ты умница, Доченька, ты такая умная девочка, но, всё-таки, ты дура, совершенная, ужасная ты, Светка, дурища. Во-первых, потому что ты мнишь, будто добралась до пика горы, у которой нет вершины. Во-вторых, ты дважды дура, ибо помыслила, что человек может приобрести мудрость от другого человека (см.: Иерем. 17:5). В-третьих, ты трижды дура, потому что думаешь, что слова – это кирпичики, а не колодцы, что из них нужно что-то складывать, а не бесконечно в них погружаться, наполняясь смыслом, превосходящим всякую форму (Ср.: Марк Аврелий. Размышления. Кн.3 гл.15). Ты дура также по той причине, что желаемое (как и все мы) принимаешь за истинное, а это – инфантилизм, леность ума и робкое (чтобы не сказать: трусливое, – ведь во внешнем, в том, что кажется тебе ясным и определённым, в том, что ты точно «знаешь», ты вовсе не трус) сердце, боязливость души, страх и бегство её (т.е. твоё) от неведомого и не постигаемого.

 

Впрочем, это же ты психолог, а не я. Ты продала золотое зерно своей небесной интуиции за твёрдую (ах, какое сладкое, но мимолётное в устах, и неизбывно-горькое во чреве заблуждение) валюту незыблемого факта, променяла непрерывное, недреманное беспокойство и риск веры на сонливо-сытое, густо-покойное довольство чечевичного хлёбова мертвяще-перстной прагматики. О, Прекрасная Дама, что же после этого все твои искрящиеся высокими и мудрыми мыслями филолексические фейерверки, как не трескучее, «надутое» пустословие тупо-самодовольного интеллектуала, гипнотизирующего свой живой дух изяществом заклинательной рецитации вербальной шелухи. Let’s awake!

 

Может быть, ещё не поздно (не для Него, для Него не бывает поздно или рано, но для тебя, ибо нашей свободе позволено преступать черту необратимости изменений, причиняемых своей собственной природе чрез следование неразумной воле). Здесь, в этом мiре только один процесс – тление. Наслаждаться этим процессом – некрофилия. Мозги (плотской разум), подъяремные вещественным сластям, идолослужению падшей воли сего телесного и страстного живота (не обманывайся, вся ваша культура, правовая этика, эстетика, вся ваша «псевдодуховность» – всё это падаль, «дичь с душком», которую гурмански смакует изощряющийся в чувственной, а вслед затем, и в духовной некрофилии мiр), - кибернетический оптимизатор удовлетворения плотской похоти, похоти очес и гордости житейской (см.: 1Ин. 2:16), страстям, растлевающим тело и утопающую в его дебелости (этот термин много шире, объёмнее эпитетов: жирный, тучный, толстый, ибо относится к сущности, а не к форме, он говорит об онтологическом различии, а не о модусе существования противопоставляемых ипостасей одной и той же природы), одурманенную конвульсиями прогрессирующего сладострастия плоти (этой её оргазмически-пароксизмальной сути) душу.

 

Смысл жизни, - конечно же, - в самой жизни (в ранней молодости меня угораздило самостоятельно вывести эту формулу, - а, может быть, ангел-хранитель внушил душе, стоящей в созерцании безысходной бессмысленности существования на грани суицида, но с той поры, однако, мне не было позволено успокоиться и воздремать, почивая на лаврах, а понуждаюсь неустанно напрягаться, постигая её глубоко сокровенные и в бесконечной степени распространяющиеся смыслосодержания), но то, что ты называешь жизнью – это (по блаженному Августину) живая смерть, некробиоз (если угодно, ради глупой внушительности наукообразной речи). Ты не хочешь (или страшишься? Осознанно или не?..) открывать люки слов в логической безупречности своих лексических конструкций (что допустимо и правомерно как следствие достаточного опыта, увенчанного исчерпывающим понятийным синтезом, но не как причина дремотного самоуспокоения души в леностной недвижности неведения). Так, конечно, комфортнее, безмятежнее, да ведь только, Доченька, буддизм – это сатанизм (1) (вовсе я не думаю, что ты исповедуешь тантризм, ламаизм или ещё какую-либо мерзость, но ведь и твоё «мiровоззрение» - не что иное, как ручеёк, сочащийся от мёртвых вод всё того же люциферического styx’а), полное и беззастенчиво неприкрытое «учение» диавола, богоборного духа, утратившего свою личностную сущность чрез извращение свойственных его ангельской природе сил и действий, благих, как и всё сотворенное Всеблагим Богом, во злые по его собственному худому и лукавому произволению.

