Шелест Владимир

Спасибо Марине Якимович, сегодня открыла мне имя и творчество замечательного, и, наверное, незаслуженно подзабытого поэта Натальи Хаткиной.

 

Наталья Викторовна Хаткина (укр. Наталія Вікторівна Хаткіна; 2 сентября 1956 — 14 августа 2009) — советская и украинская русскоязычная писательница, поэтесса.

Родилась в Челябинске 2 сентября 1956 года. Детство Натальи прошло в Узбекистане в городе Каган.

Училась на филологическом факультете Донецкого государственного университета и окончила его в 1978 году, по окончании до 1979 года работала в селе Терны Краснолиманского района Донецкой области учителем русского языка и литературы. С 1979 года в течение двадцати лет работала библиотекарем в Донецкой областной детской библиотеке имени Кирова.

Работала журналистом в газетах «Мелочи жизни» и «Взгляд». С 2001 года была в редколлегии юмористического журнала «Фонтан» (Одесса). С 2003 года была главным редактором детского журнала «Апельсин» (Донецк). Писала стихи и сказки для детей, ироническую прозу. Печаталась в ряде украинских и российских детских и юмористических журналов: «Радуга», «Работница», «Крокодил», «Нева», «Донбасс», «Многоточие», «Арион», «Соты» (Киев), альманахе «Enter 2000».

Сотрудничала с Канaдским изданием «Наша Канада» возглавляя Отдел Высокой поэзии.

Первый сборник стихов «Прикосновение» вышел в 1981 году в издательстве «Донбасс» с предисловием Евгения Евтушенко. В дальнейшем выпустила поэтические сборники «От сердца к сердцу», «Лекарство от любви», «Поэмы», «Птичка Божия».

Умерла 14 августа 2009 года.

 

Будешь нести сама!

 

Надо посуду вымыть, а тянет разбить.

Это отчаянье, Господи, а не лень.

Как это трудно, Господи, – век любить.

Каждое утро, Господи, каждый день.

 

Был сквозь окно замёрзшее виден рай,

тусклым мочёным яблоком манила зима.

Как я тогда просила: «Господи, дай!»

– На, – отвечал, – только будешь нести сама.

 

Сиротская колыбельная

 

Я такую тебе правду скажу:

спи, детёныш, я тебя не рожу.

Буду век ходить с большим животом

и ничуть не пожалею о том.

 

Этот мир – ни выжить в нём, ни залечь.

Я замкну тебя навек в свою плоть.

Только так смогу тебя уберечь,

только так смогу свой страх побороть.

 

Кто родится – мне не хочется знать.

Ничего я не смогу изменить.

Если парень – будет жечь-убивать,

если девка – будет ждать-хоронить.

 

Если девка – так захочет рожать,

за роженое-родное дрожать

так, как я над нерождённым дрожу

Спи, детёныш, я тебя не рожу.

 

Домик со снегопадом

 

Ты, кого нет со мною рядом,

и не будет, как раньше – на «раз-два-три!»,

подари мне шарик со снегопадом

и тепло октябрьское подари.

 

В этом шарике – домик на два окошка,

огонёк мерцает, уютно так

в нашем снежном прошлом ты дышал мне в ладошки,

а я думала, дура: «Какой дурак!»

 

* * *

Воздушная тревога. И в какой

подвал сойти со шкаликом чадящим,

немеркнущей лампадой спиртовой?

Присядь, скрипя, в углу на старый ящик

и слушай вой. В ушах? Над головой?

 

В тревоге воздух. Медный купорос –

голубизны отравная истома.

Придёшь домой – воронка вместо дома,

и только ветер треплет, точно пёс,

какие-то листки из старого альбома…

 

***

Нет у света ничего, кроме тьмы.

Он в ней лилией пророс – и погас.

Кто там плачет в темноте? – Это мы.

Нет у Бога никого, кроме нас.

 

Неподатливый такой матерьял –

отрастить не получается крыл.

Вот один хотел взлететь – и пропал.

Впрочем, кто-то говорит: воспарил.

 

То не лилия растет средь зимы –

просто хочется любви – прям сейчас.

Нет у света ничего, кроме тьмы.

Нет у Бога никого, кроме нас.

 

Чаепитие

 

Впятером, вшестером, всемером

мы на кухне за тесным столом

пили чай. Мы друг друга любили.

А часы, что за нами следили,

били полночь – и тут же рассвет.

Но казалось, что Времени – нет.

 

Вдруг, заплакав, воскликнула я:

– Эти чашки не смеют разбиться!

Эти милые пальцы и лица

раствориться не могут во мраке.

Слышишь? Мы никогда не умрём!

Впятером, вшестером, всемером,

наши дети и наши друзья,

наши кошки и наши собаки.