Грустный Волк


Парнас дыбом

 
10 окт 2023Парнас дыбом
«Парнас дыбом» — сборник литературных пародий, написанных в
начале 20-х годов тремя молодыми харьковскими филологами
Александром Финкелем, Александром Розенбергом и Эстер Паперной.
Авторы рассказывают шуточные истории о попе и собаке, сереньком козлике и
Веверлее от имени знаменитых поэтов и прозаиков — от Гомера и
Данте Алигьери до Ахматовой и Зощенко. Эта весёлая
книга приобрела успех и легендарную известность.
После 1927 года книжечка эта не переиздавалась и стала
библиографической редкостью даже для ее авторов.
В 1989 г. после многих лет забвения книга получила новую жизнь.
Все привести здесь невозможно, только несколько примеров.
 
Сэр Генри Лонгфелло.
ПЕСНЬ О ГАЙАВАТЕ,
 
В безмятежные дни мира,
дни и радости и счастья,
на земле Оджибуэев
жил седой учитель-кацик.
У него был Мишенава,
пес лукавый и ученый,
и старик души не чаял
в Мишенаве, псе разумном.
Как-то, сидя у вигвама
и прислушиваясь к стону
засыпающей Шух-шух-ги,
цапли сизой длинноперой,
он задумался глубоко
и забыл о пеммикане,
что для трапезы вечерней
принесли ему соседи.
То проведал пес лукавый,
и, как гнусный Шогодайа,
трус презренный и ничтожный,
он подкрался к пеммикану,
вмиг все съел обжора гадкий.
Но узнал об этом кацик,
и, схватив свой томагаук,
он убил одним ударом
злого вора Мишенаву.
А потом сплел пестрый вампум
про себя и про собаку:
«В безмятежные дни мира,
дни и радости и счастья
и т. д.
 
Вильям Шекспир
СОНЕТ 155
Перевод с английского
 
Да, я убил! Иначе я не мог,
Но не зови меня убийцей в рясе.
Был беззаветно мной любим бульдог,
Я не жалел ему костей и мяса.
И все ж убил! Похитив мой ростбиф,
Он из бульдога стал простой дворняжкой.
Так мог ли жить он, сердце мне разбив
И омрачив мой мозг заботой тяжкой?!
Да, я убил! Но я же сохранил
Его черты в сердцах людей навеки.
Он будет жить во мгле моих чернил,
Покуда в мире есть моря и реки.
Его гробница — мой сонет. Вот так
Меня по-русски передаст Маршак.
 
 
О'Генри
ЧЕЛОВЕК ДЕЛА
 
Сэм Слокер знал толк в виски, в пшенице, в часах, в морских
свинках, в колесной мази, в чулках, в ракушках, в сортах индиго, в
бриллиантах, в подошвах, в фотографиях и во многом другом. Когда я
встретил его в первый раз в Оклахоме, он торговал эликсиром
собственного производства, противоядием от укусов бешеных ящериц.
В Миннесоте мы столкнулись с ним у стойки багроволицей вдовы,
трактирщицы миссис Пирлс. Он предлагал вдове свои услуги в качестве
мозольного оператора за одну бутылку шотландского виски.
— Ну, Сэм, расскажите, — попросил я, когда бутылки были уже
откупорены, — как вышло, что доллары стали для вас нумизматической
редкостью, и мозоли м-сс Пирлс чуть не сделались жертвой вашей
финансовой политики.
Сэм задумчиво сплюнул на кончик моего сапога и нехотя
проронил:
— Не люблю я попов.
— О, Сэм, — энергично запротестовал я, — вы знаете, что никогда
в нашем роду не было длиннорясых.
— Да нет, — угрюмо проворчал он, — я говорю об этом старом
мерзавце, об этой клистирной кишке, об этом кроличьем помете, о
дакотском мормоне. Ведь собаке цены не было, я мог бы продать
каждого щенка не меньше чем за тысячу долларов.
— А пес был ваш? — неуверенно спросил я, боясь, что не совсем
точно поспеваю за ходом мыслей Сэма Слокера.
— Ну да, мой. Я получил его еще щенком от сторожа питомника за
пачку табаку. Когда дакотское преподобие увидел собаку на выставке, у
него хребет затрясся от восторга. Тогда же я и продал ему собаку с
условием, что первые щенята — мои. У меня уже и покупатели были. А,
проклятый пророк, попадись ты мне, гнилая твоя селезенка, был бы ты у
меня кладбищенским мясом!
— Ну, и что же? — с интересом спросил я.
Сэм яростно стукнул кулаком по столу:
— Эта церковная росомаха, этот скаред убил ее из-за куска
протухшего ростбифа. Что же, по-вашему, собака так и должна сидеть
на диете? Да еще такая благородная собака. Нет, пусть я буду на
виселице, пусть мною позавтракают койоты, если я не прав. У этого
святоши от жадности свихнуло мозги набекрень, когда он обнаружил,
что его мясные запасы тают. Нет собаки, нет щенят — пропали мои
доллары.
— Да, — сочувственно заметил я, — история, действительно,
неприятная.
Прощаясь, Сэм протянул мне руку и уже в дверях процедил сквозь
зубы:—
Только одно и утешает меня, что тащить мясо приучил собаку я
сам. Всю зиму у меня был довольно недурной мясной стол.
 
 
Исаак Бабель
 
В глубине двора, распираемого пронзительными запахами лука,
мочи, пота и обреченности, полуслепая бабушка Этка колдовала над
сереньким козленком. Багровое лицо ее, заросшее диким мясом и седой
щетиной, хищно склонялось над лунными зрачками, негнущиеся
распухшие пальцы шарили под замшелым брюхом, ища вымя.
«Дурочка, — страстно бормотала Этка, — куда ты спрятала
остальные титьки, рахуба несчастная?» Розовые глаза козленка
застенчиво мигали.
«Молодой человек, — строго сказала мне Этка, — знайте, что если
бог захочет, так выстрелит и веник. Пусть они мне продали не козу, а
козлика, все равно я его люблю, как свое дитя люблю!»
Прошел месяц. Весна текла над нашим двором, как розовая улыбка.
В ликующих лучах малинового заката навстречу мне сверкнули
перламутровые бельма старой Этки. Она несла в грязном переднике
козлиные рога и ножки и скорбно трясла седой головой.
«Молодой человек! — крикнула она страстно рыдающим хриплым
голосом. — Я вас спрашиваю, где бог? Где этот старый паскудник? Я
вырву ему бороду! Зачем он наплодил волков, хвороба на них! Они
съели моего козленка, мое сердце, мою радость: он убежал в лес, как
дурачок, а они напали на него, что это просто ужас!»
Я молча отошел в сторону, давая излиться этому гейзеру скорби.
 
 
Валерий Брюсов
СОНЕТ
 
Царь всех царей земных, властитель Веверлей
торжественно грядет к священному Мериду.
Царь плавать не умел. И пару пузырей
дает ему жена, избранница Изиды.
И, тело обнажив под сенью пирамиды,
он погрузился в пруд, творя молитву ей.
Но мудрая глава ног царских тяжелей —
осталась голова в объятьях Нереиды.
Той вести гибельной довериться не смея,
спешит на озеро царица Доротея
и, к озеру придя, окаменела вдруг.
С тех пор прошли года тягучей вереницей.
Но до сих пор хранит песок скелет царицы
и над водою тень костей берцовых двух.