 

Вот, и из-за твоих добрых, по видимости, текстов торчат знакомые рога и хвост, демаскирующие их неправую суть. Детонька, ты поди радуешься, что так ловко, сочно и красиво живописуешь словом? А ведь Гоголь, Блок и прочие многочисленные гении жгли свои шедевры, почуяв смерть. Да и греческие язычники отнюдь не тешили своё тщеславие, заблуждаясь по поводу собственной «гениальности», ясно разумея, что всякий гений любого человека – это вовсе не сущностное свойство нашей природы, а чужеродный дух, даймон, сила иного естества, потому и не кичились их великие драматурги, риторы, философы и другие искусники славой своих творений, даже и в собственных эпитафиях не желая видеть упоминания о знаменитости своих гениев, но удерживали за собой лишь воинские и гражданские звания и титулы славы, полученные в подвигах ратных, в трудах служения отечеству, пренебрегая «творческой» известностью среди современников и у потомков.

 

Итак, стряхнём с плечика шептуна. Но как? Гордыня и тщеславие, о которых ты так глубокомысленно рассуждаешь, утвердившись на прочном основании собственного опыта борьбы и победы над этими гнусными и унижающими наше первозданное человеческое достоинство страстями, как раз и есть те удила и поводья, посредством которых бес правит нашей волей. Причём актуальная доброкачественность нашей деятельности ни мало не свидетельствует об истинной благонамеренности её причины и отнюдь не гарантирует подлинного доброплодия её последствий.

 

Равно беспомощный и в теории, и, тем паче, в практике, потщусь, однако, порассуждать об оном предмете любви ради к душе ближнего и к своей и по нужде спасения нашего общего.

 

Что есть воля падшего человеческого естества? Что есть и сама эта падшесть? Почто надобно диаволу унижать, доставлять страдания и влечь в окончательную погибель наш род, ни в чём пред ним не повинный? Но, не увлёкся ли я, разгорячившись «быстрой ездой»? Предмет-то предполагаемого рассуждения необъятный, а в необходимо должную меру ведения ты, если и не достигаешь ныне, то всегда, возжелав и благопроизволив, - при столь незаурядных способностях дарованной тебе умственной силы, - достигнуть достаточна сама, да и с избытком (2), как мне мнится, относительно практической стороны дела, хотя, конечно, интеллектуальное постижение качественно, точнее было бы сказать, онтологически ниже духовного, ибо апеллирует к раздробленности подвергшегося греховной порче ума и его понятий, тогда как цельность духовного ведения является его сущностным свойством, иным оно и быть не может, к тому же первое всегда, так или иначе, меньше или больше, но опосредствуется знаниями чужого ума, что причиняет ущерб его достоверности, духовное же познание, кроме непосредственного, иным не бывает.

 

Непосредственное ведение – это «мудрость, нисходящая свыше» (Иак. 3:17). Она никогда не м.б. следствием наших стараний или заслуг, но всегда беспричинна для нас, ибо есть дар. Духовное ведение никак не связано ни с мiрским образованием, ни с одарённостью плотскими силами и способностями, в т. ч. и с интеллектуальной мощью (IQ), ни с количественным знанием фактов феноменального существования мiра, скорее уж обратно сему, мiрская мудрость, обширность и глубина познания телесной вещи станет препятствием, завесой для ума (3), возжелавшего исторгнуть себя из страстного действования в низменном жительстве дебелой плоти тела нашего временного странствования по земле смирения души скорбями тленного бытия и взойти в горнее бесстрастие безмолвного созерцания тайн Небесного царства, вкушения хлеба познания Божества в Духе Истины, в упразднение помыслов плотской похоти и разрешения уз вещественной интенциональности процессуально-дискурсивной мысли, молчание глаголов земной речи, опьянения и веселия духовного, в пиршественное насыщение невещественного светолития нетленной славы Слова и Сына Божия Господа нашего Иисуса Христа.

