Ахмедова Светлана

к тексту «Чтобы и там».

 

Почему они были вместе все эти годы, как могли сойтись настолько разные, категорически противоположные во всем люди – вопрос, который время от времени мы с мужем задаем друг другу даже теперь, и ответа на него, конечно, не будет, только догадки, которые скорее всего ничего не стоят.

 

Валя. Умная, образованная, энциклопедических познаний барышня из интеллигентной семьи, единственная дочь офицера и учительницы. Балованная, характерная, даже и с фанабериями, под которые подстраивались и домашние, и подруги. После окончания лесного техникума она забрала красный диплом и уехала по распределению в Вологодскую область, в село Никольское: «Представь, на работу принимали, так в графе «семейное положение» написали мне – «деушка»! Не видела лучше, чище и светлей людей, чем там. Добрые, отзывчивые, душевные». Деушка получила серьезную мужскую должность – лесничий, объезжала сотни километров доверенных угодий размером с её родной Бобровский район, готовилась сделать карьеру, потому как прекрасно справлялась с работой, и поддержка сверху в лице чиновного родственника должна была поспособствовать. Но случился вдруг ухажер – чуть постарше, неказистый, а главное – пьющий, хулиганистый, от которого не поймешь чего ждать – то букеты на подоконник забрасывает каждое утро, то скандалы устраивает, даром что поэт. Рубцов фамилия. Читать Валя любила, это была её главная страсть, но оказалось, что поэты в книжках сильно отличаются от тех, что в жизни, и после очередной сцены она сбежала – не домой, туда было нельзя, отработать практику это святое – а на комсомольскую стройку в город Сумгаит – и устроилась работать на комбинат.

 

А там как раз оказался Гуламали, только что вернувшийся из армии – паренёк из горного аула на сотню человек, семеро сестёр-братьев, мачеха – впрочем, добрая – и отец, истово чтивший патриархальный уклад и требовавший того же от других. Поэтому когда Али написал, что его за отличную службу направляют от части учиться дальше на авиатехника, отец устроил ему разнос, велев немедленно вернуться, устроиться на работу и помогать семье. «Слушай, я из отдела кадров вышел, смотрю – девушка идет, красивый как солнце! И я был скромный, а подошел и так ей и сказал, и в кино пригласил на сегодня, на восемь! Ты знаешь, сноха моя дорогая, какой Валентина был? Троллейбусы останавливались, когда по улице шла, сигналили!»

 

Поженились быстро, несмотря на полное неприятие этого брака родителями с обеих сторон – так, например, Валя не получила обязательного свадебного подарка, семейной реликвии, которая по обычаю передавалась по наследству в их семье, а тёща – потом, когда им пришлось вернуться в Хреновое – фыркала на зятя, его уважительное вскакивание, когда она входила в комнату, принимала за издёвку и сердито пыхтела беломором и вообще, кажется, до конца дней не простила дочери такой мезальянс.

 

Валя работала всю жизнь секретарем поселкового совета, Али – на бензовозе в хреновском лесничестве. Построили дом – буквально своими руками, купили машину, которую Али берег больше всего на свете. Порядок у них дома и во дворе был идеальнейший всегда – каждый гвоздик, загогулинка, дощечка на своём месте и всё подписано, где что.

 

Они оба были сложными, мои свёкры – но каждый по-своему, и этот обоюдный несахар сглаживала всё же Валя, безграничному терпению которой я отдала должное сильно потом, и её дежурная шутка «у меня на руках грудной дедушка» заиграла новыми красками.

 

Тут много можно подробностей, но свернусь, итак выходит длинно.

 

В церковь Валя пришла по самой естественной причине – когда сын, военный журналист, звезда «Северного Кавказа», был на первой чеченской. Втянулась, взялась вести бухгалтерию, потом стала церковной старостой. Всё это без фанатизма неофита, пытающегося всех втянуть в только что открытое, только вот одергивала Али, воздевающего руки с возгласом «слава Богу!» – «Какой он тебе Бог, говори Аллах! Не хочешь вот креститься, не встретимся с тобой на том свете». Он обещал, но только чтоб отстала.

 

Когда родился внук, деда разбил первый инсульт – левая рука и нога работали плохо, разрабатывать их он ленился – как, впрочем, и пить лекарства. У него насчет таблеток было такое понятие: если одна не помогла, зачем пить дальше? И он заставлял выписывать абсолютно все БАДы из рекламы «Комсомолки», горошинки которых потом Валя находила не только по подоконникам и карманам, но даже и под половиками – и протяжно кричала: «Ааалииик!» и ругалась страшными словами.

 

Вышло так, что первой серьезно и окончательно обрушилась все же Валя – с полным набором, включая деменцию, которую со временем удалось немного пригасить и стабилизировать, однако никакой работы по дому она уже не делала за исключением почему-то стирки – организм, максимально экономящий ресурс, видимо, считал нажатие кнопок делом ненапряжным. А Али, который и здоровым не очень-то занимался бытом, ибо не мужское дело, а уж с частичной парализацией и вовсе отказался делать даже посильное, с возмущением отвечая на любую просьбу: «Валя! Я больной!», три года готовил, мыл посуду, чего-то прибирался по мере сил и ухаживал за женой.

 

Тут я пропущу опять – собиралась когда-то написать про эти их годы, но не смогла тогда и теперь не буду, так темно и безысходно становится, как вспомню о своих наездах каждые две недели. Успеть за полтора дня вымыть, вычистить, полечить, наготовить впрок и – главное – поговорить, вернее – выслушать эти их новости, сто раз переслушанные за двадцать пять лет.

 

Валя уходила быстро и страшно – это всё, что могу сказать. Дед чуть отживел после похорон, за столом, – приехали племянники, он всегда был счастлив слышать родную речь. А потом я неделю сидела возле на его кровати – смотрела фотографии многочисленной дедовой родни, слушала рассказы о детстве, армии и про то, как Рауф сам поступил без блата во Львовское военное, и как на комбинате махал кувалдой в химзе по колено в хлоре и – да, какого была редкого ума и красоты его Валентина. Но главная задача была уговорить его уехать, потому что упирался он как ишак, порывался звонить родне в Баку, проситься на родину или чтобы к нему перешел жить соседский старик: «Вместе мы не пропадем, а отсюда я не сдвинусь, я тут помру, это мой дом, тут Валей пахнет, дорогая моя сноха». И отворачивался, плача, к окну с видом на дровяник и усыпанную яблоками мичуринку – близкую и недоступную, во двор он уже давно не выходил.

 

Последние полтора года были для деда счастливыми насколько это возможно, и тут мог бы быть отдельный рассказ, отчасти и юмористический. Помыкал домашними, составлял и браковал меню («сырники больше не делай, они меня – как тебе объяснить – душат», «блины хороший, но слишком много начинки», «я не могу есть омлет, нет зубов, чем его жевать?!»), пристрастился к телевизору, причем надо сказать, что он был глухой как пробка и смотрел новости и сериалы без звука, бог весть, что он там понимал, но говорил – какой хороший фильм! Ну и болел за «Факел» и «Ростов», вообще футбол смотрел весь подряд и знал на память состав клуба «Нефтчи» за 1979 год.

 

Разве поместишь целую жизнь в дневниковую запись или – тем более – в стихотворение. Оно написалось само, давно, когда дед был ещё жив, показывать не собиралась. Но вот недавно было сорок дней, и подумала – пусть прочтут. У мусульман поминать нельзя, не принято – ну хотя бы так. Впрочем, всё равно поминаем по-нашему, потому что Али был прав: Бог он для всех один.