Khelga

В свою тинейджеровскую бытность крутила я роман с бруталом ощутимо - не до гумбертовых перверсий - но ощутимо старше себя. Повелась на возраст. И на безнадёжные карие вишни. Брутал был очень хорош. Но, как частенько случается с безупречными экземплярами, - туповат.

 

А я почитывала Манна и пописывала статейки в газету, то в стенную, то в нестенную. И мучалась ощущением несоответствия мускулистому Диме из Твери.

 

И, дабы соответствовать, в вербальном общении с Димой максимально упрощала речь. В невербальном (о, тогда процветал вовсе не интернет, вовсе epistolary) - лепила лексические и орфографические ошибки; пунктуационные не давались, и я, запечатывая очередное письмецо, тряслась от страха: а ну как меня выдаст обилеченный по всем правилам

деепричастный оборот?!!

 

На днях была с детьми - своими и не своими - на традиционном новогоднем катке в Лужниках, сеанс с шестнадцати тридцати до девятнадцати. В восемнадцать убегавшиеся дети сожрали в околокатковой кафешке три пиццы и выпили три литра имбирного чая, кое-кто плевался имбирём. На лёд вышли осоловевшими. Но воспряли, обнаружив некоторое количество тренажеров для неофитов. Кстати, деепричастный оборот.

 

Лужниковские коньковые тренажёры - это примерно метровые пластиковые представители фауны. Пингвины, жирафы, панды. Медведи. У каждого представителя базедова болезнь и руки из жо... рули из ушей.

 

И в моменты братания с тренажёрами я живо вспоминала своего пубертатного тверского авторитета.

 

Потому что изображать из себя лоха - хоть от орфографии, хоть от звизды конькобежного спорта - отдельное искусство.

 

К чему это я? Пожалуй, к Автору Месяца. Да и вообще. Сочетанно.