 

Да полно, скажешь, тебе. Возможно ли таковое для смертных, искаженных грехом, нищих умом и чувством? И будешь права, потому что «человекам это невозможно, но не Богу; ибо всё возможно Богу» (Мр.10:27). Но скажу и ещё более этого, и поверь мне, что всё и всякое наше земное, плотское, человеческое знание, которое изнеможет в нас и упразднится в веке будущем, здесь, в остающемся ещё для нас необходимостью времени телесного прехождения преображается этой силой даруемой нам благодати духовного просвещения, пребывая и далее тленным и ограниченным по своим целям, сути, истоку, субстрату агрегации и субъекту атрибуции, как бы возводится в высокую степень созерцания вечнобытия логосов твари в их целеположных энергиях и связях, и этот умной свет, который не может приобрести душа никакими собственными ухищрениями, стараниями и напряжением своих сил, бывает для неё, полученный даром, под одним лишь условием хранения Святой Заповеди, и сладостным утешением, и несомненным уверением в непреложной истине Божиих обетований, и понуждающей силой неустанного стремления к совершенству, и причиной непрестанного благого беспокойства и опасливого хранения своего беструдного стяжания, туне приятой драгоценности, небесного бисера Божественной благодати.

 

Кажется, мы говорили о том, как нам, не скажу избавиться, – ибо победившие в брани со своими греховными страстями и действующим чрез их посредство диаволом утверждают, что эта болезнь оставляет подвижника благочестия последней, – но хотя бы отслеживать в себе и частично, по мере сил нейтрализовать душепагубное действие беса тщеславия. Первое, главное и, вероятно, единственное средство к тому, как тебе известно, – отсечение во всём, во всяком деле и начинании, мысли и слове, и устремлении сердца собственной своей воли.

 

Теоретически всё, вроде бы, ясно, однако повсечасный опыт обыденной жизни поставляет оному благому намерению непролазные частоколы препятствий, большей частью мнимых, но и реальных в предостаточном, чтобы впасть в уныние, количестве. В чём же, собственно, суть этого наиважнейшего делания? Кратким словом: во всех случаях предлежащего тебе выбора сверяй своё намерение (желание, движение души) с Заповедью и, если обнаружишь противоречие, понуждай себя к выбору лучшего, а истинное твоё благо – это и есть исполнение заповеданного Отцом ради обретения тобой божественной и бессмертной жизни. Тут возникает второе препятствие – своеумие, которое навыкло руководиться «собственными» разумениями, т.е. той мешаниной понятий и мнений, какой откармливает этого «гуся» мiр.

 

Итак, дебелая природа наша желает скотского, чувственного довольства и гарантированно перманентной персональной неги, а поскольку сказано, что в поте лица своего должно грешнику вкушать хлеб свой, то и понуждается разумная душа сластолюбием да ленью собственной плоти лукаво изворачиваться, ухищряясь хлеб оставлять себе, а пот лица всяким образом сделать ношей брата своего единокровного (так, кстати, появилось на земле рабовладение, а с ним досуг, от которого и родились философия с прочими науками и искусствами).

 

Отсюда следует, что главным средством совершенствования в добродетели и борьбы с диаволом является для нас самопротивление, т.е. утеснение плоти в похотях её и принуждение себя к творению добрых дел по разуму Божию, сиречь по Св. Евангелию, а не по бесполезным и пустым измышлениям гуманистов, пекущихся о суетном и разглагольствующих о правах персти и праха земного. Заметь, какой тут инь-ян намечается, всякому тварному бытию вменяемый в закон существования: не просто «уклонись от зла» (отрицание, негативная часть), но и «сотвори благо» (утверждение, положительная половина монады, см. Пс.36:22 и весь стих). Ведь всякой природе присуще сообразное её предназначению действие, вчиняющее её в единство и иерархическую целостность мiроздания, устрояемые синергийным действованием составляющих его естеств. И что же, невозможно оставаться в одном только «недеянии»? Никак, ибо что для тварного существа есть зло, как не действование против собственной сути? А обратное тому – благо для него. Но сущность первозданная разрушена грехопадением, и ведение по добродетели приведено в забвение жительством по страстям. Может, и могли бы мы обрести покой и без труда по Заповедям, кабы не бесы, неутомимо (ибо невещественно) и с многовековой опытностью воюющие против нас, дабы совратить, поработить страстями и привязать, припрячь к колесу своей адовой работы.

 

Видишь ли, как и злую волю падших духов Бог обращает ко благу и во спасение возлюбленному созданию своему, человеку, ибо не желает Он покоя сердцу нашему, кроме успокоения в Нём Самом, создавшем нас для Себя (то, что Дух Святой говорит устами Своих избранников не подлежит авторизации и не требует защиты прав, ведь Сам глаголет: туне приясте, туне дадите, Мф.10:8, – да и Августин слишком на слуху, чтобы нуждаться в ссылках).

 

К чему же мы пришли? Да к тому, что целомудренной душе с простым умом и детским сердцем ясно без длинных рассуждений, а души развращённые, своеумные и жестосердые, как моя, обретают и постигают путями длинными, окольными да тернистыми: нет иного пути к подлинному блаженству (а не самообману мечтательной химеры), нет иного способа приобретения истинного ведения, нет иной возможности познать (в доступную нам меру) себя и Бога, и в познании Истины спасти свою душу, кроме всецелого и самоотверженного предания себя деланию Заповеди, верой принятой в божественном откровении слова Св. Евангелия.

 

Не думай, что нам предоставлено одно только это, до конца дней своих обретаться в жестоких трудах и испытаниях веры возмущениями сомнительных помыслов. Впрочем, именно таков удел шествующих общим путем, тех, кто не нашёл в себе сил и мужества стать на тесный и скорбный путь избранных, душ не от мiра сего, алчущих и жаждущих «Царства Божия и правды Его (Мф.6:33)», возложивших руку свою на рало и не зрящих вспять, на гибель сжигаемого огнём страстей содома, во зле лежащего подиума пороков – мiра тленных сластей, суетных желаний, ложных стремлений, иллюзорных обладаний, преходящих радостей, этого колеса сансары, перемалывающего в энтропийный прах жизни омраченных неведением, блуждающих в лабиринтах обмана миражных соблазнов, вотще угрызающих друг друга существ, невинно-виновных в жалкой и страшной своей участи. Но претерпевшим до конца тяготу подъятого креста обетовано ещё здесь, в этой временной жизни и в тленной плоти этого смертного тела узреть свет вечности, ощутить в глубине духовного своего сердца сладость глаголов будущего века, принять в обновлённом уме неколебимо твёрдую уверенность в обретении бессмертного живота, Духом Божьим свидетельствуемую духу человечу, опытом достигнуть претворения познаний, усвоенных верой в действенное ведение во благодати творимых добродетелей нового человека, по образу Христа воскресающего из бездны грехорастления первозданной своей сущности (Евр.6:11,12).

 

Вернёмся, однако, к нашим насущным баранам. Душа всякого дела – его цель и намерение. У здешних дел нет здешней цели. Они все только средства воспитания души для предназначенной ей божественной жизни, обретения (ею) своего подлинного, вечного лица. В противном случае всё, вся жизнь и все дела её – только маска, личина, косметика, которые отвалятся от нас с последним вздохом упокоившегося от своих трудов тела, обнажая без-образие истлевающей во грехе души, блудно иждившей вверенный её попечению талант воли, разума, сил, способностей и времени в бессловесном игралище скотских похотей и демонских наваждений, претекшей своё мiрское плавание в порабощении порочным страстям плоти, о которой нам сказано, и знаем, – и да не утешимся, не введём себя в прелесть соблазнами лжи человеческой, а паче бесовской, – что сеющие в эту землю тления тление от неё и пожнут (см. Гал. 6:7-9).

 

Если твой «процесс» не изведёт тебя из процессуальности распада этого временного мiра в премiрную неизменность приснобытия, то сущность процесса твоей жизни, её скрытый от твоего разумения смысл – это энтропийная мельница, сладко перемалывающая твоё бессмертное существо в гомогенный осадок, до конца опустошённое и лишённое всяких потенций ничто, прах, примешивающийся к неизмеримой массе ему подобного невещественного праха, отлагающегося на дне нирванического океана вечной безжизненности.

 

Детонька, напрасно ли сказано нам не называться Учителями и Наставниками (Мф.23:8,10)? И отцов себе не искать на земле? И ни к кому не ходить в поисках истины, кроме Самого Спасителя, ибо Он – это и есть Истина, вечная живая и личная Истина, а не цепи локальных истин временного космического законопорядка, постигнутых человеческой ограниченностью разума и втиснутых в саркофаги словес земного, конечного существования, – и у Него «глаголы вечной жизни» (Ин.6:68). Светочка, в тебе светится красота души, та красота, которая в целомудренном Адаме была цельностью образа Божия, Ликом Творца, отражённым в твари, и которая ныне раздроблена в наших тусклых душах. Храни и умножай сей талант, ибо он не наш, но дан нам на время исправления нашей порочности, и имеем быть истязуемыми Давшим, во благо ли благодать сию употребили, или точнее, всегда ли имели благое произволение, свободно пользуясь великим даром сей жизни и всеми благами, которые в преизбытке с нею вместе получили и получаем. Аминь.

 

Прости невежу, аще каким словом грубым и нелицеприятным смутил, опечалил, оскорбил твою душу, но, поистине скажу, подвигнулся и дерзнул писать к тебе побуждаемый любовью, которой возлюбил тебя, читая твои сочиненьица.

 

Брат А., твой недостойный молитвенник. 29.12.07. – 21.01.08. Н.Новгород.

 

Теперь эпиграф, точнее, целых три:

 

1. «Хотя я и невежда в слове, но не в познании». 2Кор.11:6

2. «Думай о смысле, а слова придут сами». Безобразная Герцогиня.

3. «Мысль изреченная есть ложь». Silentium,

(хотел взять последний у Гессе в «Сиддхартхе», но всё-таки у Тютчева несравнимо объёмнее, и вместительнее и универсально, ибо кратко и просто при той же, практически, сути: весьма наглядный пример качественной разницы духовного и интеллектуального проникновения в сущность постигаемых предметов).

 

P.S. Я тебе очень благодарен, Дочка. Случайностей не бывает, тебе это слишком хорошо известно. Никакой случайности нет. Ведь азъ – великий грешник. И вот мне нечаянно попадают в руки твои тексты. Многозначительная неоднозначность названия манит обещаниями надмiрного, подзаголовок (тема) звучит аскетически, наводя на мысль о нравственном богословии, ...и вообще звучит неординарно... [ ...церковная периодика, по конъюнктурным причинам, более социально злободневна, чем специфически духовна и душеспасительна (участь самого этого слова сродни участи того, о котором идёт речь, т.е. слова «гордость» – смысл его стал плоским, мелким и весьма туманно расплывчатым, как и вся жизнь современного нам, десакрализованного мiра)], да и само эманирующее тайну и отводящее стохастические подозрения число «40»… А потом твои тексты (ошеломление, очарование, пленение, восторг – мог ли я не возлюбить автора таких чудес)… и моё внезапное и неодолимое желание поговорить с тобой… В общем, азъ, человек, нечистые устне имущий – и умилился сердцем (4), ибо столь контрастным фоном оказалась эта ломающая стереотипы моих привычно удобных, обызвестковавшихся представлений, нежданно обретённая в мiрской грязи лучистая драгоценность для неотложно предлежащего мне созерцания, именуемого у Пророка как «грех мой предо мной есть выну». Вот и отягощаюсь ныне сомнениями и нерешительностью, отсылать ли тебе эти свои неприлично длинные словоизлияния, ибо опасаюсь, не примешался ли в бочонок благородно гордой любви изрядный черпак пошлого тщеславия (то бишь, гордыни). Может, эта «случайность» – для тебя, дабы принять малое (не по краткости, увы, но по силе и значимости) и смиренное (не кротостью, увы, но немощью неудобовразумительного изъяснения) сие слово на пользу и во спасение (ибо утешаю себя искренней надеждой, что не невозможно извлечь нечто таковое из сего плода моих тщаний, но и вижу, конечно, при этом, сколь ничтожны основания моего дерзновения), а может быть, для меня – паки ткнуть пса носом в собственное непотребство, но может, и для всех, кто к этому инциденту причастен, сиречь, для обоих. Впрочем, если я не буду извещён тобой в получении послания, то и моё тщеславие останется ни с чем по причине неведения результатов своего упования, так что пощади мои седины, не утруждай себя ответом, кроме желания сообщить мне нечто обличающее мои заблуждения и грехи. Итак, отсылаю, оправдываясь отчасти тем, что ты ведь там публично исповедуешься, а значит, моя реплика (по крайней мере, с внешней стороны, по отношению к тебе) вполне законна, однако собственной моей душе полезнее было бы помолчать (5), ведь никто меня в судьи, учители и воспитатели не ставил.

 

P.P.S. Сперва этот листочек был маленький, написанный сердцем. Стал печатать, поправлять, прояснять, ну меня и понесло, заворочались мозги, а останавливаться не умею: ясности поубавилось, а сердечность и вовсе утопла в пучине словес. Полагаю, тебе не сложно будет почувствовать, где писано головой, а где сердцем, посему «яже писах, писах», ничего не сокращаю (мне легче прибавить, чем убавить), всё равно ведь не знаю, быть может, ты и читать-то вовсе не собираешься, да и не узнаю, читала ли, или мои вещания – «биение воздуха тщае». Прости меня, суеслова, что время у тебя взял. Ох, боязно мне, как-то встретишь вторжение моё...

 

P.P.P.S. Ещё одно только, последнее словечко. Не будь довольна собой, не прекращай выискивать и задавать себе вопросы. Расслабление гибельно. Расслабленного затаптывают мимоходом (я о бесах). Сильных валят и изготовившихся. Нам ли, слепым, глухим и согбенным устоять без Его, Господа нашего помощи и защиты. Всяк человек лож, а мы, невежды – паче всех. Так и мысли себя в Его очах младенцем, грудным дитятей только в этом вся наша сила и упование. На словах это легко, а на деле, ой как не просто, как долго, и нудно, и больно порой становиться чадом Божьим, но над тобой, верую, простерта Его промышляющая о твоём спасении и управляющая тебя во благое Десница. Ты – Фотиния, вот и не успокаивайся пока Сам Бог не просветит тебя Светом Своей благодати, а как просветит, уж там не воздремлешь, никто ведь не спит во Свете.

 

Аминь, и Богу нашему слава во веки и вечность. Паки прости мне мою навязчивость, весьма я прилепился к тебе сердцем и мыслью. Без числа кланяюсь, недостойный твоего внимания и худой раб Божий А.

 

13.02.2008; 10.03.2008, Чистый Понедельник Великого Поста. Нижний Новгород.

 

 

Примечания

 

1) Наше, человеческое разумение добра и зла если и совпадает с тем, чем эти понятия являются по своей сути, в их духовном смысле, то лишь случайно, отчасти, по внешней видимости, и это, м.б., в силу того, что тварная природа не до конца и не всецело подверглась действию растления греховной порчей. Поэтому не стоит отыскивать и предъявлять как аргументы реабилитации всевозможные гуманистически положительные моменты и стороны буддийских учений различного толка, когда религию, развившуюся из проповеди Просветлённого, называют сатанизмом. Заметим уж заодно, что и само именование адепта, достигшего совершенства в постижении Дхармы, просветлённым свидетельствует лишь о том, что это предел познания Истины посредством собственных человеческих сил и возможностей, тогда как термин «духовное просвещение» говорит о действующей в откровении Евангельского слова божественной благодати, подающей истинный свет разумения умам ею же и очищаемым, и просвещаемым по мере их ревности в подвиге благочестия.

 

2) Желанием, от которого родилось послание, было вселить благое беспокойство в душу, предназначенную к вечному спасению. Никакого догматического «ликбеза» я устраивать не собирался, а если и сползаю в оную безбрежность, то это от «ревности не по разуму» (Рим.10:2), да от некоторой окамененности сердечной, нечувствия пределов дозволенного в простирании слова, цель которого «есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (1.Тим.1:5) и напоминание, возбуждающее твой «чистый смысл» (2.Петр.3:1)

 

3) «…трудно богатому…» и проч. (Мф.19:3), ведь не легче ли раздать злато, дома, др. вещественные имения, выбросить из дому «весь накопленный годами хлам», чем отрешиться от стяжаний своего ума, пристрастий сердца, навыков души, - того внутреннего хлама, который мы выбрасывать не умеем, лишь что-то заменяем, и без конца прибавляем.

 

4) см: Исаия 6:5, славянский текст

 

5) «безмолвие уст… упраздняет тщеславие» (Лествица.11.6.), и ещё: «когда говорю, часто раскаиваюсь, но если молчу – никогда», или ещё: «Равно хорошо говорить для Бога, и молчать для Бога» (авва Пимен).